Выжженная ревность револьвера

плохие  стихи  появились  сразу,
приснились,
измазали,
и  пришла  молния  в  чужой  монастырь
со  своими  монахами  рычать  небу,
– мокрый  снимок  выжал  только  мой,
и  никакой  твой  сухой  взгляд, – заверил  ветер…

тесно  стало  в  темноте  камина,
выпустил  весь  огонь,
Луна  сменила  пол  на  Месяц,
след  падчерицы  суицида 
терялся  в  чешуйках  простыни
перепачкав  систематизированное  пробуждение…

молчали  камни,
в  клубок  запутали  немое  кино  дна,
накидал  сон  талой  воды,
смывает – грязь,
вытирают  лицо – слёзы,
а  пение  хищных  птиц
шипением  напоминало  угли,
я  в  чёрном  цилиндре  дыхания
отсмеюсь  смирно  нервным  тиком…

и  полезет  кусок  обглоданной  бритвы
в  горло  вопреки  законам  суицида,
упрямо  и  рвотно  запряжёт  судьбу  в  лямку,
зачешут  рассудок
бездарные  мысли
судорогой  света,
одной  клешнёй  до  боли  настраивая  аппаратуру  мозга…

с  оторванной  лапой  стоял  пёс  на  своём,
цепь  ржавую  оплакивал,
на  перекрёстке  шести  цветов
и  жестоких  членовредителей,
это  единственный  шанс  разглядеть  пугливое,
а  закрывший  глаза  падал  точно  вниз
к  истокам  тончайшего  шёлка  ночи,
будущее  жижей  заляпано,
и  состругана  кожа 
с  промёрзлых  вен 
обескровленной  шерстью…

и  вынут  хребет  из  креста,
мох  лет  обернут  камнями  причастий, –
будущего  нет,
история  в  шести  законах  истерий,
расскажи  змея  своим  ядом,
кому  в  зеркалах  прятаться,
рыть  могилу  достойно  роста,
ноготками  мокрой  крысы, –

пугливому  неврастенику,
одеревяненному  идолу,
стеснительной  шлюхе,
сухому,
размокшему, –
вкус  жизни  особенно  хорош  на  кухне  смерти,
шесть  законов  суицида  покрыты  холодом,
в  моём  револьвере  один  патрон,
для  себя  храню.