Иван Котляревский. Энеида. Часть II

Эней, поплывши синим морем,
Об Карфагене той вздыхал;
С своим боролся, бедный, горем,
Горючи слёзы проливал.
Дидоны хоть бежал он спешно,
Но плакал горько, неутешно.
Узнав, что та в огне сожглась,
Сказал: «Небесное ей царство,
Мне ж долголетнее гетьманство,
И чтоб опять вдова нашлась!»

Как море вдруг тогда взыграло,
Сполински волны поднялись,
И ветров шобло взбушевало,
Швыряло чёлны вверьх и вниз.
Водою чёрт-те как крутило,
За малым всех не потопило,
Вертелись чёлны, как волчки.
Троянцы с страху задрожали,
И что и делать, все не знали,
С лица сбледнули козачки.

Один нашёлся из ватаги
Троянец дерзкой Палинур,[1] —
Имел всех больше он отваги,
Джигит, смельчак и балагур, —
Что пред бедой не растерялся
И к Нептуну́ впрямик озвался:
«Стыд, пан Нептун, ты потерял!
И ты, что ль, скурвился, старику,
Что хошь нас вздеть на каркалыку?
Три гривны зря, что ли, содрал?»

Засим же, конча к богу слово,
К троянцам так прорек джигит:
«Прощай, братва, бывай здорова!
Эк как нас шваркнул старый жид.
Куды, братки, нам с ним тягаться?
Нам до Итальи не добраться,
Уж больно море шурмуёт,[2]
Италья от сих мест — неблизко,
А морем в бурю ехать слизко,[3]
Челнов никто не подкуёт.

Вот тут земелька есть, хлопьята,
Отсель она невдалеке:
Сицилия, страна богата,
С ней я знаком накоротке.
Махнём, браточки, к ней причалим,
Зальём там мы своя печали,
Там добрый царь живёт Ацест.[4]
Мы там, как дома, зажируем
И, как на Сечи, запируем,[5]
Всего у пана вдоволь есть».

Троянцы, навалясь, взялися
И загребли весла́ми в лад,
Как стрелки, челноки неслися,
Как будто чёрт пехал их в зад.
Их сицильянцы как узрели,
То к морю все, как посдурели,
Бежали с городу встречать.
Здесь меж собою распытались,
Челомкались[6] и обнимались,
И к королю пошли гулять.

Ацест Энею, яко б брату,
Почёт великой оказал
И, попрося тотчас же в хату,
Попотчевал чем бог послал;
Вмиг подали горелку, сало,
Навалом колбасы лежало
И хлеба — полно решето.
Троян всех тюрей[7] накормили
И на квартеры отпустили:
Чтоб шли, куда похочет кто.

Тут вновь пошли пиры, бенкеты,[8]
Взмурлыкли гости, как коты,
И в кафлях им несли пашкеты,[9]
И сладкой с киселём сыты;[10]
Горячий, мягкой хлеб ломтями,
Печёночных битков с грибами,
Гречишных с чесноком панпух.
Эней с дороги так нажрался
И пенненькой[11] так нахлестался, —
Не вышибло чуть было дух.

Эней хотя был пьян от пива,
В хмелю ж рассудку не сгубил;
Он сын бе[12] богобоязливый,
По смерти батька не забыл.
В сей день его отец кончался,[13]
Как сиволдаю[14] обожрался, —
Анхыз от водочки помре.[15]
Эней взжелал поминки справить
И нищим здесь обед поставить, —
Чтоб рай господь свой отопре.[16]

Созвал троянску всю громаду[17]
И, вышед на́ двор, стал пред них;
Собравши лыцарей[18] на раду,[19]
Сказал им речь в словах таких:
«Панове братие трояне
И все крещёные миряне,
Был наш Анхыз козак-орёл,
Его сивуха погубила
И — живота укоротила,
И карачун ему пришёл.

Поминки сделать я желаю,
Для нищей братьи дать обед[20] —
И завтра ж, стал-быть, — отвечаю.
Каков мне будет ваш ответ?»
Троянцы этого и ждали,
И хором пьяным закричали:
«Энею, боже, помоги!
Мы ж от себя, сподарю, скажем:
И сами помочь в том окажем,
Вить мы тебе, пан, не враги».

И в тот же миг все побежали
Горелку, мясо покуплять;
Хлеб, бублики,[21] кныши[22] достали,
Пошли посуду добывать;
Кутьи[23] с узваром[24] наварили,
Сыты из мёду насытили,
То ж подрядили и попа;
Хозяинов своих сзывали,[25]
Нищь под заборами искали,
Пошла на звон дьякам копа.[26]

Поу;тру все раненько встали,
Огонь у хаты развели
И мясо в казаны наклали,
Харчи варили и пекли.
Пять казанов стояло юшки,
А в трёх — варилися галушки,
Борщу же было чуть не шесть;
Баранов тьма была варёных,
Кур, уток, индюков печёных,
Чтоб было всем досы́та есть.[27]

Бадьи с сивушкой там стояли
И вёдра браги до краёв;
Жратву всю в ваганы[28] вливали,
За стол садили босяков.
Когда пропели «со святыми»,[29]
Эней всплакнул с братьми своими,
И, севши, принялись рубать;
Наелись все и нахлестались,
Что кой-кто по́д стол повалялись...
Тогда хорош и поминать.

Эней и сам со старшиною[30]
Анхыза добре поминал;
В очах двоилось с перепою,
Но пить, однак, не преставал;
Потом немножко проходился,
Пооклемался, протрезвился,
Хотя сбледнул, пошёл к людям.
Полтинку вынув из мошонки,
Швырнул в народ, как хлеб, деньжонки,[31]
Его чтоб щедрость помнил хам.

Заныли ноги у Энея,
Отнялись руки, голова;
Напали страшны корчи с хмеля,
Глаза вдруг вспучил, как сова,
И весь распух он, как барило,[32]
На свете было всё немило,
Мыслете по земли писал.[33]
С тоски зачах и истомился,
В чём был, под лавку завалился
И до рассвету там проспал.

Проспясь, в знобу весь колотился,
За сердце будто глист сосал;
Ворочался, вздыхал, томился,
Не смог главы подъять, страдал,
Пока не выжрал недопитый
Полштоф[34] с инбирной оковытой[35]
И кухоль[36] квасу не вхлебал.
С-под лавки вылез и встряхнулся,
Закашлял, чхнул и встрепенулся:
«Хочу бенкет! — кричит, — и — бал!»

Сойдясь, опять тут все панчата
Гулять, куражиться пошли,
Как брагу пили поросята,
Так самогон они хлебли;
Хлебали ханочку троянцы,
Не отставали сицильянцы,
Хлестали бойко, нарасхват.
Кто пил тут больше всех сивухи,
И кто пил махом три осьмухи,
Энею тот родной был брат.

Эней наш с водки распалился,
Игри́ща вздумал он завесть,
И, вспетушась, распорядился
Бойцов-кулачников привесть.[37]
Бурсаки канты распевали,[38]
Цыганки холяндру[39] плясали,
На кобзах тренькали слепцы;[40]
Тут крики, гомон, свист стояли,
С музы́кой пьяные гуляли
Там гарны хлопцы-молодцы.

Паны все на крыльцах сидели,
У хаты ж вкруг стоял народ.
Одни на двор в окно глядели,
Другой торчал поверьх ворот;
Но вот пришёл и кулобоец,
Злой компанеец[41] и пропоец,
Дарес — здоровый как анбал;
Стал вызывать бойца сражаться,
На кулаки, схватяся, драться,
Как пёс ошпаренный, орал:

«Гей, кто со мною выдет биться,
Отведать рылом кулаков?
Мазко́ю[42] хочет кто умыться?
Кому не жаль своих зубов?
А нуте, нуте, в ряд ставайте!
Сюда на кулаки валяйте!
Я кендюха[43] вам надсажу;
Намну вам, сучьи дети, пранцы,[44]
Сюда, школярики, поганцы!
Башку любому размозжу!»

Дарес долгонько дожидался,
Молчали все, никто не шёл;
С ним всякой дратися боялся,
Такой он страх на всех навёл.
«Так вы, гляжу, все хороняки,[45]
Пред мной — паршивые собаки
И — овцы все до одного!»
Дарес похабно надсмехался,
Собой кичился, похвалялся,
Срам слушать было всем его.

