Что такое графомания?

Привет всем!
В предыдущих статьях я проанализировал, что такое поэзия, и как отличить хорошую поэзию от плохой. В результате сформировалась устойчивая и жизнеспособная терминология, пока успешно противостоящая многочисленным попыткам подмены понятий. В настоящей статье я попытаюсь не менее научно проанализировать другой весьма широко и весьма произвольно используемый среди поэтов термин: «графомания».
Опять-таки, исходить я буду не из метафорического имхо, а из имеющихся определений, а также из понятий, обоснованных в предыдущих статьях.
В старинном словаре иностранных слов, вошедших в состав русского языка (Чудинов А.Н., 1910) графомания коротко и ёмко определена как «болезненная страсть к писательству». Примерно то же самое встречается и в Большом словаре иностранных слов 2007 года: «Графомания … [от греч. grapho – пишу и mania – сумасшествие] (мед.). Болезненное пристрастие к писанию, к многословному, пустому, бесполезному сочинительству».
Что там в Википедии? «Графомания — патологическое стремление к многописательству, к сочинению произведений, претендующих на публикацию в литературных изданиях, псевдонаучных трактатов и т. п. Страдающий графоманией может сочинять «научные труды» в областях, в которых не разбирается, писать художественные произведения при полном отсутствии каких бы то ни было творческих способностей. Написанное графоманами большей частью банально или даже бессмысленно по содержанию». Вот, скопировал и подумал: «Я ведь сейчас общеизвестные банальности пишу, да и нет у меня никакого диплома «разбирающегося в искусствоведении». Графомания?» Если бы вопрос в стандартном случае трактовался именно так, как написано в этих определениях, моя статья и вправду была бы банальным повторением известного, т.е. образцом той самой графомании, которой посвящена. К сожалению, эти очевидные истины пока очевидны далеко не всем, поэтому в их повторении и анализе я всё же вижу смысл.
В интернет-словаре современного читателя фигурирует следующее определение. «Графомания — навязчивое, доходящее до патологии стремление к сочинению литературных произведений, претендующих на публикацию в литературных изданиях и признание публики. Для графоманов характерно полное отсутствие самокритики, в связи с чем произведения графоманов претендуют на высокое литературное качество, хотя на деле не представляют никакой художественной ценности. При этом сами графоманы, как правило, уверены в исключительности своих произведений и стремятся к получению признания у широкой публики».
Определение очень длинное, включает даже повторы. Мне такие определения не нравятся по определению. С него-то я и начну свою критику. Обычно так пишут те, кто не разбирается в определяемом понятии. «Стремление к сочинению литературных произведений, претендующих на публикацию в литературных изданиях и признание публики» – это вообще-то не графомания, а естественное поведение любого нормального писателя. От графомании здесь только слово «патологическое». А в чём должна заключаться эта патология? Чем полное отсутствие самокритики отличается от неполного отсутствия самокритики? (Вряд ли кто-то из писателей станет издавать свой труд при чрезмерно критическом к нему отношении). Чем отличается отсутствие художественной ценности от незначительной/не очень значительной/умеренной/средней художественной ценности, и кто имеет право оценивать эту ценность и устанавливать её отсутствие?
На последнем вопросе, пожалуй, стоит остановиться поподробнее. Изначально право оценки художественного произведения принадлежало читателю. Затем, вследствие значительного потока печатной продукции, читатель делегировал право первичного отбора и рекомендаций экспертам, представляющим само писательское сообщество, а те, в свою очередь, – специалистам в области лингвистики и филологии. В результате мнение читателя в оценке стихотворения вообще стало весьма мало кого-то интересовать, а основным критерием качества стало решение узконаучных задач оригинальности и новизны. Именно они, а не борьба идей, не удовлетворение эстетических и других потребностей читателей сейчас трактуется, как основной критерий качества художественной литературы. Скажу больше: потребности читателей целенаправленно переформировываются в этом направлении, выхолащивая тем самым социальную значимость всей литературы, да и всей культуры вообще. И снова все аналитические пути привели меня в Рим: «Cui prodest?» И снова развивать эту мысль в основном тексте я не буду, т.к. говорить здесь можно много, а задача сформулирована всё же другая.
Результаты даже беглого анализа всех приведённых определений показывают определяющую важность психической ненормальности графомана. Именно поэтому, весьма частая в писательской среде трактовка: "Я - не поэт, я - графоман, и все мы - графоманы", - свидетельствует не о графомании, а лишь о лицемерии пишущего. Человек, считающий себя графоманом, по определению не может им являться. Другой обязательной особенностью разбираемого явления следует назвать отсутствие в графоманических сочинениях содержания, которое может заинтересовать читателя и быть ему чем-то полезным (см.статью Как отличить хорошую поэзию от плохой? (Николай Юрьевич Юрьев) / Стихи.ру (stihi.ru)). Пожалуй, это достаточный перечень необходимых признаков. Берусь утверждать, что всё остальное – факультатив, а это – обязательно.
