Сказка об Иване-царевиче и царевне-лягушке

Однажды вышел я на двор
И увидал там, слышь-ка,
Кота, что баил разговор,
А не следил за мышкой.
Я рядом сел и слушать стал,
И вот что кот мне рассказал:
 
Давным-давно в краю одном
Жил царь и был немолод он.
И было у того царя
Три сына, три богатыря.
Надумал царь сынов женить.
Призвал к себе и говорит:
 
«Возьмите, каждый по стреле,
Да стоя крепко на земле,
Пустите стрелы в небеса –
Чтоб руки вольны и глаза,
И там, где стрелы упадут,
Невесты ваши, знать, живут».
Сыны послушались отца,
И выйдя на двор, в три конца
Пустили стрелы, и глядят,
Куда их стрелы полетят.
 
У сына старшего стрела
На двор к боярину легла,
И дочь боярина, тотчас
Ее подняв, пустилась в пляс.
 
У сына среднего стрела
На двор купеческий легла,
И дочь купеческая вмиг
Подобрала стрелу с земли.
 
У сына младшего стрела
Запела, по ветру пошла,
И поднявшиси до небес
Упала в дальний темный лес.
 
Пошел Иван стрелу искать –
Наказ отцовский выполнять,
И без тропы, не зная как,
Сквозь ельник, через березняк
К болоту вышел, и глядит –
Лягушка поодаль сидит,
А рядом воткнута стрела.
 
Царевича тоска взяла:
Как возвратится он домой?
Ведь должен был прийти с женой…
 
И вдруг лягушка молвит: «Стой,
Царевич, ты меня с собой
Возьми в платочке во дворец.
Не так велел ли твой отец?»
 
Решил Иван, что быть тому.
В платок лягушку завернул,
И взяв стрелу, пошел домой,
Печалясь о судьбе такой.
 
Увидел царь, кого Иван
Принес в платке, да вот изъян –
Ведь слово царское твердо,
Лягушка будет знать женой.
 
И вот готовят царский пир –
Три свадьбы царь провозгласил.
А двое старших сыновей
Смеются, (кто кого сильней),
Над младшим и его женой,
Но радуясь промеж собой,
Что им-то больше повезло.
 
Да только вот что пройзошло:
Недели две, а может три,
Как отгремели те пиры,
Зовет к себе царь сыновей,
Поскольку хочет посмотреть,
Которая из молодиц
Умеет лучше ткать и шить;
И чтоб они к утру ему
Рубаху сшили посему.
 
Иван царевич шел невесел
И ниже плеч главу повесил.
Лягушка дома прыг да скок:
«О чем горюешь, муженек?»
«Да как мне быть? Велел мне царь,
Чтоб ты рубаху соткала,
К утру пошила б для него.
Скажи, как быть мне?» - «Ничего, -
Лягушка молвила ему, -
Я просьбу выполню твою.
Теперь царевич не тужи,
Спокойно спать себе ложись,
А утро ясное придет –
С собою мудрость принесет».
 
И лишь сморил Ивана сон,
Лягушка прыг! – и на крыльцо,
И кожу сбросила с себя
И обернулась, не сказать:
Красою неописанной,
Премудрой Василисою.
 
В ладоши хлопнула она
И звезды в помощь позвала,
И ткань из лунного сребра
Так ловко соткала она.
Рубаху сделала легко
И завернула в узелок.
Затем вернулась в прежний вид.
Проверила – царевич спит.
И подложивши узелок,
Упрыгала в свой уголок.
 
Наутро встал царевич, глядь –
Пора рубаху отдавать,
А тут и узелок лежит.
 
Он ко двору скорей спешит,
А царь дары от старших жен
Берет и очень раздражен:
В одной, мол, в баню бы идти,
Другая – для худой избы.
 
И тут иванов узелок
Он развязал, да и умолк –
Рубашка дивной красоты
В руках царя лежит: «Ух ты!
Такую в праздник надевать!»
Вот все, что царь сумел сказать.
 
