Двенадцать апостолов или нужда в родовспоможении

'Всё не как у людей' началось с бешеных хотелок съесть грузовик вишнёвых эскимо и освежиться навсегда, вприкуску с килограммом розовых помидоров. Так как женщинам на сносях отказывать ни в чём нельзя, этим всем я побаловала себя аккурат перед глобальным освобождением живота. Вернее, я точно не знала, что оно грядёт, а дикие вкусовые миксты ничего не предвещали, кроме: если не съешь прямо щас - сдохнешь на месте. Пришлось уступить - сдыхать ближайшие сто лет не входило в мои прекрасные планы.
Обошлась четырьмя эскимо и тремя сеньорами-помидорами, утратив всё это в пользу нутра прямо на парковой скамейке, выгуливая новую кофточку, застоявшиеся мысли и дитя.
 
Прикупив дыню и печень, дабы насладиться завтрашней трапезой по поводу дня рождения мужа, начала переходить дорогу. И тут... Нет, не так. И тук-тук. Постучалось где-то внизу.
В смутном предчувствии добрели до дома с лупожёлтой дыней, истекающей печенью и вечно позитивным сыном.
Дома необычно никого не было. Муж на работе, мать в кои-то веки выбралась на базу отдыха.
На костыле телефонной консультации со знакомой медсестрой дошла до понимания, звонка в скорую и благополучного прибытия в роддом.
 
О, чудо. В предродовой дежурила одна из мамок, которые были просто счастливы водить своих чад в наше дошкольное заведение. Отведя в сторону мой потный кулак с мятыми купюрами, мать с шестилетним стажем прошептала: "Ничего не надо. Кому тут рожать? Полно свободных мест". Двухтысячный год, видимо, нагреживал своими нолями приближение апокалипсиса, поэтому, рожениц действительно было очень мало.
Около одиннадцати ночи пустой этаж огласила вневременная побудка.
- Эй, народ! Хватит спать. Тут женщина рожать пришла! - во всю силу могучих лёгких проорала моя провожатая.
Из полутёмных недр палат выходил сонный персонал.
Голова предательски заболела. Мороженки даром не прошли. На заботливо всунутом подмышку градуснике красовалось 37, 7.
- Что же вы, мамаша, не береглись? - строго спросила женщина в нахлобученном белом полуколпаке.
- Ну, там вирусы, молока нетёплого хлебнула... - тихо прошептала я. (Кто ж вам выдаст четвёрку сливочных эскимо, сладким грузом упавших внутрь, по дороге нагадивших горлу)
- Ну, вот теперь будем с капельницей рожать. Нет, с двумя. (Подозреваю антибиотик в спаривании с глюкозой)
Мерное капание. Полусон, полуявь. В открытые ворота будущего лениво заглядывали чьи-то добрые глаза и пальцы.
- Наверное, пора.
- Доктор, а у мужа завтра день рождения, - опрометчиво похвасталась я.
- Тут до завтра осталось сорок минут. Подождём, - лукаво подмигнула фигура в белом одеянии. - Эй, ребята, заходи - как раз успеете.
В таком положении видеть никаких ребят не хотелось, но сквозь дымку слабости я смогла разглядеть двенадцать апостолов мужского рода.
Молоденькие пацаны-практиканты с расширенными глазами смотрели на меня, распятую капельницами и ненавистным креслом. В тумане послышалось: "Вы разрешите?" Но оно тут же уплыло в жерло яркой лампы. Невнятное мычание было принято за согласие тыкать пальцами, в попытке угадать насколько раскрылась матка, и где находится тот искомый пузырь, который никак не удавалось проткнуть неловкими юношескими конечностями с металлическим штырём. (Надеюсь, вымытыми руками и обеззараженным предметом)
Как могла облекла неясную речь в обличительную, взывая к совести опытных эскулапов.

Дальше, как по маслу, но до сих пор вижу двенадцать пар глаз, в которых транслировался ужас, страх и паника при выходе на свет нового человека.
"Ну, здравствуй, сынок!'
Лечащей послеродовспомогающей, пытавшейся смутить терминами 'дисплазия, водянка, инфекция' и пугающим 'а вдруг он будет плохо ходить и вообще' - был дан такой от ворот поворот, что весь персонал приходил и благодарил за отпор наглой и зарвавшейся врачихе. Но это уже другая глава. Дай бог, доберусь и до неё.