Сборник стихотворений 56


Мои друзья – районного масштаба
Поэты. Нам и не дано иного. –
Обидятся на это, Ну хотя бы
Скажу: они – поэты областного

Масштаба. В антологиях не греться.
И не отсвечивать в лауреатах.
Но есть у них зато большое сердце
И все они – поэзии солдаты –

Пройдут свой путь тяжёлою походкой,
Под автоматом горбясь и под скаткой.
И раньше времени умрут от водки,
Безденежья и честности припадков.

Мы скинемся на памятник, оградку
И выпьем на помин души светлейшей.
Кому-то на Руси живётся сладко,
А кто-то тянет воз свой тяжелейший.

Зато вранья не было и в помине.
Бросали на алтарь стихи и души.
Всё так же внемлет Господу пустыня.
Свет звёзд идёт сквозь мировую стужу.

Друзья – провинциальные поэты –
Дай бог вам до шедевров дописаться.
А там пусть смерть своё наложит вето.
Но тсс… не будем этого касаться.

Согласны Вермахт с тем и РККА:
Какая сила есть у старика?

Зима не хуже лета.
Красавица зима.
И белые баретки
Придумала сама.

И в них по снегу ходит,
Печатая следы.
Толкуй их как угодно –
Все версии слепы.

Но есть в них что-то божье,
Слетевшее с высот.
И ты поймёшь их тоже,
Но если повезёт.

Пусть шепчут снегопады,
Замаливая грех
Бесснежья: Так, мол, надо,
Мол, так идёт у всех.

Сверкнёт вдруг божья искра
Слезою из-под век.
А ты идёшь не быстро,
Спокойно человек.

Уходишь и уходишь
В заснеженную даль.
Обиды все уводишь,
Уносишь всю печаль.

И ты взгрустнув: о боже!
Не сдержишь вздох в груди.
И мы любили тоже.
И было впереди

Так много остального,
Опричь снегов зимы.
Уже не вспомнить слова,
Что позабыли мы.

Посадили б в тюрьму – я повесился б –
Не по вкусу она моему.
Голубая небесная лестница
Суждена не мне одному.

И по ней мне идти веками
Мимо звёзд, метеоров, комет.
Лишь сжимая в руке точно камень
Никому не нужную смерть.

В цветами расписанной шали
Смеёшься, глазами грозя.
Мне бабы писать не мешали,
Мешали писать мне друзья.

Всё пьянки одни да гулянки –
Рванина, гуляй до рубля!
Домой приходил спозаранку,
Ногами писал кренделя.

Писал кренделя, а не ручкой
Пропахшие снегом стихи.
Всё – случай, стихи – тоже случай,
Прекрасны они иль плохи.

Я что-то писал, но не ветер
Гудел в сумасшедших строках.
А где-то ведь осень и лето,
И воздух грибами пропах.

А где-то ведь грозы гуляют,
Высокие травы клоня
А где-то закаты пылают,
К холстам белым кисти маня.

Пусть будет кому-то уроком,
Что в лучшие дни упустил.
И кончилось что-то до срока,
И что-то мне Бог не простил.

Переживёт и Путина
Россия, господа.
Свечу поставь к заутрене.
Татарская орда,

Наполеона воинство
Ушли в небытиё.
Честь, славу и достоинство
Храните, Питиё

Вы выпейте, пожалуйста,
Во здравие Руси.
Что несильны по малости
То, Родина, прости.

Ушли Иоськи Сталина
Крутые времена.
А лесу-то повалено,
И щепок до хрена!

Но всё равно надеемся:
В конце туннеля свет
Блеснёт. Не разуверимся
В тебе, Господь. О, нет!

Оставят Украину
В покое господа –
Генштабные кретины.
Да будет так. О, да!

Переживём и Путина.
Развеется как прах
Всё, чуждо что по сути нам:
Гордыня, злоба, страх.

Глупый ангел, белый ангел прилетел.
Глупый ангел, белый ангел не у дел.

У любого, у живого есть родня
Только нет такого счастья у меня.

И поэтому я плачу и смеюсь
От избытка переполнившего чувств.

Глупый ангел, белый ангел пособи
Я томлюсь, я в ожидании любви.

У любого, у живого есть родня.
Только нет таких сокровищ у меня.

Кабы на берёзах яблоки росли
Мы бы их не ели, друг мой, неужли?

Кабы нас любили девушки в цвету
Разве б не помяли мы их красоту?

Кабы мы фортуну хвать за волоса,
Разве б не ругали люди за глаза?

Кабы жизнь и в самом деле удалась,
Пил бы и гулял бы, как грузинский князь.

Ничего покамест в жизни не сбылось.
И моя надежда тоже на авось.

«Был Ярослав мудрый,
Был Ярополк окаянный» - ,
Учитель твердил нудно.
Запомнили как ни странно.

Где золотились кудри,
Лысина, как ни странно.
Но сердце моё не забудет
Клятвы, запёкшейся раной:

«Да будь я последним шудрой,
Скажу, насыщаясь праной:
Был Ярослав мудрый
Был Ярополк окаянный»

Это что: картина Босха или Фалька?
Или это смерти менуэт?
Мама уезжает в катафалке.
Мама уезжает на тот свет.

Кулинары - особая каста.
Бог таких не создал других.
Выше веры, и выше страсти
Осетинские пироги.

Жизнь – рулетка, и всё ж напастей –
Через верх: своё береги.
Я люблю – над собой не властен –
Осетинские пироги.

