Коробка конфет

Снежана со вздохом захлопнула розовую книженцию фонетики русского языка. 
- И кому нужны эти ы в степени э, крышечки вместо а и правила палатализации! - посетовала она, глядя в окно на бескрайнее весеннее небо, чуть подёрнутое лёгкой дымкой невесомых белых облаков, убегающих стремительно вдаль. 
Снежана решительно встала из-за стола. Никакая угроза Елены Викторовны, профессора этой самой фонетики русского языка не могла удержать её на месте. Снежну влекло на Бастионную горку, посмотреть проклюнулись ли фиолетово-жёлтые крокусы, открылся ли после долгой зимы птичий домик, распушилась ли верба.
А больше всего ей хотелось знать, ждёт ли её под Лаймой первый серцеед и заводила 11а Мишка Панкратов. Они не виделись почти целый год: Мишка, мечтавший летать, едва получив аттестат об окончании школы, был зачислен курсантом в Сассовское лётное училище.
- Пока, Рига! - весело махал он провожавшим его одноклассникам.
- Пока, Панкратыч! - кричали они ему вслед.
Снежана решила изучать языки. Каждый день она с радостью входила в угрюмое серое здание филологического факультета, в котором городское самоуправление планировало разместить психбольницу. Что-то пошло не так, и здание отдали филологам. Просторные залы с деревянными партами, жужащая, словно улей, столовка с маленькими порциями мясного салата, дрожащими заливными из куриного мяса, приправленными тонко нарезанной морковкой с зелёным горошком;  молочные сосиски, заканчивающиеся именно в тот момент, когда до тебя доходила очередь, отварные макароны, картошка, компот..
Богатый выбор, но Снежана с подружками предпочитала лакомится в булочной за углом, где за 5 копеек подавали маленькие пирожки со шпеком, за 10 можно было купить целый капустный пирог, а за 20 большую ватрушку или тминный рогалик. 
Пирожки и ватрушки честно съедались под большим деревом, украшавшим фойе факультета. Дерево изображало систему развития языков. Ветки - славянские, германские, финно-угорские и ещё бог знает какие, указывали на языки одной группы. Зелёные листья относились к живым языкам, коричневые - к мёртвым. Все языки произрастали из одного корня, могучего праиндоевропейского языка.
И у каждого языка была своя система правил, свои законы грамматики, своя безжалостная фонетика, именно сегодня испортившая Снежане субботнее апрельское утро.
Снежана весело помотала головой и провела рукой по плоскому животу. Она так поступала всегда, когда ей хотелось собраться с мыслями.
А неделю назад почтальонша принесла ей странную телеграмму на бланке с голубыми цветами.
Субботу. Лаймой. Жду. М.П.
М.П. могло быть только Мишкой Панкратовым. Снежана помнила это по тем нелепым записочкам, которые приземлялись на её парту.
- В "Палладиум"! Новый фильм! 
- С Бастионки на санках!
- На Даугаве сошёл лёд!
- Открылся Макдональдс!
- В Кирчике включили фонтан!
И неизменная приписка:
- у Лаймы. Жду.М.П.
Часы "Лайма" - излюбленное место встреч жителей Риги, были установлены на перекрёстке бульваров Бастея и Бривибас в 1924 году по инициативе депутата Вецкалниса, рьяно выступавшего за права рабочих. По его мнению, именно эти часы правильно отмеряли фабричный трудовой день. Вначале часы представляли собой простой железный столб, увенчанный небольшой башенкой, с четырёх сторон которой были укреплены механические циферблаты.
Столб идеально подходил для рекламы, и она не заставила себя ждать. Владелец шоколадной фабрики Теодор Ригерт украсил часы своим именем, попутно открыв рядом с ними конфетный магазин. В 1936 году название решили сменить на более благозвучное "Лайма". Ригерты надеялись, что Лайма-Счастье убережет их от грядущих потрясений.
Вместо чёрно-белых пластин "Riegert" засияли кофейно-шоколадные буквы "LAIMA", выгодно оттенённые молочно-жёлтым фоном.
Вот к этим самым часам и спешила сейчас Снежана, яркая темноволосая девушка, со смуглым круглым лицом, карими, немного миндалевидными глазами, чётко очерченным ртом,  с едва заметной горбинкой на прямом любопытном носике. Спешила, подгоняемая апрельским ветром, тёплым и нежным, как губы любимого. Спешила, с лёгкостью перепрыгивая небольшие лужи талой воды; благо что дизайнеры фирмы "Саламандр" умудрились выпустить эту модель узких сапожек без каблуков. Однако, они прекрасно сочетались со светло-коричневым кожаным плащиком, изящно подхваченным пояском и "сдобренным" тонким кружевом чёрной шали, заменявшей Снежане и шарф, и накидку. 
Спешила, навстречу чему-то радостному, светлому, непременно родному.
И это родное встретило её залихватской улыбкой (как написали бы в женских романах), согревающим светом добрых карих глаз, запакованное в синюю лётную форму, так шедшую ко всей его стройной спортивной фигуре, гладко выбритому подбородку  и коротко постриженным иссиня-чёрным волосам.
- Снег! - Мишка поднял хохочущую Снежану на руки и закружил в каком-то только им двоим понятном танце.
- Бежим! - взявшись за руки, они протиснулись сквозь толпу и очутились на времмено сколоченной эстраде, где массовик - затейник - женщина средних лет, с крупным лицом и красной шапкой на голове - приглашала рассмешить зрителей.
Задача была не из лёгких. Испытуемому вручался микрофон, давалась одна минута, и...
Смейтесь!
Множество претендентов пыталось заполучить лаймовскую коробку конфет "Ассорти", выставленную на стенде в качестве приза.
Кто-то корчился, кто-то плевался, кто-то выл, кто-то икал...
Толпа смотрела и молчала.
Снежана не могла вспомнить, когда затейница вложила в её руки микрофон и усталым голосом произнесла:
- Смейтесь!
И вся та радость, всё счастье, которое теснилось в снежаниной груди, словно в клетке, вся эта нежность, всё это ожидание чуда выплеснулось наружу. Выплеснулось прекрасной музыкой Весны, и смех зазвучал мелодично, чарующе, маняще. Он то взлетал высоко, дотрагивался до облаков, замирал и  стремительным каскадом падал на землю, то круглыми жемчужинами рассыпался по молодой зелёной траве, то прятался в томных водах обводного канала. Через минуту смех окутал,  захватил всю толпу. Незнакомые люди смеялись и улыбались друг другу...
Снежане вручили заветное "Ассорти". И они с Мишкой ещё долго-долго сидели на той самой скамейке у птичьего домика, в стенах которого уже зарождалась новая жизнь. Сидели, тесно прижавшись друг другу под тонкими ветками распушившейся вербы, счастливые и одухотворённые.