Теперь пора, пожалуй, сформулировать и собственное определение.
ГРАФОМАНИЯ – патологическая страсть к написанию и публикации бесполезной продукции, а также бесполезный продукт такой страсти.
Наличие даже минимальной пользы от литературного труда для кого бы то ни было, кроме самого пишущего, (например, – одна кукушачье-петушиная похвала от другого такого же бездаря) лишает критика формального права квалифицировать работу, как проявление графомании. Для врача этот факт не должен являться препятствием, т.к. он оценивает всю клиническую картину, а не только содержание конкретной работы. А вот как квалифицировать критика, возомнившего себя врачом, я оставляю на суд читателей.
Термин был введён в обращение в начале 19 века отнюдь не литературоведами, а психиатрами: европейскими врачами Эскиролем, а затем Блейлером. Врачи трактуют графоманию, как психическое расстройство. Для такого диагноза необходимо наличие клинически значимых нарушений когнитивной функции, эмоциональной регуляции или поведения человека. Таким образом, заявлять, как это делают многие наши современники, что «графоманы собираются в кучки, общаются на своём графоманском языке, занимают первые места во всех рейтингах и прекрасно себя чувствуют в то время, как настоящие поэты оказываются непонятыми и недооценёнными» с точки зрения психиатрии означает – переворачивать ситуацию с ног на голову. И это кроме того, что разбрасывание направо и налево психиатрическими диагнозами – само по себе уже диагноз.
В культурологию термин «графомания» вошёл с лёгкой руки основателя сионистской организации врача и социального критика Нордау (его имя носит главная улица Тель-Авива). В главной работе своей жизни – моралистической атаке «Degeneration» (1892) – графоманами он неоднократно называл представителей т.н. «вырожденного искусства», в которое включал символизм, мистицизм, эстетизм, декадентство. Этот сионист считал, что, если человечество немедленно не остановит нашествие «вырожденцев», то лет через двадцать оно столкнется с трудноразрешимыми проблемами, вплоть до возможности мировой войны. Конечно же, сразу после публикации Нордау был многократно осмеян и полностью опровергнут, но термин закрепился. Поздне́е осмеяние и опровержение постигло целое литературное направление соцреализма (в поэзии чаще используется термин «асадовщина»), которое несколько десятков лет занимало лидирующие позиции в победившей во второй мировой войне и вступившей в противоречие со всем «цивилизованным миром» России. Однако в процессе высмеивания и опровержения те самые «вырожденцы», прочно захватившие к этому времени мировой мейнстрим и кошелёк (или наоборот – кошелёк и мейнстрим), для отмены всей предшествующей культуры «прямоговорения» уже сами вовсю использовали (да и сейчас используют) обвинения идеологических противников в графомании.
При обсуждении вопроса злоупотреблений в использовании термина «графомания» трудно обойтись без упоминания т.н. «главного графомана России» – графа Д.И. Хвостова. Он жил с 1757 по 1835 годы, т.е. при его жизни графоманом он не мог называться уже потому, что такой термин в культурологии тогда попросту отсутствовал. Боратынский писал про него:
«Поэт Писцов в стихах тяжеловат,
Но я люблю незлобного собрата,
Не он перед природой виноват,
А перед ним природа виновата».
Издевнулся, конечно, от души, но и поэтом, и собратом назвал вполне искренне. Были тогда в России поэты и гораздо слабее графа Хвостова. Но и они графоманами не были. Основной чертой, за которую графа не уважал тогдашний и, особенно, последующий бомонд, являлось его навязчивое стремление ознакомить со своими стихами как можно бо́льшую аудиторию, которое сейчас квалифицировалось бы, как подвижничество. Максимальное непонимание тогдашней аристократии вызывал тот факт, что граф тратил на издание своих стихов собственные средства. Именно это, а вовсе не какое-то исключительно низкое качество текстов, которого не было, послужило причиной его столь незавидной посмертной славы.
Результатом данного обзора можно считать вывод, что отнесение того или иного литературного труда к разряду графомании в окололитературной среде характеризует в большей степени не содержание оцениваемого труда, а неуважительное отношение к нему или к его автору со стороны пользующегося таким понятием читателя и, следовательно, квалифицирует в большей степени не оцениваемого, а оценивающего. Для оценки степени талантливости работы следует использовать какие-то другие литературоведческие термины.
С уважением, Николай.