В жизни случаи разной масти:
Обожанье, обман, долги.
И люблю я больше, чем счастье
Осетинские пироги.

Люди ходят по свету, маются.
Люди женятся не любя.
Почему они так ошибаются?
«Мол, красна углами изба» -,

Говорят они утешительно,
Заговаривают себя.
Метят все в Христы и спасители,
О себе любимом скорбя.

Почему все так много маются,
Режут вены, посуду бьют
И обиды их разрастаются
И покоя им не дают?

Я живу, одержим страстями.
Тем же самым страдаешь ты.
Море глупости между нами,
Океан сплошной суеты.

Всё равно решим уравнение,
Корни зла и добра найдём.
Всё во благо, всё во спасение.
Светит окнами радостно дом.

И, росинки нам улыбаются,
И гремит сострадательно гром.
Даже если мы ошибаемся,
Всё равно себе счастья ждём.

Несмеяна, недотрога –
Как такую разгадать?
И плывёт через пороги
С заусенцами вода.

На часах природы вечность.
В синем небе облака.
И стоят берёзок свечи.
В рыжих пламени витках.

Это – осень, осень, осень…
Неба яркая слюда.
Никого уже не спросим,
Где случилась и когда

Та единственная встреча
Лета с тёплым сентябрём –
Перемен иных предтеча –
Может даже и соврём.

Но уже и жизни осень
Побелила нам виски.
И плывут деревья в просинь
И нарядны, и легки,

Как невестушки, невесты,
В вальсе осень кружась.
Ждёт что дальше? – неизвестно,
Но уже трава зажглась

Жёлтым пламенем бездымным.
И покоем дышит лес.
И смешно нам, и наивно
Ждать обыденных чудес.

«До свиданья, до свиданья» - ,
С неба лебеди кричат.
Всё загадка в мире, тайна.
Всё прекрасно, невпопад.

Коротенькая баллада
Ты спросишь:  «Кто такой Билл? –
Я всё расскажу о Билле:
Никто его не любил,
Но дети его любили.

Ни дня без строчки. Вот строка –
Моей погибели предтеча.
Она пришла издалека.
Пришла, шепнув: «Ещё не вечер».

Ещё не вечер – знаю сам.
Ещё молюсь благой Изиде.
Течёт не в рот, а по усам
Вино прескверное обиды.

Ещё пылают города,
С землёй сравнялися деревни.
И синим пламенем вода
Горит, как спирт, в сосуде древнем.

«Не обессудьте - , я кричу - ,
О современники, о люди!
И пыль, взбегая по лучу,
Уже златою взвесью будет.

Где достохвальный Геродот?
Где были славного Плутарха?
В моей обители течёт
Чернил забвенья пот немаркий.

Забудут всё! Забудут всех!
Из нашей жизни и из давней.
А на окне всему на смех
Пылают яростно герани.

Опять перепутье, Россия
Стоит на крутом рубеже.
А нас ни о чём не спросили.
Похоже, не спросят уже.

Поставили нас перед фактом.
И дали оружье: воюй!
От этих чудовищных практик
Зажёгся тугой сабантуй:

Пылает в огне Украина.
Деревни её, города
И что же нам делать, наивным,
Когда подступила беда?

Секрет создания средних стихов:
Любовь-морковь, стога-берега
Но в мире не числят таких грехов
Как графомания – вся недолга.

Пушкин писал, и Есенин, и Блок.
Мы тоже себя поэтами мнили.
Спаси от подобных опусов Бог.
Не зря их Евгений зовёт проходными.

Вредный совет.
Пейте дети пепси-колу.
И не ходите дети в школу.

Если денег до хрена,
Пей ты виски до пьяна.

И всё-таки я родился
В четвёртом часу поутру.
А может, себе же приснился.
Вопрос весь: когда я умру,

Мадам, уже падают листья,
Снежинки кружатся, мадам.
Клянусь я Деве Пречистой,
Что Вас никому не отдам.

Уж синие в лужах стекляшки.
Хрустят под ногой поутру.
И как же печально и тяжко
Мне будет, когда я умру.

Я знаю: то осенью будет,
Когда опадает листва.
И больше не верится в чудо,
Бессильны любые слова.

Короткое вешнее счастье
И тяжкая грусть на года.
И снова вернутся напасти,
И снова придут холода.

Но сердце навеки запомнит
Ту лёгкую голубизну,
Что в небе сияла нескромно,
Чего никогда не верну.

А если верну – то отчасти.
В обмен на любые слова.
Немыслимой Господу масти,
Чем, в общем, надежда жива.

Мне снился сон о первой пятилетке,
Мне снилось сумасшедшее: «Даешь!»
Грохочет гром, дождя косые плети.
И в яростном порыве молодёжь.

О, как они давали, как давали,
Своей натуре боевой верны!
И угол предпочли они овалу,
И отковали меч и щит страны.

Голодные, холодные, босые,
Совсем не за почёт, за ордена.
А чтоб преобразилась вся Россия.
Чтоб стала мира светочем она.

Когда накрыл страну железный ливень,
Топтала Русь тевтонская орда,
Закрыли брешь телами молодыми,
Остались молодыми навсегда.

И светит поколеньям через время,
Тех первых пятилеток молодежь
И яростное выдохнуто всеми
В легенду уходящими: «Даёшь!»

