Актриса

Опять пришло восьмое марта,
везде подарки и цветы.
А ты одна сидишь в квартире
и с грустью смотришь на часы.
Ну почему так получилось,
что ты теперь совсем одна?
Совсем одна в своей квартире,
сидишь, скучаешь у окна.
Тебе никто теперь не дарит
букеты ярких алых роз
восьмое марта, дни рожденья
теперь проходят в море слёз.
Ушли те дни, где ты блистала,
поклонники всегда стеной,
теперь, увы ненужной стала,
лишь ходит рядом кот с тобой.
Теперь сидишь, и с грустью смотришь
на тихий ход своих часов
никто Тебе теперь не дарит
букеты ярких, алых роз.


Рецензии
Но так бывает не всегда:

И в шестьдесят ещё не вечер

 (Рассказ)
В то время мне, сорокалетнему, эта женщина, которая родилась вскоре после Октябрьской революции, казалась древней старушкой. И жила она в доме ветеранов сцены в Павловске, в одном из пригородов Ленинграда. Познакомился я с ней при необычных обстоятельствах. В то время собирал фотографии людей, которые могли бы охарактеризовать жителей Ленинграда конца 70-х годов двадцатого века. Была за несколько лет собрана небольшая коллекция фотографий, которые готовил к выставке на показ ленинградцам. Всюду ходил с фотоаппаратом «Зенит». На Балтийском вокзале мне удалось сфотографировать безработного, бомжа за приёмом пищи у сада на прилегающей к вокзалу площади. Длинные жирные волосы, живые, бегающие глаза, рот без трёх верхних зубов, засаленный, с чужого плеча пиджак. Он молча позволил мне сфотографировать его, не обращая внимание на мою суету при выборе ракурса – я торопился,j чтоб он не ушёл. В Павловске, на окраине города, встретил группу нарядно одетых старичков и старушек, спешащих куда-то. Старший группы – мужчина – что-то рассказывал… Без особого внимания осмотрел их в поиске возможного объекта съёмки. Когда увидел старушку в нарядном длинном, ниже колен чёрном платье, мне показалось, что её нужно внимательнее рассмотреть. А уже через несколько минут знал, что для полной коллекции портретов не хватает именно её. Понимая, что на ходу не смогу получить хорошей фотографии, подошёл к ней и представился: я портретист. Мне очень хочется, даже мне необходимо вас сфотографировать. Она не очень удивилась. Предложил пойти в кафе, где можно её сфотографировать. В ответ она не возразила, но пригласила к себе, в дом ветеранов. «Меня зовут Екатерина Сергеевна», – посмотрев на меня, произнесла она. Я тоже представился. По пути к дому она рассказала о своём, наверное, последнем доме, в котором доживают свой век ветераны сцены. «Дом этот особенный, – продолжала она, – со своими ветеранскими традициями и обычаями, уважительным отношением друг к другу всех его обитателей. Живём, помогая друг другу – а как же иначе? – Но почти все мы одинокие, – с грустью произнесла она. – У большинства нет родственников. Поэтому мы часто по выходным посещаем музеи, парки. Заходим и в кафе, но не часто. Недавно ездили в Пушкин».
«Вот наша обитель!» – почти с гордостью похвасталась Екатерина Сергеевна. Мне понравился внешний вид дома ветеранов. Не успел я это сказать, как Екатерина Сергеевна произнесла: «По этой дороге мы часто ходим по утрам перед завтраком вместо зарядки».
За столом в её маленькой комнатушке пили чай с вареньем и принесённым мною вафельным тортом. Разговорились. Екатерина Сергеевна замужем не была. До 50 лет судьба благоволила ей. В бытность артисткой одного из областных центров Черноземья – Липецка – её пригласили в драматический театр Ленинграда. «Пять лет упивалась, – как она сказала, – красотой города, людьми, которые отличаются от наших липецких провинциалов культурой и доброжелательностью. Но подошёл пенсионный возраст, внезапно скончался режиссёр, пригласивший меня в культурную столицу, и жизнь повернулась другой