А старшие промеж собой
Тихонько молвили: «Постой!
Жена Ивана знать хитра,
Коль ткань из лунного сребра!»
 
Однако снова через срок
Зовет отец к себе сынов
И хочет он теперь узнать,
Которая из всех жена
Сумеет лучший выпечь хлеб.
 
Иван-царевич, помрачнев,
Опять идет домой невесел
И буйну голову повесил.
Лягушка снова прыг да скок:
«О чем горюешь, муженек?»
«Да как мне быть? Велел мне царь,
Чтоб хлеб к утру ты испекла;
Да самый лучший для него.
Скажи, как быть мне?» - «Ничего, -
Лягушка молвила ему, -
Я просьбу выполню твою.
Теперь царевич не тужи,
Спокойно спать себе ложись,
А утро ясное придет –
С собою мудрость принесет».
 
А между тем другие две
Жены, желая подглядеть,
Задворенку к лягушке шлют
И ей наказ такой дают:
Запомнить всё, что углядит,
Чтоб хлеб такой же повторить.
 
Лягушка знала обо всем,
И потому, собравши ком
Из сажи, сора и муки,
Квашню – возьми, да опрокинь!
Да прямо в печь, и вон пошла,
Как будто хлеб уж испекла.
 
Задворенка бежит назад
Рассказывать о чудесах,
Что сор и сажу – прямо в печь,
Что хлеб-де так нельзя испечь!
Но жены слушать не хотят
И делать ровно так велят.
 
Лягушка только дождалась,
Что нет за нею лишних глаз
И что сморил Ивана сон,
Так сразу прыг! – и на крыльцо,
И кожу сбросила с себя
И обернулась, не сказать:
Красою неописанной
Премудрой Василисою.
 
В ладоши хлопнула она
И месяц в помощь позвала,
И замесила пышный ком
Из тишины и звездных снов.
В печи хлеб этот испекла
И на столе поставила.
Сама вернулась в прежний вид,
Проверила – царевич спит.
И потихоньку, прыг да скок –
Отправилась в свой уголок.
 
Наутро встал царевич, глядь –
А на столе, ни дать ни взять!
Огромный пышный хлеб лежит,
Узором по бокам увит,
А сверху – город с башнями
И лес с рекой и пашнями.
 
Иван с постели враз вскочил,
К царю он с хлебом поспешил.
А царь дары от старших жен
Глядит и снова раздражен:
Ведь оба хлеба сожжены,
Как грязь горелая черны.
В людскую царь отправил хлеб,
Ни крошки малой и не съев.
 
И тут иванов узелок
Он развязал, да и умолк –
Чудесный пышный каравай
В руках царя. «Вот это да!
Хлеб сей на праздник, да на стол!»
Вот всё, что царь сказать нашел.
 
И приказал сынам отец
На пир явиться во дворец,
С женою каждый чтоб пришел,
И чтоб Иван свою привел.
 
Иван-царевич загрустил,
Домой пришел совсем без сил.
Сидит, молчит невесел
И буйну голову повесил.
 
Лягушка снова, прыг да скок:
«О чем горюешь, муженек?»
«Да как мне быть? Велел мне царь
На пир тебя с собою взять,
Но засмеют ведь! Каково?
Скажи, как быть мне?» - «Ничего, -
Лягушка молвила ему, -
Я просьбу выполню твою.
Теперь царевич не тужи.
Езжай на пир один, скажи,
Что вслед я буду за тобой,
А как услышишь стук да гром –
Не бойся, людям отвечай
С улыбкой, будто невзначай,
Мол, в коробчонке еду я,
Супруга милая твоя».
 
Пришел Иван на пир один,
А братья шутят всё над ним:
«Да что ж ты без жены опять?
Нам грустно будет пировать!»
Царевич дал отцу поклон,
Сказав: «Жена придет потом».
 
Не захотел царь отвечать
И подал знак, чтоб пир начать.
 
