Алексей Заурих

АЛЕКСЕЙ ЗАУРИХ
(1941–1983)

РАБОТЕНКА

Утром
подымаюсь
спозаранку
легкий, как белье.
Заедаю свежую баранку
дыркой от нее.
А позднее через дырку эту
плюс через окно
вижу, как и свойственно поэту,
детское кино…
На носу сверкает капля пота.
Это ничего.
Печь стихи – хорошая работа!
Было б из чего…

***

Ни звезд, ни лун над черной
крышей, —
лишь три прожекторных свечи.

Блокадный мальчик белобрысый
прошел по городу в ночи.

И вот сегодня над Невою
под светом праздничной звезды
я с непокрытой головою
ищу в снегах его следы.

Иная даль, пора иная —
метель военная прошла.
Дошел ли мальчик — я не знаю —
тогда до крова и тепла.

Я в этот день, такой погожий,
его, безвестного, зову.
Не тот ли он седой прохожий,
что, щурясь, смотрит на Неву?

Его ль во взгляде чьем-то гордом
узнал я нынче на углу?
К мальчишке в ватнике потертом
я руки теплые тяну.

Садятся голуби на крышу,
ну, а во мне ревет гроза.
Шаги полночные я слышу,
гляжу в недетские глаза.

Я в дверь толкнусь, приникну к
ставням,
я разбужу пустырь немой —
ты не забыт и не оставлен,
мой друг, ровесник вечный мой.

Горят зарницы жарче меди,
а ты шагаешь по войне
навстречу солнышку, победе,
синицам, девушкам и мне.

...Текут огни нарядных елок,
и снег подсвеченный валит.
И только сердце, как осколок,
в груди засело и болит.

***       

Прекрасен тот дом без прикрас,
и новая песенка льется.
Я в Пушкинском Доме живу,
поэтому так и поется.

Мотается нитка тропы,
врываясь то в сосны, то в клены,
и солнца литые снопы -
его золотые колонны.

В тебе, о мой Пушкинский Дом,
родной и любимый навеки, -
и Лена, и Волга, и Дон,
и милые малые реки.

Железных дорог колеи.
Медового луга блаженство.
Поют во мне токи твои
гармонии и совершенства.

И так же, как ночи и дни,
тишайшие утра и громы, -
естественны окон огни,
березы и ракетодромы.

Люблю твой причал, твой прикол.
Лелею и вынесу к свету
серебряный древний глагол,
чеканку кристальную эту.

Пусть в нем соловей над прудом
отчаянным щелкнет коленом!
Россия - мой Пушкинский Дом
под пушкинским небом нетленным.

Прекрасен мой дом без прикрас.
И светлая песенка льется,
и песен хватает у вас,
и мне - про запас - остается...

СОЛДАТ

Во мне-боль павших, но не сдавшихся
во все крутые времена.
На веки вечные оставшихся
в полях, где ночь, как смерть, черна.

Я будто их прошёл дорогами –
их сны, их звёзды, их бои.
Я их глазами темень трогаю,
их жажда губы жжёт мои!

О тропы памяти нелёгкие,
что мне открылись как с горы!
Привалы светятся далёкие,
как позабытые костры.

И вот, в ледовой сече канувший,
в том достопамятном году,
я у Вороньего у Камушка
на бой с немчинами иду.

Вот у костра присев на корточки
со всем Семёновским полком,
рассвета жду у речки Колочи,
вожу по лезвию бруском…

Что впереди, что там пророчится?
И вот на подступах к Москве
среди сугробов в чахлой рощице
фашиста бью по голове!

Всё это я. Я шёл и мучился.
Любовь владела мной и злость.
Нигде своей тяжёлой участи
мне избежать не довелось.

Но – глянь! – в траве дурманной, ягодной
над болью давних горьких дат,
готов к последней схватке яростной,
встаёт солдат, встаёт солдат…

Всего себя отдам я полностью,
покамест солнце не грядет,
покамест знамя чёрной полночи
к моим ногам не упадёт.

МОИ РАССВЕТЫ

На улочках, средь каменных громад,
Что в небе прекращаются высоком,
В рассвет впиваюсь жадно, как в гранат.
Припав, его захлёбываюсь соком.

Но, выйдя прогуляться на часок,
Вдруг солнце, вспыхнув, свой покажет норов.
Я сам – его восторженный мазок
На сером фоне стареньких заборов!

Вхожу в дома, в кухонный терпкий чад, –
Шаги по коридорам раздаются.
И люди вслед о чём-то мне кричат,
И вижу я, как лица их смеются.

Рассвет растает, солнцем залитой,
И будет день теплее, но бледнее…
Ах, жизнь моя, на целый золотой
Твой кошелёк становится беднее!

Вот вновь вхожу в рассвет, вхожу в тиши,
Как будто бы планету открываю.
Вот вновь его от утренней души
Как будто бы навеки отрываю.

А город в расходящихся дымах
Готов за ним, как табор, с места сняться.
А люди спят за шторами в домах.
Какие-то им сны, болезным, снятся…