стороной. Роли, даже не вторые, не получала». На глазах у этой женщины, казалось, с твёрдым характером, появились слёзы. Попытался принести ей стакан воды, но она меня остановила. «Допью чай», – тихо произнесла она. – Мне трудно и горько вспоминать последние тридцать лет своей жизни. Ведь осталась без детей и мужа, который был бы моей опорой. Решила из театра уйти на пенсию. Председатель профсоюза театра выхлопотал мне проживание в доме ветеранов сцены. О том, что он добивается путёвки в этот дом, мне не говорил по той причине, что все, как я, без жилья, этому были очень рады. А я удивилась и не обрадовалась. Председатель огорчился этому и что-то проворчал». Так Екатерина Сергеевна поведала историю своего появления в доме ветеранов сцены. «Спустя месяца два после вселения в этот дом я поняла, какой большой подарок он мне преподнёс ко дню моего ухода на пенсию, – сказала она. – Я ездила в театр специально поблагодарить его и извиниться за тот день». Он лишь улыбнулся. Мол, не вы первая меняете своё мнение после даже малого пребывания в этом доме ветеранов сцены. «За пять лет обошла почти все крупные музеи Ленинграда, – с гордостью похвалилась моя собеседница. – На спектаклях других театров была редко – не позволяла моя пенсия. В своём театре не была ни разу».
Пока мы чаёвничали, к ней в гости пришел племянник, в форме солдата. По акценту и виду я признал в нём грузина, лет двадцати. На этом мы расстались. Пообещал ей принести фотографию. Портрет артистки получился таким, каким я даже не представлял. Фото было цветным. На меня с фото смотрели задорные, с искринкой глаза. Глубокие морщины на лбу и от ноздрей к уголкам губ не портили её красоту. Седые волосы были в завитушках, ярко накрашенные губы говорили о том, что у неё еще не пропал интерес к мужчинам. Фотография, которую я принёс в дом ветеранов сцены, была большого формата. Артистка, лишь взглянув, слегка улыбнулась. Мне стало понятно, что разрешение на опубликование её портрета в журнале или на выставке фотографий я, скорее всего, получу. Екатерина Сергеевна засуетилась: включила электрический чайник, принесённый от соседки, развернула салфетку с чаем для заварки. Пока она готовила чай, я смотрел на её уже немного сутулую спину. Она была в простеньком цветном ситцевом платье, с какой-то немыслимой заколкой в волосах. Закончив приготовления к чайной процедуре, она подсела к столу и теперь уже внимательно начала рассматривать свой портрет. Она была довольна им. Я подумал: если бы она красила волосы, ей на вид было бы лет на десять меньше. И спросил её, почему она не красит их. Она задумчиво улыбнулась и объяснила:
– Всё сразу менять в своем облике нельзя.
– Но вы красите губы, а это показатель того, что у вас интерес есть или, по крайней мере, вы хотите, чтобы он был. В вашей жизни что-то изменилось здесь, в этом доме? – спросил я.
Она заулыбалась. Глаза её засветились.
– Я вам расскажу свою историю, но вы её не будете опубликовывать. Или, по крайней мере, опубликуете нескоро. Это моё условие, – твёрдо сказала она.
Я согласился с её требованием. No
– В самых больших, необычных фантазиях этого нельзя было придумать, – продолжала она. – Надеюсь, Вы не сочтёте меня падшей женщиной. У меня здесь нет подруг, с которыми я могла бы поделиться, выговориться, посекретничать. Не ехать же мне только за этим в свой Тамбов? Не судите меня строго. Мне хочется, чтоб вы меня поняли. – Она посмотрела мне в глаза и, вероятно, подумала о том, стоит ли малознакомому человеку рассказывать о своей личной тайне. Спустя минуту, она начала изливать свою душу. Я встал, выключил свистящий чайник и продолжал слушать её.
