Смерть дяди Юры

Дядя Юра умер в ночь на Рождество 1998 года, пятидесяти четырёх лет отроду, шокировав внезапностью своего ухода всех. Совсем недавно районная газета опубликовала обширную статью «Неукротимый оптимист», в которой говорилось о жизнелюбии, широчайшем круге интересов Юрия Петровича, тщательности и обязательности во всём, о его гениальной памяти, которая то и дело подвергалась изощрённой проверке друзей. Например, задавали вопрос о том, когда произошло то или иное событие, и он моментально называл не только число, месяц и год, но и день недели. Мог воспроизвести не только дату, но и подробно описать, как прошёл тот его день.

Юрий Петрович был большим оригиналом и, как утверждали многие, человеком со странностями, которые, впрочем, не доставляли окружающим каких-то особых неудобств. В тоже время, обладая своеобразным мужским шармом, очень нравился женщинам и отвечал им взаимностью. Себя он гордо именовал «лидером доблестных соратников», подразумевая под таковыми человек семь старых, ещё со студенчества, верных друзей, с которыми был готов идти и в огонь, и в воду. Лидерство его считалось безусловным, никто из соратников и не пытался это оспаривать. Он любил людей и высоко ценил мужскую дружбу.

Оказалось, что в последнее время дядя Юра жестоко страдал стенокардией, с чем упорно не хотел считаться, заявляя, что это болят лёгкие, а не сердце, а предписания врачей выполнять не станет, будет бороться до победного конца. Какой смысл он вкладывал в последнее утверждение неизвестно, тем более, что разговоров о смерти всячески избегал и пресекал таковые на корню. Неприятие им этой темы доходило до абсурда: незадолго до кончины своей восьмидесятилетней матери слушать её о такой скорой неизбежности был совершенно не в силах: моментально выскакивал, как угорелый из родительской комнаты, ужасно при этом ругаясь.

В тот последний для него день Юрий Петрович довершил все свои дела по работе, сдал все отчёты и справки по учебному полугодию. Заканчивались новогодние каникулы, и он, учитель истории, дольше обычного задержался в школе, расположенной в соседнем райцентре. Любые дела дядя Юра с завидным упорством доводил до конца.

Выйдя из автобуса, подбросившего его до кинотеатра «Комета», Юрий почувствовал, что сил у него катастрофически нет. Совсем нет. Уставал он и раньше, но чтобы вот так, до полной невозможности! Чудовищным усилием воли заставил себя пройти несколько десятков метров, чтобы попасть в здание музыкальной школы, где когда-то преподавал его единственный и старший брат. В глазах туманилось и двоилось.

Пошатываясь, вошёл в пустой класс и сел за парту. О чём он думал в тот момент? Может о своих школьных годах, или о почившем брате, а может о том, что, немного отдохнув от тяжёлого дня, помчится, как всегда бодрой походкой в хорошо протопленную избу, где его ждёт по-деревенски сытный ужин и чистая постель…

Обычно чёткие, решительные мысли путались, уплывали, одолевало какое-то непонятное безразличие. Наверно, всё-таки придётся второй раз ложиться в больницу, припекло-таки…

Какое-то время Юрий пребывал в забытье, потом, почувствовав некоторое облегчение, открыл глаза. Недоумённо оглядев тускло освещённый пустой класс, одинокое запылённое пианино в углу и мутные, тёмные стёкла окон, посмотрел на часы. Ого! Он здесь отдыхал два с лишним часа.

Едва добравшись до дома, где его заждались племянник со своей матерью, не стал вопреки своему обыкновению сразу ужинать, а, сославшись на усталость, прошёл в свою комнату и, выключив свет, лёг на кровать.

– Юра! Так я разогреваю вам с Женькой котлеты? – услышал он через некоторое время голос Надежды, – поужинай, да и ложись окончательно. Воды достаточно, на колонку идти не надо!

– Да, да… Встаю, встаю, – пробормотал он и минут через десять, придя на кухню и тяжело сев на табурет, заставил себя съесть две небольших котлеты.

– Почему так мало? – удивилась Надежда Ивановна, прекрасно знавшая богатырский аппетит деверя…

На днях к нему невзначай зашёл старый знакомый по фамилии Додонов, работавший до пенсии охранником на «зоне».

– Что с тобой, Юра, тебя не узнать?! – ошарашено воскликнул статный, похожий на царского жандарма, старичина, привыкший лицезреть своего сравнительно молодого приятеля бодрым и энергичным.

– Да вот… приболел маленько, а главное, неделю назад одноклассник умер, понимаешь! Я шесть друзей за год потерял, тут высохнешь… Слушай, давай-ка, помянем, а? – вдруг решительно предложил он.

– Женька! – позвал он своего худосочного тридцатисемилетнего племянника, – сбегай за бутылкой, вот тебе сотня, что-нибудь ещё прихватишь к столу.

А Женька-то и рад: не одеваясь, пулей вылетел со двора да через дорогу, в магазинчик, что внизу общежития-пятиэтажки. Мать тяжело вздохнула: сама она никогда не брала в рот ни капли, да вот мужики ежедневно находили повод для обильных выпивок.

