Ей было двадцать

Ей было двадцать,
И тёплая шаль заботливо кутала плечи.
Он /не то, чтобы помнил Ленина,
но всё-таки человек другого поколения/
приходил к институту встречать её каждый вечер.
Навстречу другим парам
Они неспешно брели по бульварам,
Сплетённым в кольцо.
Под фонарём ананасовым
Он разглядывал её фарфоровое лицо
И пил губ сладость,
/а ещё называл сколопендрой ласково/.
Она, хохоча, делала огуречные маски,
крутила по вечерам хула-хуп
/соседям на радость/.
Они завели пушистого злого кота.
Он бросил курить ради неё. 
Но
/тучи свинцовые налетели как чёрное вороньё/,
И что-то пошло не так...

Он постоянно проветривал, но паровозом дымил,
по маленькой комнате из угла в угол бродил,
Как тигр в клетке,
Тяжело дышал.
А где-то в белой как снег палате,
Под истошные крики соседки,
Улыбаясь, тихо взлетала её душа.

Брёл октябрьский дождь холодный
Домой неспеша,
Потерянный и никому кроме неё не нужный.
Город безликий пустой отражался в холодных лужах.
Ревел клаксон...

/Может всё это просто кошмарный сон? /

Но бесконечную ночь настойчиво рвал телефон.

07.03.2023