Вселенная – глушь и пространство,
Где звёзды в тьмы колбах кипят.
Где канет в безвестности: «Здравствуй» -
Почти посвященья обряд.

Почти что сродни астронавту
На новооткрытую твердь
Шагнёшь, оттолкнёшься ты плавно,
Поняв с наслажденьем, что «сметь» -

Есть главное самое действо,
Присущее в мире живым.
И всякое новое место,
Уже становясь обжитым,

Отдаст свою тайну. «О боги,
Куда вы меня привели?»
Как в сущности надо немного
Насельнику скромной Земли.

Кусок не лезет в рот,
Весь в мыле я, весь в пене.
Аркадьич как живёт?
Что делает Евгений?

Поди весь день в трудах:
Шкафов таскает груды
А Анатолий – ах! –
Мнёт позвонки паскудам.

Такие времена
И надо заработать.
А рюмочку до дна
Всё ж выпить им охота.

Дай Бог, здоровья вам,
Дай Бог сорвать банчишко.
Верны всегда словам
И, может, даже слишком.

Но правду видит Бог.
Всегда вознаграждает.
Я ж выразил как мог,
Как вас мне не хватает.

Синевою предсказано море,
Тишиною предсказаны сны.
Что приснится неспящим на го;ре,
Ради бога прошу, объяснить?

Одиночеством сумрак твой ра;спят.
Нет в копилке мечтаний ни дня,
Где свергает восточное запад
Полыханьем густого огня.

И печалям уже нету веры.
День обидой наполнивши всклень,
Сочетаются синий и серый,
Свет и тьма, и небывшего тень.

Всё равно раскачнутся качели
До томящихся золотом звёзд,
До лазурью пылающей гжели.
Каждый в мире до ужаса прост.

И, теряя свои очертанья,
Свою марку держа до конца,
Знаешь: тайна останется тайной
Для ответчика трав и истца.

Неужели стихи мои плохи.
И не стоят они ни гроша.
Может, в них отразилась эпоха,
Может в них отразилась душа.

Разве мало: душа человека.
Разве мало: жизнь целой страны
Может быть, донесёт всё же эхо
До людей мои чаянья, сны?

И когда-нибудь в томе зелёном –
Ну не важно в каком-голубом
Или красном мальчишка влюблённый
Стих прочтёт и девчонке в альбом

Впишет, этим её очарует
И как пишут там? – эт сетера
И душа в небесах запирует,
Загуляет она до утра.

Я гадаю: возможно ль такое
В этом мире чудно;м или нет?
А пока неизвестность рекою
Не прожитых пока ещё лет

Во-первых, я – поэт, и во-вторых,
И в-третьих, и в-четвёртых, я – поэт
И это всё – история, тариф,
Которой, безусловно, - жизнь и смерть,

Где надо по счетам всегда платить.
И плата с каждым разом тяжелей.
И, безусловно, что-нибудь любить.
Бесформенным, аморфным, как желе,

Не быть. И не считать свои года.
И жить, свои залечивая раны.
И верить, что ведёт тебя звезда
В иное время и в иные страны.

Нету денег – и ладно:
Как-нибудь проживём.
А иначе накладно.
По теченью плывём

Или против теченья –
Всё равно не понять:
Не имеет значенья:
То, что можем сказать,

То, что раньше сказали –
Ну, ты и сказанул!
Будто мимо причала
В вечность ты сквозанул.

И библейские притчи
Всё равно не понять
Кто сказал безразлично
Суламифь или ****ь

Опять ищу я Росинанта.
Где шлем мой – таз? Где верный конь?
Так начиналась Россиада,
Где каждый – воин! -  лез в огонь.

Все, уходящие в легенду,
На хлебе, на мече клялись.
То воев искренних плацента,
То – вся без исключений! – жизнь.

А где-то мельницы вздымают
Свои тяжёлые крыла
А где-то сердце думы мают:
«О Русь! Неужто ты была?»

И вот опять запахло детством.
И мылом детским, васильковым.
Мильоном пережитых бедствий,
Истошным рёвом, бестолковым.

Авось вдруг мама обернётся
И выдаст за слезу награду.
Иль даже просто рассмеётся,
Мол, плакать деточка не надо.

И всё опять вернётся к норме.
И вечным счастьем засияет
Забудет кто такое, кроме
Тех, кто и этого не знает.

Ах, детство – лёгкий самолётик,
Биплан в отрочество летящий.
А вы его не узнаёте,
Живя грядущим, настоящим?

А вы не помните, наверно,
Иль прочно, навсегда забыли:
Каким казался недруг скверным?
Но всё же и его любили.

Воспоминаний вереница
Сияет в памяти, мерцает.
Порою даже просто снится.
Как персонажей не хватает

Тех снов. Опять плывя в забвенье,
Впадая в сон или дремоту,
Не придаём совсем значенья
Обидам. Детства самолётик

Летит, сомнения сметая,
Всё сделав радужным, несложным
И та иллюзия святая:
Всё достижимо, всё возможно.

Жизнь моя – ожерелье дурных основ.
Я почти не вижу хороших снов.

И живу на свете я кое-как.
Разве что в лицо не скажут: «Дурак»

Но зато за плечом слышнее смешки.
И, как будто таскал целый день мешки,

Еле ноги по снегу я волочу.
Да, похоже, подходит уже карачун.

И давно прошумела моя весна.
Никому не в радость была она.

Но ведь надо дожить как-нибудь свои дни.
Если я что не так написал, извини.