И так и шел бы пир горой,
Да только стук поднялся, гром;
Все гости повскакали с мест,
И лишь Иван – сидит и ест:
«Не бойтесь, гости-господа,
Должно быть едет к нам сюда
Моя супруга лягушонка
В своей невзрачной коробчонке».
 
Все гости вышли на крыльцо.
Глядит царевич: будто сон –
Шестерка белых лошадей,
Карета в злате вся за ней,
И дева вышла из нее,
И краше в свете нет ее,
Ни вздумать, люди, не взгадать,
Да только в сказке рассказать –
На платье звезды в синеве
И месяц ясный на главе.
Иван ей руку подает
И ко столу ее ведет.
 
И снова сели все за стол,
И снова пир у них пошел.
 
А Василиса попила
И потихоньку вылила
Остатки в левый свой рукав.
Кусочек мяса после взяв
И съевши кости до бела,
В рукав их правый убрала.
 
А жены старших сыновей
Глядят, и в точности за ней
Всё стали тихо повторять –
Как будто знали, что творят.
 
Пришел черед плясать, и вот,
Царевна за руку берет
Ивана, и плясать пошла.
И диво хороша была:
Взмахнула левою рукой –
Из рукава поток рекой,
И не успел никто понять,
Как озера явилась гладь.
А Василиса всё кружит
И знай смеется от души.
Взмахнула правою рукой –
Захлопав крыльями, гурьбой
Взлетела стая лебедей,
И сев, поплыла по воде.
 
На чудеса дивятся все,
А жены старших, уж совсем
Желая тоже угодить,
Надеясь чудом удивить,
Пошли плясать перед царем
И как махнули рукавом –
Забрызгали они гостей.
Махнули снова – из костей
Одна царю, да прямо в глаз!
Царь рассердился и тотчас
Велел прогнать обеих прочь.
 
Тем временем настала ночь.
Иван покинул пир тайком,
Скорее в свой вернулся дом
И кожу лягушачью в печь
Скорее бросил, чтобы сжечь.
 
Вернулась Василиса вслед,
Глядит: а кожи нигде нет.
Воздела руки к небесам
И только лишь смогла сказать:
 
«Зачем, Иван, ты кожу сжег!
Почти закончен был мой срок –
Три дня, и я была б твоей.
Но так не вышло, и теперь
За тридевять земель ищи
Меня, где властвует Кощей».
 
Затем, кукушкой обратясь,
Она в окно – и ввысь взвилась
И улетела в небеса.
 
Протер Иван от слез глаза
И, поклонившись на весь свет,
За дорогой женою вслед
Пошел за тридевять земель.
 
Без счету миновало дней –
Все шел и шел Иван тропой.
Вдруг старичок навстречу: «Стой,
Куда, царевич, держишь путь?»
Иван в ответ ему: «Иду
К Кощею в царство, воевать
И Василису вызволять».
 
«Что ж, знаю, - молвил старичок, -
Зачем, Иван, ты кожу сжег?
Не ты ведь кожу ту надел
И знать, снимать – не твой удел.
Да не горюй, я помогу.
Держи клубочек, вслед ему
Пойдешь теперь. И приведет
Он до кощеевых ворот».
 
Иван поклон ему отдал,
А старичок тот вдруг пропал.
 
Пошел царевич за клубком.
Да есть охота. Видит он –
Медведь идет среди осин.
И лишь царевич лук схватил,
Медведь к нему с мольбой: «Иван,
Прошу, ты пожалей меня!
Не убивай, я пригожусь.
Лишь свистни – тут же появлюсь».
Иван медведя пожалел
И снова за клубком вослед.
Но голод морит. Заяц вдруг
Пронесся мимо. Снова лук,
Не медля, выхватил Иван.
А заяц: «Пожалей меня!
Не убивай, я пригожусь.
Лишь свистни – тут же появлюсь».
Иван и зайца пожалел.
 
И снова за клубком вослед
Вдруг видит – уточка летит.
Царевич снова лук вострит,
Но просит уточка: «Иван,
Прошу, ты пожалей меня!
Не убивай, я пригожусь.
Лишь свистни – тут же появлюсь».
Вздохнув, убрал царевич лук
И за клубочком снова в путь.
 