Абсест троянец злой был, умный,
Энтелла вспомнил козака,
Вздурился вдруг, как полуумный,
Дал что есть духу дропака.
Пошёл искать везде Энтелла,
Чтоб рассказать тому всё дело
И чтоб Даресика вздрочнуть.
Энтелл козак был ражий, смелый,
Мужик плечистый и дебелый,
Тогда он, пьяный, лёг соснуть.

Нашли Энтелла, бедолагу, —
Он под забором сладко спал, —
Сего несчастного хлопчагу
Будить накинулись, чтоб встал.
Все и;стошно над ним кричали,
Кой-как ногами растолкали,
Глазами он на них лупнул:
«Вы что, ге? хрен ли тут орёте?
Поспать с устатку не даёте».
Сказавши так, опять заснул.

«Да встань, будь ласков, ну, свояче!» —
Абсест к Энтеллу вопиял.
«Пшли к чёрту, в рот вам ... собачий!» —
Энтелл в ответ на них кричал.
Но, видя, что сиё — не враки
(Абсест донёс об забияке),
Вскочил, как укушённый в зад:
«Кто? как? Дарес? — ну, стойте наши!
Сварю пану Даресу каши,
Горелки дай хлебну-ка, брат!»

Примчали с казанок сивухи,
Энтелл её залпцом махнул,
И с этой горькой он мокрухи[46]
Скривился, вздрогнул и зевнул:
«Теперь подём, братки, к гандону,
К Даресу дерзкому — муфлону!
Ему я роги — откручу!
Порву на тряпки задаваку,
Отдрючу насмерть, как собаку,
Как драться надо — научу!»

Предстал Энтелл перед Дареса,
Сказал ему на смех: «Гай-гай!
Ховайся, пёс, побойся беса,
Домой зараньше утекай;
Я раздавлю тебя, как жабу,
Сотру, сомну, мороз как бабу,
Что тут, как падло,[47] ты помрёшь.
Тебя мать с чёртом не узнают,
С костями беси посжирают,
Уж от меня не улизнёшь!»

Он, шапку об землю швырнувши,
По локоть руки закатал
И, крепко кулаки стиснувши,
Дареса драться вызывал.
От злобы скрежетал зубами,
Об землю топотал ногами,
И на Дареса налезал.
Дарес, сбледнувши, взмок от поту
И, к драчке потеряв охоту,
Себя за ухарьство ругал.

Тем часом боги в рай собрались
К Зевесу в гости на обед;
Там пили, ели, забавлялись,
Людских забыли наших бед.
Там сласти разны ели, плюшки,
Коврижки, пряники, ватрушки,
Дички, и вишни, и коржи,[48]
И всякоразные изыски, —
Уж напились, небось, в сосиски,
От водки вздулись, как моржи.

Как вдруг Меркурий бесноватый
Вбежал, весь впопыхах, к богам;
Влетел, котище как мордатый
К творожным в масле пирогам!
«Ге, ге! вот-то тут загулялись,
Что и от мира отчурались,
Нет совести в вас, ни стыда.
Пока у вас тут водка льётся,
В Сицильи весь народ мятётся, —
Там шухерь, будто б прёт орда!»[49]

Услышав, боги повскакали,
Из неба выткнули носы,
Смотреть на драку поспешали,
Как жабы летом из росы.
Энтелл там сильно хоробрился,
Рубаху рвал, бил в грудь, ярился,
Совал Даресу в нос кулак.
Дарес сконхузился, бедняга:
Энтелл свирепый был бродяга,
Как черноморской злой козак.[50]

Венеру по вискам хватило,
Как глянула, что там — Дарес;
Ей как серпом всё это было,
Сказала: «Батенько Зевес!
Прошу, Даресу сил прибави,
Ему чтоб рог не посшибали,
Чтоб он побить Энтелла смог.
Меня тогда весь мир забудет,
Когда Дарес живой не будет;
Не дай, чтоб мой Даресик сдох».[51]

Тут Бахус[52] пьяный раскричался,
Бранить, чудак, Венеру стал,
К ней с кулаками лез, плевался,
И вот как спьяну ей сказал:
«Уйди к чертям ты, потаскуха,
Бл*дунья, пакостница, шлюха!
Пускай подохнет твой Дарес,
Я за Энтелла сам вступлюся,
Как вдосыть водочки напьюся,
Так не спасёт вас и Зевес.

Ты знаешь, он каков парнище?
На свете мало есть таких,
Сивуху так, как брагу, хлыщет,
Я хлопцев полюбляю сих.
Уж он зальёт за шкуру сала,[53]
Все выбьет зубы для начала,
А после вздрючит как овцу.
Тут уж хоть как ты ни крутися,
С своим Даресиком простися,
Затем что быть его концу».

Зевес дослышал сына с дочкой,
Язык насилу повернул,
Он от горелки взбух, как бочка,
И громко так на них рыкну́л:
«Молчать!.. чего вы задрочились?
Ишь, чёрт, совсем от рук отбились!
Я дам вам по шеям сейчас!
Никто в кула́чки не мешайтесь,
Конца на месте дожидайтесь, —
Увидим, — чья возьмёт в сей раз».

Венера, дулю облизавши,
Пустила слёзки из очей
И, как собака, хвост поджавши,
Пошла к порогу до дверей;
Там с Марсом[54] в уголку шепталась,
Над батьком, сучка, надсмехалась;
А Бахус пенненькую ел,
Из Ганимеда[55] погребочку
Ужрал едва ль не полубочку;
Напился — и как конь кряхтел.

Пока богов кубло бранилось
В раю, упившись средь небес,
В Сицильи солнечной творилось
Великих множество чудес.
Дарес от страху оправлялся
И вплоть к Энтеллу подбирался,
Щелчка тому хотя дать в нос.
Энтелл от тумака вздрогнулся,
Раз с пять он перекувыркнулся,
За малым не пустил и слёз.

Рассвирепел и разъярился,
Аж пену и́зо рту пустил,
И, чуть подсевши, изловчился,
В висок Дареса увалил:
Из глаз аж искры полетели,
И очи вдруг посоловели,
Сердечный об землю упал.
Мычал от боли долго, глухо,
И землю носом рыл и нюхал,
И очень жалобно стонал.

Здесь все Энтелла выхваляли,
Эней с панами хохотал,
Дареса ж добре обсмеяли
За то, что хвост он подымал.
Велел Эней поднять бахвала,
На ветерку чтоб оклемало
Его — и чтоб дупля отбил;[56]
Энтеллу ж дал на табачишко
Едва ль не цельный пятачишко
За то, что удаль он явил.

Эней же, не вдовлетворившись,
Гулять продолжить пожелал
И, пенной вдрабадан упившись,
Привесть медведей приказал.
Литва[57] на трубах засурмила,[58]
Медведей в миг остановила,
Скомандовала им плясать.
Зверь бедолажный кувыркался,
Скакал, вертелся и катался,
Забыл и пчёл чтоб ограблять.

Коль скор Эней так забавлялся,
То горя пан себе не ждал,
Не ждал, не думал, не боялся,
Что б кто с Олимпа гадить стал.
Но сука Гера не дремала
И только часу поджидала,
Чтоб сделать езуитской[59] ход;
В патынки[60] без чулок обулась,
К Ирысе,[61] наймычке, сыкнулась,
К триганке хитрой так, как чёрт.

Пришла, Ирысе подморгнула,
Шмыгнула с нею в закуток,[62]
И на́ ушко чтось ей шепнула
(Чтоб не подслушал кой божок);
И пальцем строго помахала,
Чтоб нынече ж всё сработа́ла
И ей представила б рапорт;
Ирыся низко поклонилась,
И в лёжник[63] тотчас нарядилась,
И с неба — фьють! как русской хорт.[64]

В Сицилью аккурат спустилась,
Где флот троянцы берегли;
И меж троянок примостилась,
Что чёлны мужни стерегли.[65]
В кружку сердечныя сидели
И кисло на море глядели,
Ведь их никто не звал гулять
Туда, где их мужья гуляли,
Медок, сивушку попивали
Без просыху недель уж с пять.

Девчата горе горевали,
Томило тяжко молодиц;
Лишь слюнку с голоду глотали;
Душила злоба озорниц.
Своих троянцев проклинали,
За то что так чрез них страдали,
Кричали девки во весь рот:
«Чтоб им так, сволочам, гулялось,
Как в девках здеся нам скучалось!
Когда б замордовал их чёрт!»