Жизнь пройдёт, как и прочие жизни.
Встрепенётся, прощаясь душа.
Ни печали, и ни укоризны
Не приемля, и чем-то дыша

Уже новым, к другой оболочке
Примеряясь, готовясь войти.
Все изжив твои боли до точки,
Не сказав ни «прощай», ни «прости».

Судьба была неласкова
Для счастья, для стиха.
Но крохи я вытаскивал.
Сплошная чепуха.

Вдруг прерывалась лепетом
В себя пришедших муз.
И стих держал я с трепетом.
Обузой из обуз

Назвал бы кто-то музу.
Ах, кто-то, но не я!
Тот сел бы точно в лужу.
Законы бытия

Презрев: копейки, почесть,
Я ладил всё ж свой путь.
Дерзаний путь, пророчеств.
Опричь всё – как-нибудь.
































Мои друзья – районного масштаба
Поэты. Нам и не дано иного. –
Обидятся на это, Ну хотя бы
Скажу: они – поэты областного

Масштаба. В антологиях не греться.
И не отсвечивать в лауреатах.
Но есть у них зато большое сердце
И все они – поэзии солдаты –

Пройдут свой путь тяжёлою походкой,
Под автоматом горбясь и под скаткой.
И раньше времени умрут от водки,
Безденежья и честности припадков.

Мы скинемся на памятник, оградку
И выпьем на помин души светлейшей.
Кому-то на Руси живётся сладко,
А кто-то тянет воз свой тяжелейший.

Зато вранья не было и в помине.
Бросали на алтарь стихи и души.
Всё так же внемлет Господу пустыня.
Свет звёзд идёт сквозь мировую стужу.

Друзья – провинциальные поэты –
Дай бог вам до шедевров дописаться.
А там пусть смерть своё наложит вето.
Но тсс… не будем этого касаться.

Согласны Вермахт с тем и РККА:
Какая сила есть у старика?

Зима не хуже лета.
Красавица зима.
И белые баретки
Придумала сама.

И в них по снегу ходит,
Печатая следы.
Толкуй их как угодно –
Все версии слепы.

Но есть в них что-то божье,
Слетевшее с высот.
И ты поймёшь их тоже,
Но если повезёт.

Пусть шепчут снегопады,
Замаливая грех
Бесснежья: Так, мол, надо,
Мол, так идёт у всех.

Сверкнёт вдруг божья искра
Слезою из-под век.
А ты идёшь не быстро,
Спокойно человек.

Уходишь и уходишь
В заснеженную даль.
Обиды все уводишь,
Уносишь всю печаль.

И ты взгрустнув: о боже!
Не сдержишь вздох в груди.
И мы любили тоже.
И было впереди

Так много остального,
Опричь снегов зимы.
Уже не вспомнить слова,
Что позабыли мы.

Посадили б в тюрьму – я повесился б –
Не по вкусу она моему.
Голубая небесная лестница
Суждена не мне одному.

И по ней мне идти веками
Мимо звёзд, метеоров, комет.
Лишь сжимая в руке точно камень
Никому не нужную смерть.

В цветами расписанной шали
Смеёшься, глазами грозя.
Мне бабы писать не мешали,
Мешали писать мне друзья.

Всё пьянки одни да гулянки –
Рванина, гуляй до рубля!
Домой приходил спозаранку,
Ногами писал кренделя.

Писал кренделя, а не ручкой
Пропахшие снегом стихи.
Всё – случай, стихи – тоже случай,
Прекрасны они иль плохи.

Я что-то писал, но не ветер
Гудел в сумасшедших строках.
А где-то ведь осень и лето,
И воздух грибами пропах.

А где-то ведь грозы гуляют,
Высокие травы клоня
А где-то закаты пылают,
К холстам белым кисти маня.

Пусть будет кому-то уроком,
Что в лучшие дни упустил.
И кончилось что-то до срока,
И что-то мне Бог не простил.

Переживёт и Путина
Россия, господа.
Свечу поставь к заутрене.
Татарская орда,

Наполеона воинство
Ушли в небытиё.
Честь, славу и достоинство
Храните, Питиё

Вы выпейте, пожалуйста,
Во здравие Руси.
Что несильны по малости
То, Родина, прости.

Ушли Иоськи Сталина
Крутые времена.
А лесу-то повалено,
И щепок до хрена!

Но всё равно надеемся:
В конце туннеля свет
Блеснёт. Не разуверимся
В тебе, Господь. О, нет!

Оставят Украину
В покое господа –
Генштабные кретины.
Да будет так. О, да!

Переживём и Путина.
Развеется как прах
Всё, чуждо что по сути нам:
Гордыня, злоба, страх.

Глупый ангел, белый ангел прилетел.
Глупый ангел, белый ангел не у дел.

У любого, у живого есть родня
Только нет такого счастья у меня.

И поэтому я плачу и смеюсь
От избытка переполнившего чувств.

Глупый ангел, белый ангел пособи
Я томлюсь, я в ожидании любви.

У любого, у живого есть родня.
Только нет таких сокровищ у меня.

Кабы на берёзах яблоки росли
Мы бы их не ели, друг мой, неужли?

Кабы нас любили девушки в цвету
Разве б не помяли мы их красоту?

Кабы мы фортуну хвать за волоса,
Разве б не ругали люди за глаза?

Кабы жизнь и в самом деле удалась,
Пил бы и гулял бы, как грузинский князь.