На берег вывела тропа.
Глядит царевич – на песках
Большая щука бьет хвостом
И молвит русским языком:
«Ты брось меня в пучину вод!
Когда же мой придет черед –
Тебе сама я пригожусь.
Лишь свистни – тут же появлюсь».
 
Царевич щуку отпустил
И за клубочком поспешил.
Тропа нырнула в темный лес.
Клубок тут взял, да и исчез.
 
Глядит царевич вкруг себя
И видит – странная изба
Стоит среди коряг и пней,
И ноги курие под ней.
Иван к избе: «А ну изба,
Ко мне ты повернись сперва
Лицом, а к лесу задом встань».
Изба со скрипом вкруг пошла
И встала, как просил Иван.
Вошел царевич в избу – там
Сидит старуха на печи,
Да на девятом кирпиче,
А длинный крючковатый нос
Так вовсе к потолку прирос.
То не старуха, то Яга –
Сурова костяна нога.
 
Яга на печи резко сев
И на Ивана посмотрев,
Нахмурив брови, изрекла:
«Беда какая привела
Тебя, царевич, в этот край?
Смотри, мне честно отвечай!
И дело ли идешь пытать,
Али от дел идешь лытать?»
 
Иван в ответ ей: «Погоди!
Ответы будут впереди.
Ты гостя наперво займи –
Сначала сытно накорми,
Да сладким медом напои,
Да баньку жарко натопи,
А уж потом – вопрос задай».
Яга исполнила все так,
Как ей царевич наказал.
 
А после он ей рассказал,
Что он за тридевять земель
За Василисою своей
Идет – Кощея победить,
Жену вернуть и мирно жить.
 
Яга качает головой:
«Ох, будет путь нелегок твой.
Кощей бессмертен, как не знать!
Да знаю я, где смерть сыскать:
Она – на кончике иглы.
Игла – в яйце, яйцо внутри
У серой утки, утка та
У зайца внутри живота,
А заяц – в красном сундуку.
Сундук висит тот на суку
Большого дуба, высоко…
Да-а, тебе будет нелегко.
Кощей дуб этот стережет
Как свои очи бережет.
Но так и быть, я услужу.
Тебя до дуба провожу».
 
Достала ступу и метлу
И трижды плюнула в углу.
Залезла, и царевич с ней –
И понеслись, ветров быстрей:
Яга пестом знай погоняет,
А след метлою заметает.
И долетели так они
До самой дальней стороны.
Яга затем вернулась в лес.
 
Иван на дуб хотел полезть,
Как видит он – медведь бежит
И вырвать с корнем дуб спешит.
Упало дерево, сундук
Раскрылся сам, и заяц вдруг
Понесся прочь. Иван за лук –
Но не успел достать стрелу,
Как зайца заяц уж настиг.
Из зайца – утка в тот же миг
Взвилась под небо, но опять
Вторая утка догонять
Ее пустилась. Над водой
Настигла, клюнула – яйцо
Из первой выпало, и вот
Мгновенно скрылось в бездне вод.
 
Иван-царевич зарыдал,
Ведь думал – счастье потерял,
Но тут же щука приплыла,
Ему яйцо то отдала.
 
Разбил Иван яйцо, а в нем
Игла с волшебным кончиком.
Иван давай ее ломать –
Кощея стало пробирать:
Метался, бился всё Кощей,
Иван ломал еще, еще,
И наконец сломал! И гром
Раздался тут со всех сторон:
Кощею помереть пришлось.
 
Гром стих, и солнышко взошло.
Идет царевич за женой
В кощеев замок вековой,
А Василиса уж бежит –
Обнять царевича спешит,
И рады оба: слезы льют
И, взявшись за руки, идут
В обратный путь, к себе домой.
 
Царевич с молодой женой
Вернувшись, жить стал, поживать,
Добра и счастья наживать.
 
И я там был и видел сам
Любви великой чудеса.
 
Март 2023