Я - навек судьба твоя

  Живу и жил я небогато, имея всё, что может быть, идя по тонкому канату не для того,  чтоб лоб разбить. А надо бы не ради славы, хотя бы шишкой завладеть, без свалки смеха и забавы, чтоб розги разума иметь. Имею всё, что позволяет, гончарный круг мой друг и брат, сосуды вещие вращает, я слышу памяти набат. Что небогат, смотрите ниже, как все я также спину гну, устав, под плед сажусь за книгу, не закрывая дверцу сну.
   Кто я такой, да обычный хлопец-сорванец, каких полно у матушки Руси, имел талант из  одуванчиков плести венок-венец, что на головушках в ребячестве носили. Играл в футбол,  с отцом туманы за рекой косил и  зорькой умывался, набираясь сил, когда душа моя просила и нянчил махоньких, капризненьких сестрёнок, хотя и сам сопливым в меру был. А ближе к теме, когда чёрт меня, любя, бесил, то  назло ему я голой пяточкой иль прутиком на тропке пыльной кружки, квадратики с большими глазками чертил и угольком на беленькой стене горшочек  рисовал с цветами, лишь иногда в гранёном стакане, что полон был налит отцовскими слезами. Время шло и я за ним, вприпрыжку успевая, завёл огрызок-карандаш, блокнот и вот…
   Изображённые на клочках бумаги люди и животные манили и призывали. Любопытство и нарастающие увлечения привели к большим композиционным решениям. Однажды в деревню заглянул настоящий художник, который искал солдатскую шинель для своей картины. Шинель двоюродного брата, недавно вернувшегося из армии, стала тем  стечением  обстоятельств, при котором  произошло это знакомство. Валерий Обедков, так звали художника, увидев мои наброски и акварельные подмалёвки, посоветовал учиться этому «делу». Отвёз в большой город Рязань, где он был  студентом Рязанского художественного училища и куда через некоторое время был зачислен и я.
Уже к концу первого курса обучения живописи и графике, внутреннее состояние призывало меня к созданию объёмных композиций в другом материале – глине. Вскоре произошло событие, которое обозначило дальнейшее направление моей жизни.
   В тот памятный день я посетил в каникулы скопинскую гончарную мастерскую, где и предстал перед горшечным богом – Александром Ивановичем Рожко, что врата любви на восход пути нежданно мне открыл.
Александр Иванович сопровождал меня тогда, лукаво улыбаясь, к тайнику события. Ничего не предвещало, идя по лучистой лужайке через мостик ручья, что я буду напрочь сражён восторгом удивления, оказавшись в паутине солнечных щелей. Вскоре, подойдя к дощатому хранилищу на пригорке, Александр Иванович открыл дверь, похлопав меня по плечу – мол, заходи, смотри студент и сам, вперёд зайдя, растаял в пучине тьмы мерцания внутри сарая. За ним и я, войдя и приглядевшись, вздрогнул от неожиданности, когда со всех сторон меня окружили густонаселённые  полки сарая, пронизанные стрелами лучей с диковинными львами, змеями и разновидностью сказочных птиц, разглядывающих мою особу. Ослеплённый музой виданного, я вышел, чтоб прийти в себя, но не тут-то было! Мастер, стоящий в проёме покошенных дверей, окрикнул меня, присевшего на пень,: «Тёзка, взгляни!» – я обернулся и увидел, как моя кроха-судьба взлетела в небеса с парящей птицей, в его вытянутых руках, огнём лучей объятой, с крыльями орла над худобой крыши горбатой. Я не смог отвести блеснувшие глаза, оказавшись в плену этой царственной птицы, что указала мне путь в направлении – я навек судьба твоя. То был сосуд птицы «Скопа» из глины ручного труда, ставшей символом и гербом города Скопина.   
   Этот день, в лето 1970 года был дорог для меня тем, что состоялось знакомство с великолепными мастерами гончарного искусства, которые в эти часы и дни возрождали скопинский промысел – М.М. Пелёнкиным, Н.К. Носоновой, А.И. Рожко. Их труд и стремление создавать передались мне, и я внутренне принял эстафету наследия. На протяжении многих лет и по сей день я в постоянной связи с самим промыслом и мастерами, а также с молодым поколением талантливых художников – Т.Головановой, Т. Лощининой и многими другими славными тружениками. Волею судьбы мне было не суждено трудиться рука об руку в едином строю в стенах скопинской школы с мастерами, быть с ними в едином творческом поиске.

