Погоня или побег?

Погоня или побег
заставляет стремительно
удаляться от самого себя?

Снова я здесь и везде, словно дым непрозрачного горизонта, потерянный посреди весны и нового непонятного чувства на чистых пространствах своей невесомой неясности,
которая очень легко склоняется, нависая поверх души, покоится в бежевых складках зависшего медиального часа, потоками белого пара сквозит над плиткой, скользит по бордюрным камням и мраморным барельефам зданий, — это она, неясность живого чувства, тихо живущая в синем весеннем небе всех парков, аллей и скверов, —
то ли тоска, то ли длящееся предчувствие той тоски, что была подавлена — молчаливая, ясная проницательность, слух и молчание повторяющихся уединений, элегантность сатиновой ткани моей подкладки, —
это чувство сгущается там, где обретает начало линия долгого дня, бледная нежной бледностью, к исходу вечера превращаясь в неумолимую синюю глыбу холодного ледяного кристалла, выросшего внутри.
Одинокий постылый колодец таит в себе каменную печаль и последний безумный вой — опустошённый, забытый и стиснутый ржавым железным обручем, протяжно и горько он мучается образом моего имени и всей предстоящей судьбой моей, которая сжата в точку за гранью времени на его влажном дне — от глубины его сумеречных страданий не прекращается боль в поясничном отделе психики.
И пепел не покрывает моё уныние, но теперь лишь ложится, как новый рисунок, на материал одежды — полиэфирные планы, твид и брезент, грубость простого сукна и роскошный вельвет эпидермы, — сглаживая тревогу преследующей пустотности и как будто бы скрашивая развязку роли.

Я живу в плоском мире; сам я — даже не твёрдый стабильный объект, а рассеянное свечение невещественности, возникающее как усилие имиджевой вторичности на общем торговом поле, на территориях интерференций в предзаданных геометриях; я — не предмет, но побочное следствие сопричастности.
Если честно, во мне совершенно нет ни глубокого, ни таинственного; нет ничего такого, что не поддавалось бы выражению, поскольку я возникаю через прочитанное и сочинённое, — из материала, но скорее из самого процесса и как процесс, — и существую лишь в тот момент, пока это повествование длится и создаёт меня.
Утром внутри меня — диоксид титана в количестве нескольких унций и застаревшие окислы алюминия, колкая пыль измельчённого аметиста, холодная вязкая паста из щелочных металлов; ночью — сова, вонзающая клинок своего пикирования в заснеженный хвойный мрак где-то над Лемменйоки.
И я тоже устал нагнетать в свою кровь значения, я тоже ужасно устал притягивать, обладать, иметь; у меня ничего не осталось кроме того, что есть;
и я, окутанный то лихорадкой, то маковым сном событий, которые только внешне кажутся неприятными, тоже вкушаю отдых на этих прекрасных волнах, на одной постели вместе со всеми вами.

Спасительные автобусы далеко, но и там они в треск переполнены, словно специально подталкивая меня бродить, как прежде — гораздо больше сейчас, чем прежде.
Всё чаще я представляю себе человека глубокой судьбы, — внутри он подобен расцвеченной карте прекрасного сложного мегаполиса, огромного города в государстве второго мира или портовой столицы, сопрягающей языки всех провинций и континентов, a cidade esplendorosa,
где сотни извилистых улиц сплетаются в многослойный ритм и вспыхивают в потоках глубинной музыки, где миллион сценариев, потайных ходов и случайных встреч, где муниципалитет и библиотеки рдеют в жарком рубиновом вечере, где трущобы живут, качаясь, и наслаждаются праздником облегчения, —
который закапывается в куртку непредсказуемого сознания и обретает покой согревающей обездвиженности после насыщенно долгого дня восхитительных хаотичных странствий — моментальных и разноцветных, множественных и множащихся, — среди тысяч блуждающих вывесок и огней реклам,
и в которого я масштабно, всерьёз влюбляюсь, словно в ту девушку с чёрно-рыжими волосами, что ещё не возникла, тем самым позволив мне разыграть эту пьесу великолепного, утончённого драматизма в двенадцать действий на сцене её отсутствия.

Погоня или побег нигде; погоня или побег — это лишь рассказ, не записанный внутри самого себя,
но записанный на кассетах любимой музыки,
зафиксированный взаиморасположением молекул в чашке горячего кофе как детальный прогноз их движения на ближайшие десять минут,
который можно представить, придумать, сфальсифицировать, но невозможно знать.

Я не имею внутри себя никакого мира — там только внешние отблески, копии копий, списки и муть чернил, мгновенная литография и пустые зеркальные комнаты, где зеркала зеркал перебрасываются одним и тем же зловещим смехом над бездной вечности.
Всё чаще влюбляюсь в случайных девушек и ловлю себя там, где уже оказался привязан —
волосы в чёрно-рыжей окраске, омываемые закатным светом.

Неуверенный блеск ожидаемого прорыва из глубины судьбы, слишком тусклый, чтобы заставить меня забыться ради решающего движения — там эффект томит, всё затягивая начаться,
хотя первые признаки уже веют прохладным воздухом новой жизни.

10 марта, 2023 год.