Троянцы волокли с собою
Злу ведьму, сущую ягу,
Паскуду старую Берою,[66]
Всю скрючившуюся в дугу.
Ирыся ей оборотилась
И как Бероя обрядилась,
И к девкам с тылу подошла;
И чтоб к ним лучше подластиться
И стерьве Гере подслужиться,
Им пирожочков поднесла.

Сказала: «Помога́й бог, дети!
Об чём кручинитеся так?
И не обрыдло ль тут сидети?
Ох, и гуляют наши как!
Как полуумных, нас морочат,
Семь лет, как по морям волочат;
Дур делают, смеяся, с вас,
Однак с другими кобелюют,
Свои же жинки хай горюют,
Когда водилось так у нас?

Послушайте-тка, молодицы,
Я добрый вам совет подам;
Своим, девчата белолицы,
Положим мы конец бедам,
За горе мы заплатим горем —
Докуды ж нам сидеть над морем?
Возьмём и чёлны все пожжём.
Тут и придётся им остаться
И к нам, хоть нехотя, прижаться;
Вот так хвосты им поприжмём!»

«Спасёт же бог тебя, бабусю! —
Троянки с счастья расцвели. —
Такого б мы, пани-матусю,[67]
И в жизнь удумать не могли!»
И тут же приступили к флоту
И взялись дружно за работу:
Кремнями чиркать, дуть и несть
Щепу, дрова, сенцо, куделю;
Тут все старались, чтоб Энею
Пожар быстрей назло развесть.

Заполыхало, разгорелось,
Пошёл дымок до самых туч,
Что индо[68] небо всё зарделось,
Велик пожар был да могуч!
Челны и байдаки[69] пылали,
Сосновые плоты трещали,
Горели дёготь и смола.
Пока троянцы огляделись,
Что славно их троянки грелись,
Челнов уж меньша часть была.

Эней, пожар такой узревши,
С испугу побелел, как снег,
И, всем туда бежать велевши,
Как пардус,[70] к чёлнам сам побег.
Сполоха[71] в церкве зазвонили,
По улицам в трещотки[72] били,
Эней же, как труба, гремел:
«Кто в бога верует — ратуйте![73]
Рубай, туши, гаси, лей, куйте!
Кто ж так подгадить нам успел?»

Эней от страху с глузду сбился,[74]
Совсем от горя ошалел,
В уме, болезный, повредился,
Упал, катался и ревел;
И в сём задоре пребывавши
Он, очи к небу ввысь подъявши,
Орал, ошпаренный как пёс.
Олимпских[75] шпетил впропалую,[76]
Свою и мать ругал родную,
Зевеса крыл и в рот и в нос.

«Гей, чёртов старый негодяю!
На землю с неба не зыркнёшь,
Не слышишь, как тебя я хаю,
Зевес! — и усом не моргнёшь!
Глаза все бельмами покрыло,
Чтоб их довеку б ослепило,
Когда не пособишь ты мне!
Ужли ж таки тебе не стыдно,
Что пропаду я! что ль не видно?
Я ж, молвят люди, внук тебе!

А ты — с седою бородою,
Сподарь Нептун, олимпской член!
Сидишь, как деймон, под водою,
Весь сморщившийся, старый хрен!
Тряхнул бы, что ли, хоть башкою
И чёлны залил мне водою —
Трезуб твой обломись! молчишь?!
Хабары[77] брать — это мы любим,
А помогать в нужде чтоб людям
Не шибко, я гляжу, спешишь.

И братик ваш Плутон,[78] паскудник,
В ад с Прозерпынею[79] засел,
Рогатый деймонской распутник,
Ещё себя там не согрел?
Завёл братанье с дьявола;ми,
В миру ж над нашими беда;ми
Не погорюет ни на час.
Не понатужится нимало,
Чтоб полыхать так перестало
И чтоб пожар такой погас.

И маменька моя с кальяном
У чёрта где-то нынче пьёт;
А может, спит в угаре пьяном
Иль плясу с хлопцами даёт.
Теперь ей, вижу, не до солы,
Уже, подтыкав где-то полы,
Бьёт, как шальная, гопака.[80]
Естьли сама с кем не ночует,
То для кого-то уж свашкует,
До этих дел — ох и прытка!

Да чёрт бери вас! что хотите,
По мне, то делайте с собой;
Меня на мель не посадите,
Пожар залейте лишь водой!
Хоть лбы себе порасшибите,
Моим лишь, суки, положите,
Ради Христа, конец бедам!
Небесны хляби растворите
И чудо божье покажите,
Я ж магарыч[81] поставлю вам!»

Тут только-только отмолился
Эней и рот свой он закрыл,
Как дождь незапно нисполился,
И в час пожар весь потушил.
Ливнуло с неба, как из бочки,
Что промочило до сорочки;
Все драпу дали кто куды.
Как хлющ,[82] обмокли и уныли,
Не рады и дождю уж были,
Такие претерпев беды.

Куда ступить, куда податься? —
Не знал Эней и зло страдал,
То ли поплыть, то ли остаться?
(Шайтан не все челны забрал.)
И не сумев найтить ответа,
К громаде кинулся, совета
Просить на сходке у нея.
Тут долго думали, гадали
И сколько ум не надсаждали,
Да толку было... ничего.

Один троянец из громады,
Нахмурясь грозно, всё молчал
И, мрачно внемля гвалту рады,
Кийком[83] всё землю ковырял.
Был это плут и книжник чёрный,
И ведьмам всем был родич кровный,
Урод, колдун, упырь, ведьмак.[84]
И лихоманку прочь отшепчет,
И кровь христьянскую зашепчет,
И гати был гатить мастак.

Бывал и в Шлёнском[85] он с волами,
Не раз ходил за солью в Крым;
Таранью торговал возами,
Все чумаки братались с ним.
Хоть был он с виду и никчёмный,
Да башковитый был, как вчёный,
Слова так сыпал, как горох.
Что ни спроси — про всё он знает,
Про всё совет благой давает;
Хитёр, собака, был и — жох.

Навтесом[86] все его дразнили,
По-русски ж, сиречь, был Охрим;[87]
Мне этак люди говорили —
Я ж сам был не знакомый с ним.
Увидя, что Эней гневился,
К нему тотчас же подмостился,
За рученьку за белу взял;
И выведши Энея в сени,
Сам поклонился аж в колени,
Такую речь ему сказал:

«Об чём ты, пан, так зажурился[88]
И так надулся, как индюк?
Совсем зачах и захандрился,
Как по навозе чёрный жук?
Чем боле мучишься, тем горьше,
В лесу запутаешься больше,
Кинь это горе и заплюй.
Поди и ляжь поспи с устатку,
А там и думать будешь, батьку,
Сосни, — а уж потом меркуй!»[89]

Эней, Охриму вняв ушами,
Прилёг на нары, дабы спать;
Но только хлопал всё глазами,
Не мог, хоть тресни, задремать.
Вздыхал, ворочался, томлялся,
За люльку[90] раза три хватался;
Изныл весь, вроде б задремал.
Как вдруг Анхыз ему приснился,
Из аду батенька взъявился
И сынке так, взъявясь, сказал:

«Проснись, родимое дитятко!
Пробуркайся и проходись,
Пришёл к тебе твой родный батько;
То — чш! не бойсь, не колотись.
Меня богов кубло послало
И вот сказать что приказало:
Чтоб ты ничуть не горевал,
Пошлют те сча́стливую долю,
Чтоб существил ты божью волю
И Римску Сичь[91] скорей заклал.

Сбери все чёлны, что остались,
И хорошенько все починь;
Уйми своих, чтоб не спивались,
И этот злачный край покинь.
Плыви и не кручиньсь, козаче!
Во всём тебя впредь ждёт удача.
Да вот, слышь, что ещё скажу:
Чтоб в ад ко мне зашёл ты, сынко,
Есть дело мне к тебе, кровинко.
Я всё тебе там покажу.

И по олимпскому закону
Уж пекла[92] ты да не минёшь:
Вить надо кланяться Плутону,
А то и в Рим не доплывёшь.
Чего-то умного он скажет,
Дорогу в Рим тебе покажет,
Посмотришь, как живу и я.
А за маршлут не беспокойся,
В ад напрямки иди, не бойся,
Пешком, — не надо и коня.