   После окончания Рязанского художественного училища в 1972 году, я был призван в ряды Советской Армии и по истечении семи лет срочной и сверхсрочной по контракту службы под Москвой остался на этой земле жить и трудиться, создав небольшую творческую мастерскую в п. Голицыно. Не имея ни малейшего опыта в технологии керамики, её производстве и обжиге, начал экспериментировать – изучать, создавать  и творить, постигать огонь, воду и землю в прямом её смысле. К этому вела жажда и стремление войти в тот таинственный мир, который однажды создал меня и повёл за собой.
   В среде московских художников я долгое время был изгоем. Выставкомы отвергали мои работы.
   Это значит, что мастера, по каким-либо причинам покинувшие стены школы, лишались возможности работать и представлять свои произведения от имени своего промысла. Считалось, что мастер, оторвавшийся от родной среды, утрачивает способность продолжать традиции.
   Живя вдали от родных мест, меня не покидала тоска и грусть по родному очагу, и только уходя в работу, я находил силы двигаться вперёд и отстаивать право быть самим собой. Среди всего прочего было немало сторонников, которые принимали мою сущность и реальность моего положения. Одним из тех, кто поддержал меня, был Александр Наумович Фрумкин. Александр Наумович большую часть своей жизни посвятил тому, чтобы вернуть России её народных умельцев.
   Встреча с ним и все последующие годы нашего знакомства, и моей работы под его присмотром отразились на характере моего восприятия народного искусства. Несколько лет я бродил по рязанской земле из деревни в деревню, прошёл и объехал немало вёрст, собирая информацию об ушедших в небытие глиняных «черепушках», обрядах, игрушках и прочее. Простота форм и линий приводили меня в трепет, и рождалось желание постичь их, создать что-либо подобное самому, войти в мир мудрых и вечных истин.
   Небольшая коллекция крестьянской посуды – горшки, бальзамки для вина, макитры, собранные в селениях Скопинского района (д. Свинушки, Чулково, Секирино, Дмитриево, Ермолово, Князево и другие), перешагнула порог моего дома. На протяжении многих лет и по сей день от зари до заката я веду с ними разговор – впитываю традицию, отстаиваю право возрождать и создавать.
   В 1986 я году вошёл в состав народных мастеров России.
Принимал участие во многих выставках, посвящённых народным промыслам России. В течение нескольких лет, ведя интенсивный поиск, открыл для себя способ обварки глиняных изделий в травах. Об этой технике мне рассказывал Александр Наумович.
   Он советовал попытаться возродить этот уникальный способ обработки глины, который ушёл в небытие, и только в семье Шевелёвых из Архангельской области ещё тлел уголёк угасающей традиции.
   Обварка применялась для достижения водонепроницаемости глиняных изделий, хотя существовали в быту и более упрощённые способы обработки изделий, такие как томление молока в сосуде, окунание или заливка в него жирного и горячего отвара и другие. Этот способ, кроме его прямого предназначения, открыл для меня большую палитру цветового и декоративного звучания поверхностного слоя на изделиях.
   При погружении сосуда в чан с приготовленным составом из трав, в мгновение ока рождается непредсказуемый, своеобразный и неповторимый рисунок,    который может напомнить морскую флору в виде коралловых знаков, фрагменты лунной и земной поверхности и нередко ассоциируется с древним миром.
   В нашем сознании культурный слой исторического прошлого всегда вызывает чувство прекрасного, и при встрече с ним мы внутренне восторгаемся им и преклоняемся ему.
   Процесс создания обварной керамики для меня является достигнутым и одновременно непостижимым явлением. Каждый раз во время очередного обжига изделия, как бы оказываешься в другом измерении времени и возникают особенные чувства, в которых необходимо разобраться, чтобы понять и быть органичным процессу.
   Работа в обварной технике в корне изменила моё отношение ко всему, что я делал раньше. Но осталось главное – наследие скопинской традиции.
   Изделия, созданные на гончарном круге, обожжённые и обваренные в травах при определённой температуре исключительно для того, чтобы оставить в глиняной структуре черепка её живую органику, сохранить способность изделия «дышать» и питать продукты питания органическими веществами, стали новым ходом в моей творческой работе. В декоративном решении  они были строже, в них превалировало рациональное, практичное начало. Обварные изделия способны поглощать в себя ядовитые вещества, оказавшиеся в том или ином продукте. Структура черепка изделий, перенасыщенная частым его использованием в быту, как бы «стареет», то есть пропитывается маслами и прочими веществами, содержащимися в продуктах питания. Вернуть использованному сосуду его первоначальные свойства возможно. Так в старые, добрые времена крестьянка в летние солнечные дни вывешивала на завалинке для «прожарки» крынки, кувшины и прочую глиняную посуду в течение нескольких дней, и всё,  находящиеся внутри черепка, под  воздействием солнечных лучей выгорало. Сила солнца восстанавливала в нём утраченное и возвращала его к жизни.
   Шло время интенсивного труда и поиска, время, которое  определяет и оценивает твои шаги в нём, твой смысл и содержание твоего рождения, и твоего общения с замечательными людьми, в общении с которыми ты постоянно открываешь что-то новое и интересное для себя.
   Однажды, после очередного обжига, я пригласил Александра Наумовича в мастерскую для обсуждения и просмотра работ, но получил отказ. Он сказал, что для дальнейшего моего творческого движения нужны консультации с другими людьми.

                15.04.2002 - 12.02.2021гг.