Вечная весна

Пронести первую любовь через всю жизнь –
что может быть прекрасней!
       Андре Моруа
Время – субстанция неизменно быстробегущая. Мчится оно неустанно. Ещё как будто вчера был я мальчишкой. Но вот и зрелые годы позади. Куда они спешат? Зачем?  Меняет время всё – облик городов, природу, но в душе первозданными остаются впечатления прошлого. В детстве, и в юности тоже, годы яркие. Будто природа в это время особо красива, будто ежедневные общения со сверстниками значительны. И как с этим навсегда расстаться? Не вернуть время, зато взглянуть на места, где получены были самые яркие ощущения, человеку вполне под силу.   
Меня и потянуло посетить город Киселёвск, где учился я в школе. Родители переехали в село, когда было мне только тринадцать лет. Помню печальные прощания с дружками, с которыми мы совершали смелые вылазки на пригородные серые холмы, усеянные «заячьей» капустой и увенчанные скалами. Забравшись на вершину скалы, рискуя, при этом, сломать себе ноги, мы орали: « Майскими короткими ночами…». А ещё ныряли в глубокие, с постоянными воронками, пруды на месте отработанных угольных карьеров. Чем мне ещё остался в памяти город? Огромными самосвалами, нагруженными углём, на капоте которых блестело изображение зубра. Но не к чему себя было обманывать: позвал меня к себе Киселёвск иным ярким воспоминанием. В школе влюбился я. И оказалось чувство это необыкновенно сильным. Вот из-за него я приехал. Зацепила  юная любовь, хватило её надолго.
Я не надеялся на встречу после стольких лет. Но мне захотелось подышать воздухом, которым и она дышала. Почему не приезжал раньше, не нашёл её в молодости? Обстоятельства, и не знал тогда, что более не испытаю чувства подобной глубины. А обстоятельства - запутался в жизни: бросил успешную учёбу в медицинском институте. Стал шахтёром. А в шахте, как в наказание за безрассудство, попал под сильный взрыв метана. Потеряв здоровье, впал в отчаяние. Но на краю, как говорится, обрыва вдруг опять стал постоянно вспоминать её. Захотел увидеть хотя бы прощальным взором. А это, оказалось, судьба мне подала палочку-выручалочку. Именно чтоб увидеть её, я волю сжал в кулак. И постепенно стал на ноги: окончил технический Вуз, борясь с недугом.  Ну, а со временем добился достойного положения в городе. Шло время. Всё меняло. Как будто, изменился и я. Остепенившись, женился. Ещё вспоминал, конечно, чудесную весну юности, но, в то же время, начинал думать, что жить надо настоящим, стараться радоваться душой всей ему. И как-то рассказал супруге о своей юношеской любви. Жена моя, серьёзная умная женщина, на минуту оторвавшись от кухни, сказала, что такое чувство бывает почти у всех в юности, потом проходит. И не к чему вдаваться в воспоминания. И тогда же рассказала о своём девичьем увлечении, о котором давно думать забыла. И добавила, что в личном её альбоме фото паренька есть, я его видел – это он, её увлечение. Только оно в прошлом. В ту минуту я подумал, что у меня-то и фото её нет.
Что за странные перемены в душе – опять неотступными стали мысли о чудных минутах юной любви. Вот и приехал в Киселёвск, чтобы в архиве школы поискать её фото. Помню, она была отличницей, и фото её красовалось на Доске лучших учеников, так что надежда была его найти в архиве.
Я прошёлся по знакомым, претерпевшим кое-какие изменения улицам. Казалось, что сейчас увижу паренька Мирона – бывшего дружка, украинца по национальности, или встречу тощего Бобрикова, с которым сидел за одной партой в шестом классе. Вряд ли бы мы сразу узнали друг друга. Было бы интересно послушать о судьбе их, но не из-за этого  я оказался тут.
И подошёл я к школе, той, в которой учился. Двор её был, как и прежде, огорожен низким заборчиком. Кстати, вдали я различил знакомый холм, тот самый, на который мы, мальчишки, лазили. Сердце моё застучало быстро-быстро: ведь в этой школе училась Маша Михайлова. Одноклассница, первая любовь моя. Школьная, детская, нескончаемая. Нет, встречи я не хотел, потому что боялся. Чего? Она наверняка замужем. Остепенившаяся женщина. Посмотрит серьёзно, пожмёт недоумённо плечами. И в моей душе растворится облик той воздушной девочки. Меня она, конечно, не помнит. Просто одноклассник. Да, всё в прошлом. «Так пусть остаётся прошлое в образе её синих юных глаз», - подумал я. Но я дышал воздухом её и моей юности. Опьяняюще был он сладок!  И родились стихи:
Так плохо греют голубые,
Хоть и весна уж, небеса.
Осины ветви ледяные
Блестят – холодная краса.

Синички собрались под крышу,
Сгрудились, нишу облепив.
Знать, кроха-воробей чуть жив:
Его чириканья не слышу.

О, ведь такие ж голубые,
Как мартовские небеса,
Твои – родные и чужие,
Мария, юные глаза…

Я осмотрелся. Невдалеке увидел двухэтажные дома. Вспомнил их. Но теперь они были кривобоки. Постарели тоже. Иные были подпёрты брёвнами. Наверное, готовились под снос. Но в окнах пока видны были шторы. Дальше – сломанные дома, ещё дальше - стройка. В городе, видно, разворачивалась новая жизнь. Я собрался войти в школу, но вышла из дверей её женщина. Поздоровался. И узнал, что здесь не школа теперь, а детский сад. А школа перенесена в построенное большое здание, что неподалёку. Я направился туда. Красавица-школа в три этажа! Я прошёл в учительскую. Учебный процесс пока не настал после каникул, но учительская не пустовала. Войдя, я объяснил, что когда-то учился в данной школе, но ещё старой. И сказал, что проездом тут и хотел бы глянуть в архив школьный: может, на фото узнаю кого-нибудь из сверстников. Женский коллектив, находящийся в учительской, проявил любопытство, с уважением поглядывая на красный значок депутата Горсовета,  красующийся на моём пиджаке.    
Долго листал я альбомы в Красном уголке. Волнуясь, искал её фото. Завхоз школы, присутствующая здесь, начала проявлять нетерпеливость. Но как же тяжко мне было уйти ни с чем… Значит, никогда не будет у меня, подумал, фото Маши Михайловой, шестиклассницы средней школы города Киселёвска. Страшно жаль было. Хотя в памяти моей сохранился лик чудной девочки с голубыми глазами.  Родились стихи:
Сердца могучее пламя
Мне вновь рисует твой лик.
Фото твоё – моя память,
Счастья весеннего миг.
 Я с грустью покидал Киселёвск, чувствуя, что не увижу его больше. Но тут хлынул в душу свет сквозь пелену грусти. Вспомнил, как шахтёры и прочие работники, которых видел я глазами мальчишки, на праздники ходили в костюмах, на которых блестели медали и ордена. Значит, воевали. И разговоры часто слышал о войне. И мы, мальчуганы, пели на холме: « Майскими короткими ночами…». Такое время тогда было. Время, где нашлось место и для моей нескончаемой любви. Буду, пока жив, вспоминать, подумал я, этот горняцкий город за счастье недолгое, но похожее на вечную весну.