Ничего покамест в жизни не сбылось.
И моя надежда тоже на авось.

«Был Ярослав мудрый,
Был Ярополк окаянный» - ,
Учитель твердил нудно.
Запомнили как ни странно.

Где золотились кудри,
Лысина, как ни странно.
Но сердце моё не забудет
Клятвы, запёкшейся раной:

«Да будь я последним шудрой,
Скажу, насыщаясь праной:
Был Ярослав мудрый
Был Ярополк окаянный»

Это что: картина Босха или Фалька?
Или это смерти менуэт?
Мама уезжает в катафалке.
Мама уезжает на тот свет.

Кулинары - особая каста.
Бог таких не создал других.
Выше веры, и выше страсти
Осетинские пироги.

Жизнь – рулетка, и всё ж напастей –
Через верх: своё береги.
Я люблю – над собой не властен –
Осетинские пироги.

В жизни случаи разной масти:
Обожанье, обман, долги.
И люблю я больше, чем счастье
Осетинские пироги.

Люди ходят по свету, маются.
Люди женятся не любя.
Почему они так ошибаются?
«Мол, красна углами изба» -,

Говорят они утешительно,
Заговаривают себя.
Метят все в Христы и спасители,
О себе любимом скорбя.

Почему все так много маются,
Режут вены, посуду бьют
И обиды их разрастаются
И покоя им не дают?

Я живу, одержим страстями.
Тем же самым страдаешь ты.
Море глупости между нами,
Океан сплошной суеты.

Всё равно решим уравнение,
Корни зла и добра найдём.
Всё во благо, всё во спасение.
Светит окнами радостно дом.

И, росинки нам улыбаются,
И гремит сострадательно гром.
Даже если мы ошибаемся,
Всё равно себе счастья ждём.

Несмеяна, недотрога –
Как такую разгадать?
И плывёт через пороги
С заусенцами вода.

На часах природы вечность.
В синем небе облака.
И стоят берёзок свечи.
В рыжих пламени витках.

Это – осень, осень, осень…
Неба яркая слюда.
Никого уже не спросим,
Где случилась и когда

Та единственная встреча
Лета с тёплым сентябрём –
Перемен иных предтеча –
Может даже и соврём.

Но уже и жизни осень
Побелила нам виски.
И плывут деревья в просинь
И нарядны, и легки,

Как невестушки, невесты,
В вальсе осень кружась.
Ждёт что дальше? – неизвестно,
Но уже трава зажглась

Жёлтым пламенем бездымным.
И покоем дышит лес.
И смешно нам, и наивно
Ждать обыденных чудес.

«До свиданья, до свиданья» - ,
С неба лебеди кричат.
Всё загадка в мире, тайна.
Всё прекрасно, невпопад.

Коротенькая баллада
Ты спросишь:  «Кто такой Билл? –
Я всё расскажу о Билле:
Никто его не любил,
Но дети его любили.

Ни дня без строчки. Вот строка –
Моей погибели предтеча.
Она пришла издалека.
Пришла, шепнув: «Ещё не вечер».

Ещё не вечер – знаю сам.
Ещё молюсь благой Изиде.
Течёт не в рот, а по усам
Вино прескверное обиды.

Ещё пылают города,
С землёй сравнялися деревни.
И синим пламенем вода
Горит, как спирт, в сосуде древнем.

«Не обессудьте - , я кричу - ,
О современники, о люди!
И пыль, взбегая по лучу,
Уже златою взвесью будет.

Где достохвальный Геродот?
Где были славного Плутарха?
В моей обители течёт
Чернил забвенья пот немаркий.

Забудут всё! Забудут всех!
Из нашей жизни и из давней.
А на окне всему на смех
Пылают яростно герани.

Опять перепутье, Россия
Стоит на крутом рубеже.
А нас ни о чём не спросили.
Похоже, не спросят уже.

Поставили нас перед фактом.
И дали оружье: воюй!
От этих чудовищных практик
Зажёгся тугой сабантуй:

Пылает в огне Украина.
Деревни её, города
И что же нам делать, наивным,
Когда подступила беда?

Секрет создания средних стихов:
Любовь-морковь, стога-берега
Но в мире не числят таких грехов
Как графомания – вся недолга.

Пушкин писал, и Есенин, и Блок.
Мы тоже себя поэтами мнили.
Спаси от подобных опусов Бог.
Не зря их Евгений зовёт проходными.

Вредный совет.
Пейте дети пепси-колу.
И не ходите дети в школу.

Если денег до хрена,
Пей ты виски до пьяна.

И всё-таки я родился
В четвёртом часу поутру.
А может, себе же приснился.
Вопрос весь: когда я умру,

Мадам, уже падают листья,
Снежинки кружатся, мадам.
Клянусь я Деве Пречистой,
Что Вас никому не отдам.

Уж синие в лужах стекляшки.
Хрустят под ногой поутру.
И как же печально и тяжко
Мне будет, когда я умру.

Я знаю: то осенью будет,
Когда опадает листва.
И больше не верится в чудо,
Бессильны любые слова.

Короткое вешнее счастье
И тяжкая грусть на года.
И снова вернутся напасти,
И снова придут холода.

Но сердце навеки запомнит
Ту лёгкую голубизну,
Что в небе сияла нескромно,
Чего никогда не верну.

А если верну – то отчасти.
В обмен на любые слова.
Немыслимой Господу масти,
Чем, в общем, надежда жива.