Прощай же, сизый голубочек!
Уж на дворе стаёт рассвет;
Прощай, дитя, прощай, сыночек!..»
И в землю провалился дед.
Эней спросонья как подпрыгнул,
Дрожал от ужасу и вскрикнул;
Лился с загривка хладный пот.
Скликнул своих, велел сбираться,
В дорогу дальню снаряжаться,
Заутра[93] чтоб отплыть в поход.

К Ацесту тут же сам метнулся,
Сказал спасибо за хлеб-соль;
Побыв недолго там, вернулся
К своим архаровцам оттоль.
Весь день сбирались, снаряжались;
И только свету лишь дождались,
Расселись хлопцы по челнам.
Эней же что-то плыл несмело,
Уж больно море надоело,
Как дождь по осень чумакам.

Венера только повидала,
Что уж троянцы на челнах,
Просить Нептуна побежала,
Чтоб не сгубил их он в волнах.
Поехала в своём рыдване,[94]
Как сотника[95] б какого пани,
На ко́нях борзых, чисто зверь.
С верхо́выми проводниками,
С тремя позадь ней гайдуками,[96]
А ко́ней правил машталерь.[97]

Чернелась на́ нём бела свыта
Из шерстобитного сукна,
Тесёмкою кругом обшита,
Рубля четыре ей цена.
Шапчонка набекрень сидела,
Вперёд далёко червонела,
В руках же долог бич свистал;
Им громко щёлкал он излиха,[98]
Скакали кони без отды́ха;
Рыдван, как вихорь в поле, мчал.

Приехала, затарахтела,
Кобылья будто б голова,[99]
К Нептуну в хату и влетела
Так, как из Ирия[100] сова;
И не сказавши ни полслова,
Что, мол, бывай твоя здорова,
Нептуне, старче, голова!
Как бешеная, прискакала,
Нептуна в губы целовала,
Такие говоря слова:

«Когда ты дядя мне и крёстный,[101]
А я ж есть крестница тебе,
Мольбой моей проймися слёзной,
Спасибо заслужи себе
И вну́чку помоги Энею,
Чтоб он с ватагою своею
Счастливо ездил по воде;
И так всего уж запугали,
Насилу бабки отшептали,
Да сколько ж быть ему в беде?»

Нептун, моргнувши, засмеялся;
К столу Венеру попросил
И после ней пооблизался,
Сивухи чарочку налил;
И так с ней вместе причастяся,
Ей пред иконой побожася,
Спровадил крестницу к дверям.
Повеял ветр с руки Энею,
Простился бедненькой с землею,
Как стрелка, нёсся по морям.

Их кормщик ото всех главнейший
С Энеем ездил всякой раз,
Его слуга был всевернейший, —
По-русски он звался́ Тарас.
Он, сидя на корме, качался,
Вдрист водочки, когда прощался,
Тарас от чувствий нажрался.
Эней велел укласть бурлака,[102]
Чтоб не нырнул на дно пивака[103]
И в лучшем месте б проспался.

Но видно, что пану Тарасу
Написано так на роду,
Чтоб лишь до этого он часу
Терпел на свете сём беду.
Он, раскачавшись, бухнул в воду,
Нырнул — и, не спросяся броду,
Нырком ко дну пошла душа.
Эней хотел, чтобы скончалась
Беда и большь не продолжалась,
Дабы не сгибли все с коша.[104]



