Огорчённый Питер

/из новой, ещё не изданной книги поэм и стихотворений о любви, в последней авторской редакции/
Алексей Кривошеев :

РАССВЕТ В ПЕТЕРБУРГЕ
стихи о любви

/из утерянной рукописи недописанного романа/

" На побережье Финского залива

Санкт-Петербург, ст. «Солнечное», пляж «Ласковый», ресторан «Атлантис» :

1
Синёный фонарь, папиросой дымясь,
не ведал, что мне разделить довелось,
он струям дождя заговаривал глаз
и славы пожарной над ним не сбылось.

Он был соглядатаем медной сосны,
той самой, что боком своим шелушась,
звенела от осени и до весны,
в которых я плыл, как премудрый карась.

Молочно-зелёные шишки, роясь,
в ночное стекло ресторана глядят:
сё – май, в ароматные плоти рядясь,
мне весело вдалбливал, что всё – как надо!

2
Я с осени и до весны в прозябаньи,
волнистом и длинном, как спесь эфиопки,
в смиренном и гордом моём проживаньи,
в стекле ресторанном, меж рюмки и пробки, –

трезвея на пресном песке у залива,
когда его глубь совпадает с полночной, –
когда по линейке Кронштадт молчаливо
огни зажигает, как зябкие очи, –

я в кресле-качалке, закинувши ноги,
дымлю на дощатой веранде на звёзды, –
покрыв расстоянье, одной недотроги
я нежною мыслью касаюсь, как воздух, –

3
но тщетно! – настолько он сумрачно свежий,
настолько от тени сосны фиолетов
на белой стене, – что иные надежды…

И тело у девы за далью в одежды
оттенок – хоть голо – однако одето.

4
Обрезаны корни у воспоминанья.
И юность, и молодость – наново мнится.
Как только синеть перестанет купальня –
мерцает былое, паря словно птица.

А воздух под утро – смолистый и глыбкий.
Отглажены дюны, холмы травянисты.
Но ночью – под месяца странной улыбкой –
былые мгновенья и ныне лучисты.

Зачем упрекать это в ненастоящем,
вменяя в вину уходящее время? –
ведь сущее памяти – не в преходящем, –
хоть это немногим посильное бремя.

5
И если даётся заветная чаша, –
то это не детская ваша забота:
вот здесь и кончаются знания ваши,
вот здесь начинается наша работа.

Практически, память – земное бессмертье,
хорошее детство со всею роднёю,
где с папою мама, как с сердцем предсердье,
где вечно деревья растут в голубое.

Всё прошлое время – граница залива, –
в грядущее бьётся непоколебимо,
и кресло-качалка стоит сиротливо,
утрет, светая, и зыбко, и зримо."

Ирбитский-Ницинский   15.11.2024 12:16   •   Заявить о нарушении