Мне снился сон о первой пятилетке,
Мне снилось сумасшедшее: «Даешь!»
Грохочет гром, дождя косые плети.
И в яростном порыве молодёжь.

О, как они давали, как давали,
Своей натуре боевой верны!
И угол предпочли они овалу,
И отковали меч и щит страны.

Голодные, холодные, босые,
Совсем не за почёт, за ордена.
А чтоб преобразилась вся Россия.
Чтоб стала мира светочем она.

Когда накрыл страну железный ливень,
Топтала Русь тевтонская орда,
Закрыли брешь телами молодыми,
Остались молодыми навсегда.

И светит поколеньям через время,
Тех первых пятилеток молодежь
И яростное выдохнуто всеми
В легенду уходящими: «Даёшь!»

Вселенная – глушь и пространство,
Где звёзды в тьмы колбах кипят.
Где канет в безвестности: «Здравствуй» -
Почти посвященья обряд.

Почти что сродни астронавту
На новооткрытую твердь
Шагнёшь, оттолкнёшься ты плавно,
Поняв с наслажденьем, что «сметь» -

Есть главное самое действо,
Присущее в мире живым.
И всякое новое место,
Уже становясь обжитым,

Отдаст свою тайну. «О боги,
Куда вы меня привели?»
Как в сущности надо немного
Насельнику скромной Земли.

Кусок не лезет в рот,
Весь в мыле я, весь в пене.
Аркадьич как живёт?
Что делает Евгений?

Поди весь день в трудах:
Шкафов таскает груды
А Анатолий – ах! –
Мнёт позвонки паскудам.

Такие времена
И надо заработать.
А рюмочку до дна
Всё ж выпить им охота.

Дай Бог, здоровья вам,
Дай Бог сорвать банчишко.
Верны всегда словам
И, может, даже слишком.

Но правду видит Бог.
Всегда вознаграждает.
Я ж выразил как мог,
Как вас мне не хватает.

Синевою предсказано море,
Тишиною предсказаны сны.
Что приснится неспящим на го;ре,
Ради бога прошу, объяснить?

Одиночеством сумрак твой ра;спят.
Нет в копилке мечтаний ни дня,
Где свергает восточное запад
Полыханьем густого огня.

И печалям уже нету веры.
День обидой наполнивши всклень,
Сочетаются синий и серый,
Свет и тьма, и небывшего тень.

Всё равно раскачнутся качели
До томящихся золотом звёзд,
До лазурью пылающей гжели.
Каждый в мире до ужаса прост.

И, теряя свои очертанья,
Свою марку держа до конца,
Знаешь: тайна останется тайной
Для ответчика трав и истца.

Неужели стихи мои плохи.
И не стоят они ни гроша.
Может, в них отразилась эпоха,
Может в них отразилась душа.

Разве мало: душа человека.
Разве мало: жизнь целой страны
Может быть, донесёт всё же эхо
До людей мои чаянья, сны?

И когда-нибудь в томе зелёном –
Ну не важно в каком-голубом
Или красном мальчишка влюблённый
Стих прочтёт и девчонке в альбом

Впишет, этим её очарует
И как пишут там? – эт сетера
И душа в небесах запирует,
Загуляет она до утра.

Я гадаю: возможно ль такое
В этом мире чудно;м или нет?
А пока неизвестность рекою
Не прожитых пока ещё лет

Во-первых, я – поэт, и во-вторых,
И в-третьих, и в-четвёртых, я – поэт
И это всё – история, тариф,
Которой, безусловно, - жизнь и смерть,

Где надо по счетам всегда платить.
И плата с каждым разом тяжелей.
И, безусловно, что-нибудь любить.
Бесформенным, аморфным, как желе,

Не быть. И не считать свои года.
И жить, свои залечивая раны.
И верить, что ведёт тебя звезда
В иное время и в иные страны.

Нету денег – и ладно:
Как-нибудь проживём.
А иначе накладно.
По теченью плывём

Или против теченья –
Всё равно не понять:
Не имеет значенья:
То, что можем сказать,

То, что раньше сказали –
Ну, ты и сказанул!
Будто мимо причала
В вечность ты сквозанул.

И библейские притчи
Всё равно не понять
Кто сказал безразлично
Суламифь или ****ь

Опять ищу я Росинанта.
Где шлем мой – таз? Где верный конь?
Так начиналась Россиада,
Где каждый – воин! -  лез в огонь.

Все, уходящие в легенду,
На хлебе, на мече клялись.
То воев искренних плацента,
То – вся без исключений! – жизнь.

А где-то мельницы вздымают
Свои тяжёлые крыла
А где-то сердце думы мают:
«О Русь! Неужто ты была?»

И вот опять запахло детством.
И мылом детским, васильковым.
Мильоном пережитых бедствий,
Истошным рёвом, бестолковым.

Авось вдруг мама обернётся
И выдаст за слезу награду.
Иль даже просто рассмеётся,
Мол, плакать деточка не надо.

И всё опять вернётся к норме.
И вечным счастьем засияет
Забудет кто такое, кроме
Тех, кто и этого не знает.

Ах, детство – лёгкий самолётик,
Биплан в отрочество летящий.
А вы его не узнаёте,
Живя грядущим, настоящим?

А вы не помните, наверно,
Иль прочно, навсегда забыли:
Каким казался недруг скверным?
Но всё же и его любили.