ПРИМЕЧАНИЯ


[1] Палинур — кормчий на челне Энея. Согласно легенды, Палинур был брошен в море по воле богов, враждебных троянцам, а когда выбрался на берег, погиб от рук туземцев. Его именем был назван мыс на юго-западном побережье Италии, в области Лукания. В "Энеиде" Вергилия Эней ещё встретится с Палинуром в подземном царстве Плутона.
[2] Шурмовать (устар.) — бушевать, буйствовать.
[3] Слизко — склизко; здесь: опасно.
[4] Ацест — легендарный царь Сицилии, родом из Трои. Этим объясняется, что "Ацест Энею, яко б брату, Почёт великой оказал".
[5] И, как на Сечи, запируем... — Запорожская Сечь — организация украинского казачества за днепровскими порогами.
[6] Челомкаться — здороваться, целоваться.
[7] Тюря — кушанье из крошенного в воду или квас хлеба с луком.
[8] Бенкет (малорос.) — пир; пьянка, попойка.
[9] Кафля — керамическая плитка для облицовки стен, печей; изразец. Пашкет (устар.) — паштет. За неимением паштетных форм зажиточные крестьяне приготовляли это блюдо в кафлях.
[10] Сыта (устар.) — разбавленный водой мёд или медовый отвар на воде.
[11] Пенная водка (пенненькая, пенное, пенник) — крепкое и несколько очищенное хлебное вино (Даль). Хлебное вино (устар.) — самогон. Пенник — самогон высшего качества.
[12] Бе (церк.-слав.) — был.
[13] В сей день его отец прибрался... — Эней прибыл на Сицилию как раз через год после смерти свово ридного батька Анхыза на этой земле.
[14] Сиволдай — то же, что сивуха.
[15] Помре (устар., ирон.) — помер.
[16] Чтоб рай господь свой отопре. — То есть принял грешную душу Анхыза в рай, за такое благодеяние по отношению к нищим. Отопре (устар., ирон.) — отпер.
[17] Громада (малорос.) — сельский или ещё какой-нибудь общественный сход на Украйне, а также сельская община, мир. Казачья громада — казачья община, войско.
[18] Лыцари — так себя называли запорожские казаки.
[19] Рада (малорос.) — народное собрание, совет, вече.
[20] Для нищей братьи дать обед... — по старому обычаю, на похоронах и поминках обязательно устраивали обед для нищих.
[21] Бублик (малорос.) — крендель, баранка.
[22] Кныш (малорос.) — род печёного хлеба.
[23] Кутья — кушанье из риса или другой крупы с мёдом или с изюмом, которое едят на похоронах и поминках.
[24] Узвар (малорос.) — взвар, варёные сухие плоды, чернослив, груши, яблоки, сливы, изюм и пр., подаваемые в рождественский сочельник (Даль).
[25] Хозяинов своих сзывали... — то есть сицильянцев, на земле которых в данный момент находились троянцы.
[26] Пошла на звон дьякам копа. — Копа (малорос.) — 60 копеек. Дать на звон — заплатить, чтоб звонили в церкви за упокой души.
[27] В умеренно-гротескно-шутливом тоне даётся картина приготовления поминального обеда. Поминки — не бенкет, богатый стол с разнообразными изысканными яствами и питиями, приправами и деликатесами тут будет неуместен. Готовятся обычные, повседневные блюда. Лишь бы только обед был хорошо приготовлен и чтобы всем, кто придёт почтить память покойного, хватило еды. На поминки звать не обязательно, приходят все родные, близкие, соседи. Нищие сходятся со всей округи. Как водится, по такому случаю больше всего наварили борща, который по количеству компонентов и способов приготовления не имеет себе равных среди других блюд украинской кухни. Борщ — главное блюдо обеда. Меньше борща, хотя совсем не намного, варят юшки. Надо заметить, что под "юшкой" часто понимали бедняцкое, убогое кушанье. Поэтому, когда юшка не бедняцкая, как правило, это подчёркивается. Во первых строках Котляревский отмечает, что во все котлы сначала положили варить мясо — значит, обед богатый. Присоединённая в конце строфы к обычным на поминках блюдам "тьма" варёных баранов, "кур, уток, индюков печёных" — гротеск, очевидное для современников Котляревского сочетание несовместимого. С другой стороны, обложенные горами жареного мяса демократические ваганы с борщом — на месте. Они созвучны штилю поэмы, уже подготовляют последующее перерастание поминок в пьяное гульбище.
[28] Ваганы — выдолбленные из дерева большие продолговатые миски в виде корытцев, из которых коллективно осуществляли приём пищи казаки на Сечи, в походах, на общих обедах, поминках и т .п. Совместное откушивание яств из одной посуды имело в известных случаях ритуальное значение, символизировало братство, мир и согласие между участниками трапезы.
[29] "Со святыми" — кондак, короткая молитвенная песня в поминальном обряде православной церкви. Пением "со святыми упокой" открывалась заупокойная служба. Засим поп благословлял трапезу и начинались поминки.
[30] Эней и сам со старшиною... — как и в действительной жизни того времени, в "Энейде" отчётливо разграничены общественные состояния: народ, простонародье; над ним — старшина, дворяне; над старшиной — высшая знать, государи, Олимп. Что характерно, в первой части поэмы разграничение далеко не столь выразительно, как в последующих. У Дидоны все троянцы пируют за одним столом; Эней и поведением, и образом жизни не отличается от других троянцев, которые при встрече с Дидоной ругают его последними словами. А здесь — Эней уже садится за стол "со старшиною", народ держится отдельно.
[31] Швырнул в народ, как хлеб, деньжонки... — швырять в народ во время поминок, а также разных торжеств монеты — давняя стойкая традиция.
[32] Барило (устар.) — бочонок.
[33] Мыслете писать (устар., ирон.) — пьяну быть, выделывать, ходя, зигзаги. Мыслете — название буквы "М" в церковной азбуке.
[34] Полштоф (устар.) — бутылка ёмкостью в половину штофа (ок. 0,6 литра).
[35] Оковыта (малорос., устар., шутл.) — водка высшего качества. От искажённого лат. aqua vitae "живая вода", "водка", через польск. okowita.
[36] Кухоль (малорос.) — большая кружка, объёмом чуть больше литра.
[37] Похмелье на второй день после поминок по отцу Энея Анхызу перерастает в широкий пьяный разгул — с музыкой, танцами дрессированных медведей, кулачными бойцами и цыганами. Гулянья продолжались "без просыпу недель так с пять", покуда вмешательство злой суки Юноны не положило им конец. Имея в виду обычаи тогдашнего панства — это не такое уж и преувеличение. Гуляли и впрямь неделями — во время ярмарок, на рождество, пасху, другие праздники, к каким приурочивались семейные торжества. Превращать же поминки в пьяное гульбище, напиваться до потери ума, да ещё и на поминках отца, — безобразие и непотребство. Такое мог себе позволить только Эней — беззаботный обалдуй, каким он изображён в первых частях поэмы. Достаточно сравнить поминки Анхыза во второй части и описание погребения и поминок убитых воинов в шестой, где Эней выступает как рассудительный и мудрый атаман, а троянцы — сознающими свой долг мужественными воинами, чтобы увидеть, какую значительную эволюцию претерпел замысел "Энеиды" в длительном процессе её написания.
[38] Бурсаки канты распевали... — бурсаки того времени для зарабатывания хлеба насущного, в том числе, прибегали к сбору подаяния путём пения церковных кантов под окнами хат жалостливых селян. Сие обыденное явление украинской житейской прозы описано и у Гоголя в его "Вие": "Как только завидывали в стороне хутор, [бурсаки] тотчас сворачивали с большой дороги и, приблизившись к хате, выстроенной поопрятнее других, становились перед окнами в ряд и во весь рот начинали петь кант. Хозяин хаты, какой-нибудь старый козак-поселянин, долго их слушал, подпершись обеими руками, потом рыдал прегорько и говорил, обращаясь к своей жене: «Жинко! то, что поют школяры, должно быть очень разумное; вынеси им сала и что-нибудь такого, что у нас есть!» И целая миска вареников валилась в мешок. Порядочный кус сала, несколько паляниц, а иногда и связанная курица помещались вместе".
[39] Холяндра (устар.) — цыганский танец (Котл.).
[40] Кобзарь — украинский народный бродячий певец и музыкант (часто слепой), исполнитель народных песен и дум, сопровождающий своё пение игрой на кобзе (бандуре).
[41] Что характерно, борцы Дарес и Энтелл представляют разные общественные слои, хотя и разница между них в поэме едва намечена. Дарес у Котляревского — "компанеец", то есть относится к привилегированному, богатому казачеству. Образованные в конце 60-х гг. XVII в. конные компанейские полки находились под командованием и на личном содержании гетмана. Нечто вроде гвардии. В конце XVIII в., уже во времена Котляревского, компанейские полки входили в состав регулярной русской армии как лёгкая кавалерия. Иногда "компанейцами" называли просто богатых казаков. По Вергилию Дарес — из тех троянцев, что пустились странствовать с Энеем. Против компанейца Дареса выставляют "козака ражего и смелого" Энтелла, причём подчёркиваются его демократические, простонародные черты ("Мужик плечистый и дебелый"; "Свирепый был бродяга"; "Сильно хоробрился, Рубаху рвал, бил в грудь"). По Вергилию Энтелл — местный, прибывший в Сицилию вместе с царём Ацестом. Обязательным ритуалом, непосредственно предшествовавшим борьбе, драке, были словесные перепалки, вздрачивание себя и противника бранью, как можно более обидной.
[42] Мазка — кровь из разбитого носа, лица.
[43] Кендюха — потроха, внутренности.
[44] Пранцы (устар., малорос.) — сифилис, сифилитические шанкры; парши, шелуди.
[45] Хороняка (устар.) — трусливый человек, тот, кто хоронится, прячется.
[46] Мокруха — водка (Котл.).
[47] Падло (малорос.) — падаль, стерва.
[48] Описуя пир небожителей в иронично-приземлённом тоне, Котляревский исходит из народных представлений о рае, где вечно блаженствуют по обе стороны от вседержителя и святых праведники. Возникает мотив, который Котляревский широко развернёт дальше в картинах посещения Энеем рая. И что характерно, и здесь, и там райские яства — главным образом детские лакомства.
[49] Там шухерь, будто б прёт орда! — Вплоть до окончательного покорения Крыма, татарские набеги часто беспокоили жителей Украины. Шухер (шухерь, шухорь) (простореч.) — опасность, тревога; шум, крик.
[50] Как черноморской злой козак. — Часть запорожских казаков, выселившихся после ликвидации Сечи за Дон, в прикубанские степи, держала там оборону так называемой "черноморской линии" и образовала особое Черноморское казачье войско, в котором на первых порах были заведены порядки, подобные запорожским. Здесь дольше, чем где бы то ни было, держались старые казацкие традиции, если не по самой сути, то, по крайней мере, по форме.
[51] Как уже отмечалось, по Вергилию Дарес (Дарет) — троянец, а Энтелл — местный, сицильянец. Поэтому покровительница троянцев Венера просит Зевса поддержать Дареса.
