Девушки...
Чтобы у неё снимали лифчик, трусики, вообще чтобы раздеваться - этого не было даже в её подсознании. Бывает же такой «образ любви».
Темноволосая претензионной национальности барышня в одном из своих романов написала, что семнадцатилетняя балерина инстинктивно «попыталась было помочь, но честно не знала, что надо делать, и потому просто, как ребёнок, поднимала руки, чтобы удобнее было стягивать никак не прекращающуюся одежду … развела колени. И (вдруг почувствовала) дикое, тесное ощущение чего-то инородного внутри себя. (Она)… прислушалась к себе – странное круглое ощущение между ног, будто туда со всего размаху ударили кулаком или пришлось долго, целую вечность, скакать верхом. (Он) вдруг обернулся к ней всем телом, так что она увидела у него между ног» то, что изобразила Орлан в «Происхождении войны», и «что не успела да и не хотела ни рассмотреть, ни понять, и тут же испуганно отвернулась». Возможно, так барышня вспоминала себя, семнадцатилетнюю – все ведь пишут о себе, даже если переписывают телефонный справочник, как объяснила другая, рыжая «Золотое перо».
Какие они теперь (за редким исключением, исправляемым всё-таки прожорливым змием - временем)? Становятся шире, чем выше. С обсценной лексикой, уже до этого - с женской логикой, ханжеством, лицемерием, бессонницей, пансионом, одиночеством, сублимацией прозы и стихо, болезнями не семнадцатилетней девушки, до смерти - детьми, но теперь «детьми изрядного возраста» и сохраняющейся способностью «развести колени и ощутить что-то тесное, инородное внутри себя».
Примечание.
Иллюстрация - женская часть картины Харменса ван Рейн Рембрандта «Адам и Ева»
Свидетельство о публикации №123032002265