Воспоминаний вереница
Сияет в памяти, мерцает.
Порою даже просто снится.
Как персонажей не хватает

Тех снов. Опять плывя в забвенье,
Впадая в сон или дремоту,
Не придаём совсем значенья
Обидам. Детства самолётик

Летит, сомнения сметая,
Всё сделав радужным, несложным
И та иллюзия святая:
Всё достижимо, всё возможно.

Жизнь моя – ожерелье дурных основ.
Я почти не вижу хороших снов.

И живу на свете я кое-как.
Разве что в лицо не скажут: «Дурак»

Но зато за плечом слышнее смешки.
И, как будто таскал целый день мешки,

Еле ноги по снегу я волочу.
Да, похоже, подходит уже карачун.

И давно прошумела моя весна.
Никому не в радость была она.

Но ведь надо дожить как-нибудь свои дни.
Если я что не так написал, извини.

Жизнь пройдёт, как и прочие жизни.
Встрепенётся, прощаясь душа.
Ни печали, и ни укоризны
Не приемля, и чем-то дыша

Уже новым, к другой оболочке
Примеряясь, готовясь войти.
Все изжив твои боли до точки,
Не сказав ни «прощай», ни «прости».

Судьба была неласкова
Для счастья, для стиха.
Но крохи я вытаскивал.
Сплошная чепуха.

Вдруг прерывалась лепетом
В себя пришедших муз.
И стих держал я с трепетом.
Обузой из обуз

Назвал бы кто-то музу.
Ах, кто-то, но не я!
Тот сел бы точно в лужу.
Законы бытия

Презрев: копейки, почесть,
Я ладил всё ж свой путь.
Дерзаний путь, пророчеств.
Опричь всё – как-нибудь.

Время действия – никому неизвестно.
Место действия – не скажем и втихаря.
И всё покрывает серая липкая плесень.
А над нею, словно щёки матрёшки, заря.

И мы уже не бунтуем, уже не плачем,
Уже не смываем свинцовые слёзы со щёк.
И под мышкой термометр бунтует горячий,
Словно кто-то в бреду лепечет: «Ещё! Ещё!»

Аккуратно шинель застегни и поправь кокарду.
Пистолет доставши, оставь лишь один патрон.
И сыграй в рулетку – она не азартна,
Но до ада и рая всего один перегон.

Улыбайся, грусти, вдребадан напейся.
И крутни с кадетом сопливым ещё наган.
«Ворон взвейся, ах чёрный мой ворон, взвейся» -
Пой – это то, с чем сегодня придёшь к богам.

Да, Россия пропала, и гнут Россию
Непонятно откуда пришедшие большевики.
Ну, а нам с тобой пропадать уже не впервые.
Не впервые кормить сухарём птицу счастья, с руки.



В сухую ночь дождя уходят самки.
В сухую тьму, увы, в сухую ночь.
И нежности печальные подранки.
Ничем не могут никому помочь.

А где же поцелуя адресаты?
А где ж ресниц накрашенных озноб?
И все обиды до поры попрятав
Английский лорд идёт, завзятый сноб.

И тени перекрашенных решёток,
Деревьев затуманенных абрис
Во тьме бьют разудалую чечётку,
И полон капель дождевых карниз.

А что же будет через год иль десять?
Всё та же полиловевшая тьма.
Помиловать – дилемма – иль повесить –
Но выход третий есть: сойти с ума.

И катят экипажи вечерами
По тёмным стритам или авеню.
И дерево сворачивает знамя,
Предложивши обычное меню:

Холодный ветер или дождь со снегом.
Английская погода точно сноб
Всех знает лиц и альфу и омегу
Одну снимая из безсчётных проб.



Покоя нет. Резвятся племяши.
И бластеры у них и автоматы.
Как, в сущности, немного для души
И надо-то. Вот так и мы когда-то

Играли в детстве. Ну, была лапта.
Ещё играли в прятки, в цепи-цепи.
Ещё прыжки – пугала высота.
Второй этаж, Но спасовать нелепо.

И прыгали! Ещё велосипед.
Ещё рыбалка, сад и огороды.
Как нас гоняли! И остался след
От ветки – рана, ваше благородье.

Теперь уже другая молодёжь
Вступает во владение вселенной.
Что потеряешь – ну, а что найдёшь
Лишь в старости узнаешь непременно.



Не внемля сердца плачу,
Его запинке древней,
Ищу себе удачу,
Её как ищут певни.

За пыльною дорогой
За клетками пшеницы
С улыбкою нестрогой,
За светом сквозь ресницы.

Ищу простор для веры.
И правды закрома
Несу свою я меру
Пусть скромную весьма.



Вот так вот, Володя Шарапов.
Вот так вот, товарищ Жеглов.
Ищите меня на «WhatsApp»
Без лишних эмоций и слов.

Я – древней Эллады философ,
Я – тот похититель огня,
Что людям его дал без спроса.
И боги накажут меня.



Спроси Карпаты, Кавказ и Анды:
Вратарь хороший – аж полкоманды.



Бывают дни, когда минуты
Идут по счёту на часы.
И мир, неведомым окутан,
Ложится точно на весы.

Когда печаль вдвойне печальней
И против звёзд плывёшь гребя.
И мир как прежде нереален
Стоит вокруг меня, тебя.



Жить и жить на этом белом свете
Под гудящим ливнем, под лучом.
Целовать берёзы, слушать ветер.
Жить не помышляя ни о чём.