[52] Бахус — в римской мифологии бог вина, веселья и оргий, покровитель виноградарства и виноделия (в греческой мифологии — Дионис), сын Зевса и дочери фиванского царя Кадма Семелы.
[53] Залить за шкуру сала (малорос.) — фразеологизм, означающий причинить кому-либо большое горе, страдания, очень нагадить кому-то. Разновидность пытки, когда лили "за шкуру" ("за кожу", за воротник) растопленное сало (смалец).
[54] Марс — в римской мифологии бог войны (соответственно в греческой — Арес), находится в очень, скажем так, близких сношениях с Венерой и через это споспешествует троянцам.
[55] Ганимед — в древнегреческой мифологии  прекрасный троянский вьюнош, который из-за своей необыкновенной красоты был скраден Зевсом на Олимп, где стал возлюбленным царя богов и его виночерпием.
[56] Дупля отбить (простореч.) — придти в себя, начать адекватно воспринимать действительность.
[57] Литва, литвины — жители степной Украины так звали не только литовцев, а всех, кто жил севернее Десны. Литвинами звали как белорусских, так и украинских полещуков, жителей Полесья.
[58] Засурмить (малорос.) — вострубить.
[59] Езуит (устар.) — иезуит — член монашеского ордена римско-католической церкви, называемого "Обществом Иисуса" (иезуит — по-русски "исусовец") и являющегося одним из самых реакционных и воинствующих организаций католической церкви. В переносном значении: хитрый, двуличный, изощрённо коварный человек.
[60] Патынки (устар.) — туфли без задников у некоторых восточных народов; черевики (Котл.).
[61] К Ирысе, наймычке, сыкнулась... — Ирис (Ирида) — в античной мифологии богиня радуги, прислужница богов, прежде всего Юноны. Выступает посредницей между богами и людьми (как радуга соединяет небо и землю). У Котляревского — иронически, на украинский манер, Ирыся. Наймычка (малорос.) — сельская наёмная работница в помещичьем или кулацком хозяйстве, батрачка.
[62] Закуток — здесь: каморка, чулан, кладовая.
[63] Лёжник (укр. лижнык) — домотканое, грубое шерстяное покрывало, карпатский "плед".
[64] Хорт (устар.) — борзая собака.
[65] Надобно напомнить, что, согласно самого Котляревского, троянцы путешествуют без жинок. Они нигде не фигурируют до этого эпизода, и дальше Котляревский совсем забудет про них. Рисуя картины украинского быта, подавая в травестийной форме тот или иной эпизод вергилиевой "Энеиды", писатель берёт то, что ему в данный момент нужно, и трактует героев так, как ему сейчас нужно, не особо заморачиваясь тем, в образе кого они уже представали или ещё предстанут в поэме. Это важная особенность юмора "Энеиды". К примеру, в первой части Венера посещает своего батька Зевеса в образе старосветской украинской молодицы. Во второй части — едет к Нептуну "в своём рыдване, Как сотника б какого пани". В пятой — приносит сыну Энею выкованную Вулканом броню в образе сияющей небожительницы "на золотой тучке". В начале шестой части предстаёт в образе шустрой маркитантки. То же касается и образа Энея, и других персонажей поэмы. Эней воплощает в себе отдельные черты украинского национального характера, в частности отчаянного, искреннего в дружбе и грозного в бою казака-запорожца, но у него нет сугубо индивидуальных, только ему присущих черт. В каждой роли (жениханье с Дидоной, поминки по Анхызу, сошествие в ад, пребывание в гостях у царя Латына и т. д.) он живёт обособленно, о каком-то цельном характере, тем более поданном в развитии, говорить не приходится. Обусловленная общим историко-литературным процессом разница между Энеем первых и последних частей поэмы — то уже совсем другая история.
[66] Бероя — в "Энеиде" Вергилия — жена троянца Дорикла. Её обличье принимает Ирида, подстрекая женщин поджечь троянские корабли.
[67] Пани-матуся, пани-матка (малорос., ласк.) — матушка.
[68] Индо (устар.) — так что даже.
[69] Байдак (устар.) — род промысловых плоскодонных одномачтовых судов на Днепре, его притоках и на Чёрном море.
[70] Пардус (устар.) — гепард, барс, леопард.
[71] Сполох (устар.) — тревожный звон, оповещающий о бедствии; набат.
[72] Трещотка — деревянный снаряд, который вертят в руке, когда бью набат, сполох, тревогу, созывали людей на пожар, сбор и т. д.
[73] Ратуйте, кто в бога верует! (устар.) — Спасите! Помогите!
[74] С глузду сбиться (разг.-сниж.) — сойти с ума, рехнуться.
[75] Олимпский (устар.) — олимпийский, олимпиец.
[76] Олимпских шпетил впропалую... — Набожность, богопочитание, богопоклонство суть главные, концептуальные морально-нравственные качества вергилиевского Энея, на которых автором постоянно делается акцент. У Котляревского же пан Эней молится богам очень своеобразно, что, в свете оригинальной концепции образа героя, вдвойне смешно.
[77] Хабар (прост., устар.) — взятка.
[78] Плутон — бог подземного царства и смерти у древних греков и римлян (у греков также носил имя Аид), брат Юпитера, Нептуна и Юноны. Его дворец посетит Эней вместе с Сивиллой в рамках программы путешествия "по ленинским местам" в подземное царство теней.
[79] Прозерпина (у Котляревского — Прозерпыня) — в римской мифологии богиня подземного царства, племянница и супруга Плутона, которую тот скрал у её матери Цереры, чтобы сделать своей женой. Соответствует греческой Персефоне.
[80] Гопак — украинский народный танец.
[81] Магарыч (разг.-сниж) — угощение (как правило алкогольными напитками) по поводу заключения выгодной сделки, либо угощение как вознаграждение за что бы то ни было, либо угощение по случаю какого-либо приятного события.
[82] Как хлющ — о ком-либо или о чём-либо очень мокром.
[83] Кий — здесь в устар. значении: посох.
[84] Был это плут и книжник чёрный, И ведьмам всем был родич кровный, Урод, колдун, упырь, ведьмак. — В этой и последующей строфах даётся портрет знахаря и колдуна, фигуры заметной в народной жизни ещё со древнейших времён. Что характерно, население уж восемь столетий как благополучно христианизировано, и сами все себя искренне считают крещёными православными христианами, но при этом вера во всякие заговоры, привороты, зашёптывания, нечистую силу, колдунов, ведьм, гадалок, знахарей, ворожбитов и прочих экстрасенсов осталась незыблема сквозь века. Котляревский, остроумно подмечая несуразности национального христианско-языческого синкретизма, в дальнейшем и вовсе доводит его до абсурда, когда древнеримских жрецов представляет в образе современных православных попов, осуществляющих языческие жертвоприношения и предсказывающих на бычачьих кишках "божью волю". Казалось бы, абсурд, смешная выдумка, но не такой уж и абсурд и не такая уж и выдумка. Ведь это абсолютно в духе церкви, её политики: всё языческое, что церковь не могла "забороть" в народе, то она принимала в себя и объявляла своим (языческие праздники, ставшие православными, языческие боги, превратившиеся в православных святых, или иконы, которые суть чистой воды те же языческие поганые изображения, образы, идолы). Котляревский и здесь ничего не выдумывал, а взял всё из жизни и просто провёл некоторые последовательные логические размышления в рамках поставленной творческой задачи. Если у нас есть классовое общество (римское ли рабовладельческое, российское ли феодально-крепостническое) со своими панами-господами, рабами-крепаками, законами, войсками, царями, палачами и т. д., значит должна быть и идеологическая обслуга правящего угнетательского класса, роль которой во все времена играли служители различных религиозных культов, и неважно, как при этом они отправляют свои религиозные обряды: машут ли кадилом или гадают по бычьим кишкам, — суть и задача их всегда одна — торговля "словом божиим" и "опием для народа". Если у Вергилия жрецы приносят богам в жертву быков и поросят, то же будут делать у Котляревского и православные попы (потому что он не видит между ними разницы), и всеми участниками и действующими лицами процесса происходящее будет восприниматься как абсолютно нормальный порядок вещей, ибо, ещё раз, это нисколько не затрагивает общественной, классовой сути церкви, — суть собственного вероучения может быть и да, ну да господь с ним, кому какое дело, главное, чтоб деньги несли, — это не затрагивает социально-классовой сущности церкви, каковая (сущность) во все времена и для всех народов одна, что и подмечает и подчёркивает — остроумно и в свойственной ему иронической манере — Котляревский. Это смешно, не потому что выдумка, а потому что правда.
[85] Шлёнск (Шлёнское) (от польск. Śląsk) — старое название Силезии.
[86] Навтес — в античных мифах — Навт, спутник Энея в его странствиях. Богиня мудрости Минерва наделила Навта пророческим даром.
[87] Охрим — украинская народная форма канонического христианского еврейского имени Ефрем (др.-евр. Эфраим). Русская аналогичная форма этого имени — Офрем (Охрем, Опрем).
[88] Зажуриться (малорос.) — загрустить, опечалиться.
[89] Мерковать (малорос.) — думать, размышлять.
[90] Люлька (малорос.) — курительная трубка.
[91] Сичь (малорос.) — сечь — укреплённый лагерь запорожских казаков.
[92] Пекло (малорос.) — ад.
[93] Заутра (устар.) — рано утром.
[94] Рыдван (устар.) — большая дорожная карета.
[95] Как сотника б какого пани... — Сотник (устар.) — начальник административно-территориальной сотни на Украине в XVI — XVIII вв. Обладал широкими военными, административными, судебными и финансовыми полномочиями. Первоначально избирался казаками, позже назначался гетманом или полковниками из старшины.
[96] Гайдук (устар.) — выездной лакей, обычно высокого роста, в венгерской, гусарской или казачьей одежде.
[97] Машталерь (малорос.) — кучер.
[98] Излиха (устар.) — очень сильно, чрезмерно.
[99] Кобылья голова — фантастическое чудовище из украинских народных сказок.
[100] Ирий (вырий, ирие, ирье) — в восточнославянской мифологии древнее название рая и райского мирового древа; мифическая страна, находящаяся на тёплом море на западе или юго-западе земли, где зимуют птицы и змеи.
[101] Когда ты дядя мне и крёстный... — Венера — дочь Зевса, каковой приходится Нептуну братом, следовательно, она племянница последнего. Известен также другой античный миф, согласно которого Венера родилась из морской пены на побережье острова Кипр. Заискивая перед царём морей Нептуном, на это и намекает Венера, называя его крёстным отцом.
[102] Бурлак (устар.) — рабочий на реке, входивший в какую-либо артель, которая передвигала суда при помощи бечевы или гребли; крестьянин, уходящий на заработки; здесь в значении: лихой, буйный, дикий человек, завсегдатай кабака.
[103] Пивака (простореч.) — любитель выпить, пьяница.
[104] Кош (устар.) — военный лагерь, обоз.





