Тамарка. Постскриптум

         Кра-кра, кра-кра … Дворники натужно елозили по стеклу, на которое валился мокрый снег. Не хлопья, а пропитанные водой белые комья бесшумно выныривали из темноты уже у самого стекла, разбивались и скользили вниз, словно огромные белые слизни. Порой инстинкт самосохранения заставлял отшатнуться, как будто оно могло не выдержать удара. Такого «проливного» снегопада мне не приходилось видеть ещё ни разу.
         В моей жизни бывали времена и похуже. Это - когда горе, и ты остаёшься жить только потому, что даже умереть нельзя, ибо есть кто-то, для кого ты жизненно необходима. Горе отличается от прочих больших неприятностей тем, что на него с какой стороны ни посмотри, оно таковым и останется.
       На сей раз у меня была отдушина. Даже две. Во-первых, я могла спокойно пореветь, потому как меня никто не видел и не слышал. Однако, я была не одна. На кушетке лежала старая женщина в состоянии инсульта, с отнявшейся половиной тела, искажённым ртом и слава богу, что с закрытыми глазами. Во-вторых, да простит меня Господь, эта женщина не была моей мамой.
      Декабрь. День, а темно, как ночью. Не знаю, как машина умудрялась двигаться. Дворники не справлялись с белой пеленой. Бац-бац-бац… Небо швыряло в лобовое стекло не комья уже, а текучие сугробы.
      Женщина на носилках - моя первая свекровь. Она лежала бы неподвижно, если машину не потряхивало бы на невидимых кочках. Да что там потряхивало… Она просто билась в конвульсиях. Я смотрела в окно так долго, что белая пелена стала казаться экраном, на котором кто-то прокручивал киноленту нашей жизни.
       Тамара Ивановна в своё время была женщиной красивой, звонкой, смелой. Единственная сестра пятерых братьев, она с детства впитала в себя не только их бесстрашие, но и драчливость. Впоследствии, будучи уже бабушкой моего сына, она бросилась в драку с соседом, который всего лишь легонько взял его за ушко или что-то в этом роде. Жёстко ухватив здоровенного мужика за грудки, она припечатала его к стволу тополя, и слава богу, что немалое количество свидетелей поспешили тому на помощь и «умаслили» нашу богиню войны.
      Пышная брюнетка, она носила яркие платья, гипюровые блузки, золотые цепочки, серьги и перстни. Она любила высокие причёски, красную помаду и каблуки. Минуты, которые она проводила у зеркала, для её мужа, и так ревнивого до крайности, были самыми мучительными. Нельзя сказать, чтобы он был самодуром. Улыбчивый и голубоглазый, он производил очень приятное впечатление. Спиртного почти не употреблял, даже не курил, что для нашего шахтёрского люда было в диковину. Но всепоглощающая ревность иногда так корёжила его, что в отчаянии он поколачивал свою жар-птицу. Та не оставалась в долгу и сопротивлялась со всей своей страстью.
        Однажды свёкор-батюшка подошёл к прихорашивающейся супруге и одним движением разодрал от воротника донизу шёлковую блузку. Та закусила губы и молча удалилась в спальню. Озадаченный непривычно тихим поведения жены, он терпеливо ждал. И она вышла. В насквозь просвечивающемся кружевном сарафане. Вернулась к зеркалу, поярче напомадила губы и с тем удалилась на работу.
    - Тю! Ты гляди, какая же зараза! – плевался муж.
   Ну, а что? Она всегда была амазонкой. Не за то ли и любил её молодой Сашка, когда по молодости написал ей эти стишки:

Ты такая не такая,
Я такой не такой…
Ты ко мне совсем чужая,
Я к тебе совсем родной.
       
       Она много рассказывала мне о молодости, о своих неугомонных братьях, о первом дурацком замужестве и, конечно, о Сашке. Он ухаживал за ней долго и красиво. Однажды, когда чем-то обидел, Тамара отказалась идти с ним гулять. Он подошёл к окну и стал и стал читать ей эти стихи. Я запомнила их слово в слово не только потому, что они такие нехитрые. Просто свекровь-матушка частенько дразнила своего постаревшего Сашку и читала их ему с чувством и шуточным надрывом. Он страшно смущался и твердил, что ничего такого не было.
         Я старалась не смотреть в сторону носилок. Эта грузная женщина со стекающей из уголка глаза слезой казалась совсем другим человеком, а не моей любимой свекровью.
       Покачиваясь в «скорой», я старалась думать о прошлом потому, что думать о будущем было страшнее. Мы ехали из местной больницы на процедуру МРТ в соседний город. Что будет завтра? Александра Семёновича давно нет на свете. Из близких родственников только сын, тоже одинокий. Что делать дальше?
         Я сняла шарф, скрутила его в рулон и очень тихо, стараясь не потревожить Тамару Ивановну, подложила его под край плоской подушки. Наверное, мы уже в городе. Слишком много поворотов, на них её голова беспомощно валилась в сторону.
    Как страшно устроена жизнь... Никаких гарантий, никаких снисхождений. Как скоро она проходит! Как далеко убегают события прошлых лет и какими прекрасными кажутся они из сегодняшнего далёка.
       Кра-кра-кра… Старенькая машина скрипела, лязгала и тряслась, как сумасшедшая. Но в покачивании всё-таки улавливался некоторый ритм…

Ты такая не такая,
Я такой не такой….
Ты такая не такая,
Я такой не такой…