В тот раз после первой рюмки лицо у Юрия порозовело, он слегка ожил. Допили водку, гость ушёл, а Юрий, как всегда, плотно поужинав, спокойно пошёл спать. Но это было тогда…

Полторы недели назад он вышел из городской больницы, куда попал под немалым напором друзей, один из которых был врачом.

– Пойми ты, обследование тебе необходимо, к тому же оно совершенно бесплатное! – убеждал его старый школьный друг.

Через четыре недели медики ему сообщили:

– Выписанные лекарства необходимо принимать постоянно. Пить нельзя, курить нельзя категорически, а ещё нельзя вот это, это и это!

– А как же Новый год?

– Рюмку коньяка – не больше!

Бросать курить Юрий и не подумал, не в затяг ведь курил, а по дороге купил три бутылки коньяка. На следующий же день пришёл вечером необыкновенно возбуждённый.

– Почему, скажите, я должен слушать этих эскулапов, по какому такому праву?! – протестовал он, – Вон соседу семьдесят два года, пьёт, и курит, живёт по полной программе, чем, спрашивается, я хуже его! Что это за житьё мне прописали?!

В общем, на Новый год и коньяка и водки на столе было немеряно. Погудели так погудели! На другой день продолжили, а в течение недели дважды участвовал в банкетах, которые никогда не пропускал. И всё было бы нормально, если бы сегодня не прижало…

– Наверно, придётся врача вызвать, что-то я отвратительно себя чувствую… – сообщил он Надежде Ивановне.

– Юра! Так давай вызовем «скорую», поставят укол, легче станет сразу! – моментально предложила та, слегка встревожившись. Обычно деверь избегал медиков.

– Наверно пока не надо, попробую уснуть.

Выключили свет в избе, и стало совсем тихо, только пощёлкивали от мороза за окном заиндевевшие акации. Стужа стояла безбожная, по утрам, бывало, обнаруживались замерзшие птицы во дворе.

К часу ночи проснулся Женька и пошёл курить. Сев на маленькую табуреточку у печки, он достал из пачки полувысыпавшуюся «Астру», открыл дверцу топки и, прикурив, затянулся. Тут в дальней комнате раздался сильный кашель. Выскочил Юрий, неистово перхая, подбежал к умывальнику, черпанул ковшом воды из кадушки, глотнул, а в груди у него всё так и булькало.

– Женька, вызывай «скорую»! – прохрипел он, с трудом приходя в себя.

– Звони сам, я срочно собаку найду и привяжу! – воскликнул не на шутку встревожившийся племянник, накидывая старенькую телогрейку.

Слегка успокоившись, Юрий набрал «03» и твёрдым, уверенным голосом, будто и не себе вызывает, объяснил, в чём дело. Не успел ещё Женька загнать пса в сарай, а медицинский «УАЗик» с красным крестом уже тут как тут. Стремительно вошедший врач скорой помощи, энергично вымыл руки и, подойдя к кровати, первым делом констатировал:

– Простыню надо сменить, совсем мокрая!

– Да это я вспотел, – пояснил больной.

– Вот именно… – устало отозвался врач, устраивая на постели кислородную подушку.

– Как себя чувствуете? – спросил он через некоторое время.

– Вообще-то также, доктор: в груди, как огнём жжёт и душит изнутри, спасу нет.

Один укол в вену, другой большим шприцом – в ягодицу.

– Ну, а теперь – легче?

– Да нет что-то…

Молодой врач и медсестра стали как-то странно переглядываться.

– Юрий Петрович, Вам необходимо госпитализироваться! – сообщила сестричка и потребовала: – Женщина, принесите ему одеться… вот это вспотел, больной, и матрас весь мокрый!

Доставили из машины носилки, а из соседней комнаты – сухое одеяло, уложили, укрыли, и Женька пошёл провожать.

– Ну что, пока! Придётся, видимо, опять немного полежать… – махнул рукой на прощание Юрий, в изнеможении роняя её на старенькое одеяло

– Давай-ка, лечись, как следует! – настойчиво попросила тихонько подошедшая к автомобилю Надежда Ивановна.

Подняв клубы морозного пара и мигнув красными задними огоньками, медицинский «УАЗик» уехал, а мать с сыном зашли в избу. Были рады, что теперь родной человек в надёжном месте.

Утренний телефонный звонок никого не встревожил.

– Что?! – переспросил в трубку Женя, – мама, тут говорят, дядя Юра умер… – растерянно произнёс он, явно не веря только что услышанному известию.

Умер человек некрещёным, нераскаянным, не успевшим даже поверить в то, что умирает, не успевшим испугаться своей смертушки, которую так не хотел признавать.

Не смотря на жуткий мороз, хоронить дядю Юру пришла уймища народу. Могилка, как и гроб, были выполнены на диво аккуратно – лежал как влитый. На фоне других свежих могил, казавшихся грудами замёрзших комьев сырой земли, его последнее пристанище выглядело удивительно опрятно, ровненько так, и всё в цветах.

– Эх, злодейка с наклейкой, сколько русских перекосила да не остановится никак! – вдруг прошептал стоящий у могилы незнакомый сивобородый дед в ветхой шапке-ушанке и широко перекрестился.

– Плохих людей Господь на Рождество не забирает, за добрые дела ему многое простится, – в тон промолвила маленькая совершенно седая старушка.