ЕНЕЇДА

ЧАСТИНА ДРУГА

1 Еней, попливши синім морем,
На Карфагену оглядавсь;
Боровсь з своїм, сердега, горем,
Слізьми, бідняжка, обливавсь.
Хоть од Дидони плив поспішно,
Та плакав гірко, неутішно.
Почувши ж., що в огні спеклась,
Сказав: "Нехай їй вічне царство,
Мені же довголітнє панство,
І щоб друга вдова найшлась!"

2 Як ось і море стало грати,
Великі хвилі піднялись,
І вітри зачали бурхати,
Аж човни на морі тряслись.
Водою чортзна-як крутило,
Що трохи всіх не потопило,
Вертілись човни, мов дурні.
Троянці з страху задрижали,
І що робити, всі не знали,
Стояли мовчки всі смутні.

3 Один з троянської ватаги,
По їх він звався Палінур;
Сей більше мав других одваги,
Сміленький був і балагур;
Що наперед сей схаменувся
І до Нептуна окликнувся:
"А що ти робиш, пан Нептун!
Чи се і ти пустивсь в ледащо,
Що хочеш нас звести нінащо?
Хіба півкопи і забув?"

4 А далі після сеї мови
Троянцям він так всім сказав:
"Бувайте, братця, ви здорові!
Оце Нептун замудровав.
Куди тепер ми, братця, пійдем?
В Італію ми не доїдем,
Бо море дуже щось шпує,
Італія відсіль не близько,
А морем в бурю їхать слизько,
Човнів ніхто не підкує.

5 Ось тут земелька єсть, хлоп'ята,
Відсіль вона невдалеку:
Сицилія, земля багата,
Вона мені щось по знаку.
Дмухнім лиш, братця, ми до неї
Збувати горесті своєї,
Там добрий цар живе Ацест.
Ми там, як дома, очуняєм,
І як у себе, загуляєм,
Всього у нього вдоволь єсть".

6 Троянці разом принялися
І стали веслами гребти,
Як стрілки, човники неслися,
Мов ззаду пхали їх чорти.
Їх сицилійці як уздріли,
То з .города, мов подуріли,
До моря бігли всі встрічать.
Тут між собою розпитались,
Чоломкались і обнімались,
Пішли до короля гулять.

7 Ацест Енею, як би брату,
Велику ласку показав,
І, зараз попросивши в хату,
Горілкою почастовав;
На закуску наклали сала,
Лежала ковбаса чимала
І хліба повне решето.
Троянцям всім дали тетері
І відпустили на кватері:
Щоб йшли, куди потрапить хто.

8 Тут зараз підняли банькети
Замурмотали, як коти,
І в кахлях понесли пашкети,
І киселю їм до сити;
Гарячую, м'яку бухинку,
Зразову до рижків печінку,
Гречаний з часником панпух.
Еней з дороги налигався
І пінної так нахлестався,
Трохи не виперсь з його дух.

9 Еней хоть трохи був підпилий,
Та з розумом не потерявсь;
Він син був богобоязливий,
По смерти батька не цуравсь.
В сей день його отець опрягся,
Як чикилдихи обіжрався, —
Анхиз з горілочки умер.
Еней схотів обід справляти
І тут старців нагодовати, —
Щоб біг душі свій рай одпер.

10 Зібрав троянську всю громаду
І сам пішов надвір до них,
Просить у їх собі пораду,
Сказав їм річ в словах таких:
"Панове, знаєте, трояне
І всі хрещенії миряне,
Що мій отець бував Анхиз,
Його сивуха запалила
І живота укоротила,
І він, як муха в зиму, зслиз.

"Зробити поминки я хочу,
Поставити обід старцям —
І завтра ж — далі не одстрочу.
Скажіте: як здається вам?"
Сього троянці і бажали,
І всі уголос закричали:
"Енею, боже поможи;
Коли же хочеш, пане, знати,
І сами будем помагати,
Бо ми тобі не вороги".

12 І зараз миттю всі пустились
Горілку, м'ясо куповать,
Хліб, бублики, книші вродились,
Пійшли посуди добувать;
І коливо з куті зробили,
Сити із меду наситили,
Договорили і попа;
Хазяїнів своїх ззивали,
Старців по улицям шукали,
Пішла на дзвін дякам копа.

13 На другий день раненько встали,
Огонь надворі розвели
І м'яса в казани наклали,
Варили страву і пекли.
П'ять казанів стояло юшки,
А в чотирьох були галушки,
Борщу трохи було не з шість;
Баранів тьма була варених,
Курей, гусей, качок печених,
Досита щоб було всім їсть.

14 Цебри сивушки там стояли
І браги повнії діжки;
Всю страву в вагани вливали
І роздавали всім ложки.
Як проспівали "со святими",
Еней обливсь слізьми гіркими,
І принялися всі трепать;
Наїлися і нахлистались,
Що деякі аж повалялись...
Тогді і годі поминать.

15 Еней і сам со старшиною
Анхиза добре поминав;
Не здрів нічого пред собою,
А ще з-за столу не вставав;
А далі трошки проходився,
Прочумався, протверезився,
Пішов к народу, хоть поблід.
З кишені вийнявши півкіпки,
Шпурнув в народ дрібних, як ріпки,
Щоб тямили його обід.

16 Енея заболіли ноги,
Не чув ні рук, ні голови;
Напали з хмелю перелоги,
Опухли очі, як в сови,
І весь обдувся, як барило,
Було на світі все немило,
Мисліте по землі писав.
З нудьги охляв і ізнемігся,
В одежі ліг і не роздігся,
Під лавкою до світа спав.

17 Прокинувшися, ввесь трусився,
За серце ссало, мов глисти;
Перевертався і нудився,
Не здужав голови звести,
Поки не випив півквартівки
З імбером пінної горілки
І кухля сирівцю не втер.
З-під лавки виліз і струхнувся,
Закашляв, чхнув і стрепенувся:
"Давайте, — крикнув, — пить тепер".

18 Зібравшися, всі паненята
Ізнов кружати начали,
Пили, як брагу поросята,
Горілку так вони тягли;
Тягли тут пінненьку троянці,
Не вомпили сициліанці,
Черкали добре назахват.
Хто пив тут більш од всіх сивухи,
І хто пив разом три осьмухи,
То той Енеєві був брат.

19 Еней наш роздоброхотався,
Ігрища вздумав завести,
І п'яний зараз розкричався,
Щоб перебійців привести.
У вікон школярі співали,
Халяндри циганки скакали,
Іграли в кобзи і сліпці;
Були тут разні чути крики,
Водили в городі музики
Моторні, п'яні молодці.

20 В присінках всі пани сиділи,
Надворі ж вкруг стояв народ.
У вікна деякі гляділи,
А инчий був наверх ворот;
Аж ось прийшов і перебієць,
Убраний так, як компанієць,
І звався молодець Дарес;
На кулаки став викликати
І перебійця визивати,
Кричав, опарений мов пес:

21 "Гей, хто зо мною вийде битись,
Покуштовати стусанів?
Мазкою хоче хто умитись?
Кому не жаль своїх зубів?
А нуте, нуте, йдіте швидше
Сюди на кулаки лиш ближче!
Я бебехів вам надсажу;
На очі вставлю окуляри,
Сюди, поганці-бакаляри!
Я всякому лоб розміжжу".

22 Дарес довгенько дожидався,
Мовчали всі, ніхто не йшов;
З ним всякий битися боявся,
Собою страху він задав.
"Так ви, бачу, всі легкодухи,
Передо мною так, як мухи,
І пудофети наголо".
Дарес тут дуже насміхався,
Собою чванивсь, величався,
Аж сором слухать всім було.

23 Абсест троянець був сердитий,
Згадав Ентелла-козака,
Зробився мов несамовитий,
Чимдуж дав відтіль дропака.
Ентелла скрізь пішов шукати,
Щоб все, що бачив, розказати
І щоб Дареса підцьковать.
Ентелл був тяжко смілий, дужий,
Мужик плечистий і невклюжий,
Тогді він п'яний вклався спать.

