Вешние ДедЫ

Вешние ДедЫ, какой тоскою
Вдруг сжимает сердце всякий раз!
И привычно, строчка за строкою,
Мысли собираются в рассказ.

Так, внимая знакам не случайным,
Узнавая новую себя,
Открываю я за тайной тайну,
То смеясь от счастья, то скорбя.

Сколько их, оборванных, забытых…
Ах, не упустить бы ни одной
Ниточки, что Родом перевиты
В полотне Руси моей родной.



***
            Моему прапрадеду
            Григорию Галактионовичу Александрову.

Пахнут черёмухой волны и морем.
Солнца встречая сияющий щит,
С удочкой утром псаломщик Григорий
У Александрова храма сидит.

С самой зари заливаются птицы,
Час этот добрый проспать просто жаль.
Как хорошо здесь безмолвно молиться,
Глядя задумчиво в синюю даль.

Всё ещё тихо, и ладно, и свято:
Храм белокаменный, старенький дом.
(Вышлют за веру его в тридцать пятом,
К предкам отправится - в сорок втором,

Страшном, блокадном, лишающим силы,
В самый жестокий для Города час,
Сгинув в объятиях братской могилы)…
Всё это будет потом. А сейчас -

Пахнет черёмухой терпкой и морем,
Солнце играет в речном серебре,
Там, где Нева к изумрудной Ижоре
Льнёт рукавом, как к любимой сестре.


***

А прабабушка очень любила сирени -
Сад уютный, ограды чугунную вязь…
Муж носил ей охапки и клал на колени,
А она улыбалась, от счастья светясь.

В мае дом – настежь окна, разбуженный, чистый,
Пол с рассветом любовно натёрт добела.
И гуляет по горнице ветер душистый,
Занавески вздымая, как птичьи крыла.

Не осталось потомкам ни дома, ни сада,
Лишь на фото в альбоме заветный тот сад,
Где прабабушка Маша погибла в блокаду.
Прадед в  страшный тот год защищал Сталинград.

В сорок пятом вернувшись, застал только остов,
В неизвестной могиле родная жена.
Стал с тех пор, словно необитаемый остров,
И геройства, и горя отведав сполна.

И лишь в мае сиреней лиловое пламя
Оживало и нимбом сияло над ним,
Словно тонкая ниточка между мирами,
Словно память о тех, кто, как прежде, любим.

Он вздыхал, усмехаясь, застенчиво-мудрый,
И шептал: «Как же долго здесь не были мы…
Обнимать бы сиреней душистые кудри
И не помнить вовек сталинградской зимы.
И не помнить вовек ленинградской зимы»...


***

Был у дедушки брат Константин. Балагур и поэт.
Так никто не умел песни петь и задорно шутить.
Взгляд смеющихся глаз – утешенье моих ранних лет.
Я любила его так, как в детстве лишь можно любить.

Морячок, морячок, сколько весят твои ордена?
Помню, китель звенел (ты в семнадцать ушёл на войну).
А потом, и потерь, и геройства изведав сполна,
Строил сам корабли, из руин поднимая страну.

Жаль, меж добрых людей часто распря змеёй проползёт,
И разрушится мир, где им было легко и светло.
Твой последний звонок… Я не помню, какой же был год?..
До сих пор от стыда душат слёзы, дышать тяжело.

Эти бабские дрязги – метлою б из дома, как сор,
Из-за вздорной старухи… (прости, ведь её ты любил),
Две семьи разругались. И больно душе до сих пор.
Только молча стою над рядами родимых могил.

Вспоминаю тебя, дорогой мой двоюродный дед.
Не хватило уменья – отдать хоть крупицу тепла.
Не осталось стихов. Но я помню, что ты был – поэт!
И прости мне, что это наследство сберечь не смогла.