Родители мои, как все балкарцы

 Родители мои, как все балкарцы,
 подверглись сталинскому геноциду:
 их с высочайших гор Кавказа разом
 в пустынные изгнать посмели степи,
 где и родился я – считай, в неволе.
 Никто рожденья даты не запомнил:
 родителям до этого ли было,
 вседневными трудами изнуренным,
 измученным бичами издевательств?
 Мать говорит, что я родился в пору,
 когда сажали сахарную свеклу.
 Мне пуповину резала Чину,
 недавно умершая повитуха,
 чья долгая и тягостная жизнь
 все ж не дала дождаться мужа с фронта.

 С тех самых пор меня передает
 ночь дню, а день – опять вручает ночи,
 все происходит как по расписанью,
 под пенье петухов и под охраной
 суровых стражей, черных или белых,
 я чувствую себя как заключенный
 в наручниках и кандалах ножных,
 и о побеге речи быть не может.

 Так продолжается и по сегодня:
 ночь дню меня передает, а день
 меня поспешно ночи возвращает.
 Куда ж попасть из ночи, как не в день!
 Ну, разве лишь в объятья вечной ночи…

 Вот так я и живу, как и родился, –
 в неволе, в заточенье, под надзором.
 Но все-таки лелею я надежду,
 что где-то существует вечный день
 (а почему не может день быть вечным,
 коль достоверна сущность вечной ночи?)
 и я туда когда-нибудь проникну.

 Перевод с балкарского
 Г. Яропольского