Она почти каждый день с подругами или одна, даже в небольшой дождь, выходила на прогулку по асфальтовой тропе, опоясывающей полукругом строения дома ветеранов. В хорошую погоду они шли по тропинке, ведшей в старый парк с огромными деревьями, под которыми они прятались, если в пути заставал дождь. В один из вечеров на прогулке она была одна. Смеркалось. Услышала чьи-то шаги, но не обратила на это внимания. Даже не обернулась. Она посмотрела мне в глаза и пожала плечами, будто поясняя, почему она не обернулась на шум шагов сзади.
– Вдруг кто-то крепкими руками сзади обнял за плечи. Меня охватил ужас. Что-то стало с горлом, я не смогла закричать. Лишь шипенье вырвалось из моего горла. Сильные руки приподняли меня и вынесли с тропинки в кусты. «Не кричи, – сказал молодой голос. – Я солдат, ничего плохого тэбэ нэ сдэлаю». Я рассмотрела его. Это был юноша в солдатской форме. Пилотка сбилась набекрень, на лбу и щеках выступил пот. Я лежала на спине. Ошеломлённая, больше не пробовала кричать, не отбивалась и не царапалась. Одной рукой солдат зажал мне рот, второй залез под юбку. С мужчиной я не была уже семь лет. Думала, что прекрасное чувство давно покинуло меня. А здесь у меня всё всколыхнулось. Жар волной прошёл снизу до головы. Я приподнялась, чтоб несчастная препона поддалась незнакомцу. Почувствовав это, он протянул туда и вторую руку и устранил препятствие. Рот был открыт, но кричать не стала. Страх прошёл. Промелькнула мысль: закричу – он убежит. Мне этого уже не хотелось. Вскоре мы вышли на тропинку и шли минут пять молча, каждый думая о своём. Прервал молчание он: «Служу неподалёку, в военной части. А живу в далёкой отсюда Грузии, недалеко от Батуми, – и, не закончив рассказ, он как-то робко спросил: – Вы пожалуетесь командиру?» Я промолчала.
– Мы подошли к нашему дому, – продолжала рассказывать Екатерина Сергеевна. – Он понял, что жаловаться я не буду и спросил: «Можно я в субботу к вам сюда приду?» «Приходи в семь вечера. Я тебя встречу», – неожиданно для себя тихо проговорила я. До сих пор он ходит ко мне как племянник. Несколько раз приносил посылки с мандаринами, хурмой, какими-то сушёными фруктами, сыром сулугуни, орехами. За это время я изменилась. Стала моложе, бодрее. Начала красить губы перед его приходом. Но красить волосы не стала. Хожу каждый месяц в парикмахерскую, где хороший мастер делает мне современную причёску. Этого я не позволяла себе несколько последних лет. Я всегда нарядно одета, причёсана и с накрашенными губами. Как ни странно, мы находим темы для разговоров. Он ко мне относится как к любимой тёте и обращается на «Вы», я к нему – как к племяннику. И тем не менее я очень довольна встречами с ним. – Тут она повернулась к чайнику, приложила к нему руку. Он уже почти остыл.
Через несколько минут мы пили душистый, на травах, чай. Екатерина Сергеевна выглядела моложе своих шестидесяти четырёх лет.
– Мне стыдно, но мне стало легче, я освободилась от груза тайны, которую хранила много лет. Надеюсь, что вы условия мои поняли, – перед прощанием высказалась она.
На мою просьбу опубликовать её портрет артистка улыбнулась и кивнула. С тех пор прошло тридцать с лишним лет. И только сейчас набросок, который сделал в то далёкое время, превратил в рассказ. Я исполнил её просьбу о сроке публикации рассказа о ней, портрета и истории её встречи с нежданным счастьем. Пусть даже кратковременным.
12 января 2020 г

Владимир Орныш-Полонский   29.04.2023 21:24     Заявить о нарушении
Об авторе
 Родился в 1939 году в городе Тбилиси, в семье военнослужащего. Отец Алексей Агеевич Долбин, в Красной армии был младшим командиром взвода дивизионной кавалерийской школы.
Мать, Анна Михайловна Калмыкова, растила двоих сыновей, вела домашнее хозяйство.

Владимир Орныш-Полонский   29.04.2023 21:28   Заявить о нарушении