Кланяться любому дню, любой печали.
В вечности звонить колокола.
А потом на берег тот отчалить,
Закусив навеки удила.

Куролесить, врать, что жизнь – жестянка,
Ставить её на кон-перебор.
А оставить хокку или танки,
Чтобы все дивились до сих пор –

Таковы мои желанья, планы:
Жить и жить до судного хоть дня
На родных просторах Казахстана
Люди, понимаете меня?



Мы пережили пандемию,
Распад Союза, СВО.
Наш взгляд, подобно взгляду Вия,
Не выражает ничего.

Мы ко всему уже привыкли.
Нам что война, что пошлый мир.
И глас начальства полон рыка.
И Путин – вечный наш кумир.

Нельзя отречься от России
И в эти страшные года.
И мы у Бога не просили
Себе покоя никогда.

Но мы молились за Россию,
Ей чтобы выпал светлый путь.
И как бы небо ни грозило,
Одно желанье: только будь.



Живи на этом белом свете
По-человечески живи,
Чтоб знал твоё дыханье ветер,
Ему все тайны назови.

Чтоб откликались в небе звёзды,
Средь мрака плавала луна.
Всё в этом мире очень просто.
Как жизнь, Как смерть, Как тишина.


Помяни друзей своих крылатых.
Верность неподкупная жива.
Были мы одной семьёй когда-то
И из глаз сочилась синева.

Всё ушло. Уносит жизни ветер
Наши речи, души и тела.
И приходит вечность вместо смерти –
Та, что после и до нас была.



Два дня прошло, или два года,
Две жизни – вечности равно.
И равнодушная природа
Всё это поняла давно.

Что толку буйствовать напрасно,
В лазурных облаках витать?
Ты – узник, бледный и несчастный.
А время – твой палач и тать.


Нет казачка, и нет слуги-китайца.
Дворовой девки даже нету вроде.
И сколь угодно я могу смеяться,
Крича: «Эй трубку разожги мне, ходя!»

Имений нет. И крепостных нет сотни.
И ни одной десятины земли.
И я сижу, взъерошенный и потный,
Считая небогатые рубли.


Любовь она не зарастает
Беспамятства дурной травой
Любовь сквозь время прорастает
Хоть плачь навзрыд, хоть волком вой.

И через годы, через время
Несёт в душе она печаль.
И мыслишь ты, склонившись немо:
«За это всё отдать не жаль»



Военное дело – простое
На все времена ремесло:
Убили – так дело пустое,
Промазали – так повезло.


Жить вечно – увы! – не дано.
Мы временны – в этом вся правда.
Так пей этой жизни вино,
Хотя в нём есть горечь отравы.

Но в этом и прелесть тех вин,
Которые цедим по капле. –
Не каждый ведь в мире любим,
И любит не каждый – не так ли?



Какая жалость: мало света
Из вдруг возникшей темноты.
И плачется душа поэта
На эти бледные цветы.

На этом сереньком рассвете
И впрямь владычит темнота.
Но кто на нас наложил вето?
И кто нелюбящая та?



Одной строкой распад Союза
Пометят в книге царств, эпох.
Неужто это было нужно?
Зачем? Кому? – не скажет бог.



Читал Волошина. Устал.
И отложил надолго книгу.
Течёт расплавленный металл,
Горят страданием вериги

В его стихах. Он сам – пророк.
Певец вражды междоусобной.
И полон крови, боли слог
И всё он описал подробно

И то – эпохи документ,
Жестокого свидетель века,
Поэт в котором – не Конвент –
Возвысил званье человека.



Когда смеркается и тучи
Идут на край небес гуртом,
Всё звонче делается, чутче.
Но речь опять же не о том.

Когда дождинок тёплых россыпь
Ты ловишь, опьяневши, ртом,
Их пальцами не трожь на ощупь.
Но речь опять же не о том.

Когда ветра листву колышут,
Толкая мягким животом.
И травы в рост идут и дышат.
Но речь опять же не о том.

Когда в реке вода всё тише
И, не переставая течь
Всё тайной, глубиною дышит.
И именно об этом речь.

О том, что стаи птиц сдувая,
Идут на север холода.
О том, что лучше не бывает
На этом свете никогда.

Мы верим в родину святую,
Где мы родились, нам где лечь
И эту истину простую
Прошу я помнить и беречь.


Я рад, что не писал про коммунистов
Пустые и бездарные стихи.
Тут чист я перед Музой, тут я – чистый.
Мол в другом, наверное, грехи.


Ласкайте, кого хотите.
Измен вереницу множьте.
Не трогайте лишь Нефертити.
Нефертити не трожьте.

Ведь в мире одна такая.
Одна на все времена.
Любовниц на бал таская,
Тасуйте как ордена.

Пространство и время не властны
Над гордою египтянкой.
Что знаете вы о счастье,
Предатели и подранки?

Склонитесь как пред иконой,
Несметна которой цена.
А после, уже опомнясь:
«Была такая одна».

Сожгите брачные ризы
Взорвите дворцы, палаццо.
Кто выдаст на чудо визу? –
Вы можете долго смеяться:

Сие, никому не доступно.
О чём вы угодно врите,
Но вечное – целокупно.
Царица прощай Нефертити.



Посреди победных реляций
Показала фортуна шиш.
От себя убежишь, может статься –
От милиции не убежишь.



Из многих тысяч мудаков
Всего потешней Судаков




Караганда, Норильск, Сургут,
Череповец, Баку – зер гут.


Рецензии