Прощание с Долорес

Отказавшись от скверных привычек, верней, от самых
скверных, собственно, быть по сему перестав одной из
серых смайлих в сообществе северных серых смайлих,
отзываясь более не на Дарью, а на Долорес,
уминая в кафе, аж завидно, Е шестьсот
двадцать один, Е то, Е сё, не догадывается, что смеху-то
никакого не будет, когда её поезд укатит от
Рождества Христова до «Просто, деваться некуда».
 
Из верлибра табло она, кажется мне, вот-вот
что-то главное выберет и огрызнётся колко.
На обратном пути я уйду с головой в блокнот,
замерев столбом посреди тротуара. Только
ни один воробей надо мной не раскроет рот:
— И чего это он посреди тротуара замер?
И запас моих слов до последнего зёрнышка приберёт
никому совершенно не нужный в миру гекзаметр.

За её чертями и прочей мурою в щёлки
фианитовых глаз я уже не подсматривал, фотки
их на память не делал. Она ж, нахомячив щёки   
на крупу моих слов, ломанула в карьер с платформы.
И такие разборки затеяла, будто к ТЭЦ
подключилась. И — никаких тебе скидок «сконто».
Это прямо какой-то Урюпинск-Череповец,
гонобобель-выхухоль, прямо «Дисней» какой-то.

И уже совершенно не помня того числа,
в коем происходили все эти разборы полётов и козни, ах,
как она сердито в вагон за собой ввезла
чемодан на так и не смазанных мной колёсиках.
Нахлобучив кокошник наушников на башку,
перешла на «ты» со сканвордом, что, как армрестлинг
бестолков. Скользнула взглядом по багажу.
И задёрнула шторку с надписью «Буревестник».