Война и мир. гл. 4-1-6а

4-1-6а

Приехав в Москву после встречи с Ростовым,
Нашла там от князя Андрея письмо,
Она всей семьёй уж должна быть готова
В Воронеж отчалить ей надо давно.

Вся масса забот: беспокойство о брате,
И трудный, конечно же, сам переезд,
И жизни устройство её «в новой хате»,
И новые лица, и новый «насест».

В ней всё заглушили чувства; искушенья,
Что мучили Марью с кончиной отца,
От встречи с Ростовым, её отрезвленьем,
Казалось, и нет всем заботам конца.

К сему добавлялись тревожные вести
Об этой проклятой и страшной войне,
Потеря страной как бы прежней всей чести,
И встреча с Ростовым к тому же, вдвойне.

Она подавила мечты с ним о встрече,
Признав всю несбыточность этих надежд,
Судьба всех поместий свалилась на плечи,
Но случай с Ростовым всегда был так свеж.


Когда в день другой после памятной встречи,
Петровна свершила к той тётке визит,
Где их состоялось совместное вече,
Ростову которое свадьбой грозит;

Зашёл разговор их, конечно, о свадьбе,
Но прежде бы надо их вместе свести,
Когда к обоюдной  всех тётей усладе,
Решили, что пара вся будет цвести;

Тогда  Катерина Петровна с охотой
Поведала Марье, что некий гусар,
С её, Катериной, усердной заботой;
Весь он покраснел, как о Марье узнал.

Что он, тот гусар, прибыл в город случайно,
По всяким, снабженья военным делам,
И новая встреча, как ей ни печально,
Опять ей грозит, как с грехом пополам.

Она испытала не радость, а чувство,
Похожее даже скорей на болезнь,
Вдруг ей на душе чувствам сделалось густо:
Желаний, сомнений, надежд — словно песнь.

В те дни, в ожиданье визита Ростова,
Всё мучили мысли, как встретиться с ним,
Она как бы не была к встрече готова,
Такой испытать столь взаимный интим.

Она и все мысли попали, как в клетку,
То, приняв решение не выходить,
Гостей не принять, так обидит же тётку,
Она ж ещё в трауре, как ей поступить?

То кажется ей, будет слишком так грубо,
Его не принять после всех его благ,
То кажется ей, обе тётки сугубо
Толкают её на интимный тот шаг.

Поскольку замечено неравнодушие,
И явно друг к другу сквозил интерес,
То обе те тёти с огромным радушьем
Для них в сватовстве добывали прогресс.

Но как не понять им её положенье,
Она не сняла ещё «траурных уз»,
И ей оскорбительно было б решенье,
Избавиться раньше от прошлых обуз.

Мне надо подумать, и, если бы выйти,
Какие бы вымолвить к встрече слова,
И хватит ли смелости, всей моей прыти,
И чтобы «варила» моя голова.

Слова потеплее должны быть при встрече,
И чтоб не холодным бы стал разговор,
Взаимно приятны должны быть все речи,
И мыслям бы дать всем надёжный простор.

Но больше всего опасалась смущенья,
Чтоб ей не попасться с неловкостью в плен,
И выдать все тайные в том намеренья,
А нужен свободный словами обмен.

И после обедни, уже в воскресенье,
Лакей доложил, что приехал Ростов,
Княжна не дала и той доли смущенья,
На этот приятный для слу;ха зов.

Когда вошёл в комнату гость столь желанный,
Княжна, опустив на мгновение взгляд,
Пока он здоровался с тёткой, но жадный
В него, словно впрыснув желания «яд».

И с полным достоинства, граций движенья,
С улыбкою радости в свежем лице,
И нежную руку подав для сближенья,
Всем чувством в его оказалась «кольце».

Кольце, как в плену, его вспыхнувших о;чей,
И голос звучал, как грудной, в первый раз,
Весь вид засветился и милым стал очень,
Сверкающий отблеск её чудных глаз.

Её ненавистная в жизни подруга,
Всё та же, известная нам всем, Бурьен,
Никак не ждала, как от «лучшего друга»,
Вдруг радостных, светлых таких перемен.

Она член семьи, у Болконских прижилась,
В искусстве кокетства ей равного нет,
И с недоуменьем она удивилась,
Как встретила Маша от графа «привет».

«Идет ли ей чёрное? — похорошела,
Откуда в ней грация и этот такт?» —
Бурьен вся от злости в себя прошипела:
«Такому красавцу даёт верный знак!»

Сама княжна Марья была; в удивленье
Всей той перемене, случившейся с ней,
При виде Ростова вся воля влечения,
Как всплыла наружу за несколько дней.

Вся преобразилась при виде Ростова,
Как будто внутри словно вспыхнул фонарь,
Все прежние чувства, с чем жизнь так сурова,
Куда-то исчезли, в какую-то даль.

Стремленье к добру и любовь, и покорность
Отныне светились в лучистых глазах,
И в ней в то же время какая-то гордость,
И женская нежная, прочная «твёрдось» —
В её всех движеньях и даже словах!