24 Знайшли Ентелла-сіромаху,
Що він під тином гарно спав;
Сього сердешного тімаху
Будити стали, щоб устав.
Всі голосно над ним кричали,
Ногами всилу розкачали,
Очима він на них лупнув:
"Чого ви? що за вража мати,
Зібрались не давати спати".
Сказавши се, оп'ять заснув.

25 "Та встань, будь ласкав, пане-свату!"
Абсест Ентеллові сказав.
"Пійдіть лиш ви собі ік кату!" —
Ентелл на їх так закричав.
А послі баче, що не шутка,
Абсест сказав, яка погудка,
Проворно скочивши, здригнувсь:
"Хто, як, Дарес? — ну, стійте наші!
Зварю пану Даресу каші,
Горілки дайте лиш нап'юсь".

26 Примчали з казанок сивухи,
Ентелл її разком дмухнув
І од сієї він мокрухи
Скрививсь, наморщивсь і зівнув,
Сказав: "Тепер ходімо, братця,
До хвастуна Дареса-ланця!
Йому я ребра полічу,
Зімну всього я на кабаку,
На смерть зувічу, мов собаку,
Як битися — я научу!"

27 Прийшов Ентелл перед Дареса,
Сказав йому на сміх: "Гай-гай!
Ховайсь, проклята неотеса,
Зарання відсіль утікай;
Я роздавлю тебе, як жабу,
Зітру, зімну, мороз як бабу,
Що тут і зуби ти зітнеш.
Тебе диявол не пізнає,
З кістками чорт тебе злигає,
Уже від мене не влизнеш".

28 На землю шапку положивши,
По локоть руки засукав
І цупко кулаки стуливши,
Дареса битись визивав.
Із серця скриготав зубами,
Об землю тупотав ногами,
І на Дареса налізав.
Дарес не рад своїй лихоті,
Ентелл потяг не по охоті
Дареса, щоб його він знав.

29 В се врем'я в рай боги зібрались
К Зевесу в гості на обід,
Пили там, їли, забавлялись,
Забули наших людських бід.
Там лакомини різні їли,
Буханчики пшеничні білі,
Кислиці, ягоди, коржі
І всякі-разні витребеньки, —
Уже либонь були п'яненькі,
Понадувались, мов йоржі.

30 Я к ось знічев'я вбіг Меркурій,
Засапавшися до богів;
Прискочив, мов котище мурий
До сирних в маслі пирогів!
"Ге! Ге! от тут-то загулялись,
Що і од світу одцурались,
Диявол-ма вам і стида.
В Сицилії таке твориться,
Що вам би треба подивиться, —
Там крик, мов підступа орда".

31 Боги, почувши, зашатались,
Із неба виткнули носи,
Дивитись на бійців хватались,
Як жаби літом із роси.
Ентелл там сильно храбровався,
Аж до сорочки ввесь роздягся,
Совав Даресу в ніс кулак.
Дарес ізвомпив сіромаха,
Бо був Ентелл непевна птаха,
Як чорноморський злий козак.

32 Венеру за виски хватило,
Як глянула, що там Дарес;
Ій дуже се було не мило,
Сказала: "Батечку Зевес!
Дай моєму Даресу сили,
Йому хвоста щоб не вкрутили,
Щоб він Ентелла поборов.
Мене тогді ввесь світ забуде,
Коли Дарес живий не буде;
Зроби, щоб був Дарес здоров".

33 Тут Бахус п'яний обізвався,
Венеру лаяти почав,
До неї з кулаком совався,
І так ісп'яна їй сказав:
"Пійди лиш ти к чортам, плюгава,
Невірна, пакосна, халява!
Нехай ізслизне твій Дарес,
Я за Ентелла сам вступлюся,
Як більш сивухи натягнуся,
То не заступить і Зевес.

34 Чи знаєш, він який парнище?
На світі трохи єсть таких,
Сивуху так, як брагу, хлище,
Я в парубках кохаюсь сих.
Уже заллє за шкуру сала,
Ні неня в бразі не скупала,
Як він Даресові задасть.
Уже хоть як ти не вертися,
З своїм Даресом попростися,
Бо прийдеться йому пропасть".

35 Зевес до речі сей дочувся,
Язик на силу повернув,
Він од горілки весь обдувся
І грімко так на їх гукнув:
"Мовчіть!.. чого ви задрочились?
Чи бач, у мене розходились!
Я дам вам зараз тришия!
Ніхто в кулачки не мішайтесь
Кінця од самих дожидайтесь, —
Побачим, — візьметь то чия?"

36 Венера, облизня піймавши,
Слізки пустила із очей,
І, як собака, хвіст піджавши,
Пішла к порогу до дверей
І з Марсом у куточку стала,
З Зевеса добре глузовала;
А Бахус пінненьку лигав,
Із Ганімедова пуздерка
Утер трохи не з піввідерка;
Напивсь — і тілько що кректав.

37 Як між собой боги сварились
В раю, попившись в небесах;
Тогді в Сицилії творились
Великі дуже чудеса.
Дарес од страху оправлявся
І до Ентелла підбирався,
Цибульки б дать йому під ніс.
Ентелл од ляпаса здригнувся,
Разів із п'ять перевернувся,
Трохи не попустив і сліз.

38 Розсердився і роз'ярився,
Аж піну з рота попустив,
І саме в міру підмостився,
В висок Дареса затопив:
З очей аж іскри полетіли,
І очі ясні соловіли,
Сердешний об землю упав.
Чмелів довгенько дуже слухав
І землю носом рив і нюхав,
І дуже жалібно стогнав.

39 Тут всі Ентелла вихваляли,
Еней з панами реготавсь,
З Дареса ж дуже глузовали,
Що силою він величавсь.
Звелів Еней його підняти,
На вітрі щоб поколихати
Од ляпаса і щоб прочхавсь;
Ентеллові ж дав на кабаку
Трохи не цілую гривняку
За те, що так він показавсь.

40 Еней же, сим не вдовольнившись,
Іще гуляти захотів
І цупко пінної напившись,
Ведмедів привести звелів.
Литва на труби засурмила,
Ведмедів зараз зупинила,
Заставила їх танцьовать.
Сердешний звір перекидався,
Плигав, вертівся і качався,
Забув і бджоли піддерать.

41 Як пан Еней так забавлявся,
То лиха він собі не ждав,
Не думав і не сподівався,
Щоб хто з Олимпа кучму дав.
Но те Юнона повернула,
І в голові так коверзнула,
Щоб зараз учинить ярміз;
Набула без панчіх патинки,
Пішла в Ірисині будинки,
Бо хитра ся була, як біс.

42 Прийшла, Ірисі підморгнула,
Черкнули разом в хижу вдвох,
І на ухо щось їй шепнула,
Щоб не підслухав який бог;
І пальцем цупко прикрутила,
Щоб зараз все то ізробила
І їй би принесла лепорт;
Ірися низько поклонилась,
І в ліжник зараз нарядилась,
Побігла з неба, як би хорт.

43 В Сицилію якраз спустилась,
Човни троянські де були;
І між троянок помістилась,
Которі човнів стерегли.
В кружку сердешні сі сиділи
І кисло на море гляділи,
Бо їх не кликали гулять,
Де чоловіки їх гуляли,
Медок, сивушку попивали
Без просипу неділь із п'ять.

44 Дівчата з лиха горювали,
Нудило тяжко молодиць;
Лиш слинку з голоду ковтали,
Як хочеться кому кислиць.
Своїх троянців проклинали,
Що через їх так горювали,
Дівки кричали на весь рот:
"Щоб їм хотілось так гуляти,
Я к хочеться нам дівовати,
Коли б замордовав їх чорт".

45 Троянці волокли з собою
Старую бабу, як ягу,
Лукаву відьму, злу Берою,
Іскорчившуюся в дугу.
Ірися нею ізробилась
І як Бероя нарядилась
І підступила до дівок;
І щоб к ним лучче підмоститься
І пред Юноной заслужиться,
То піднесла їм пиріжок.

46 Сказала: "Помагай біг, діти!
Чого сумуєте ви так?
Чи не остило тут сидіти?
Оце гуляють наші як!
Мов божевільних, нас морочать,
Сім літ, як по морям волочать;
Глузують, як хотять, із вас,
Але з другими бахурують,
Свої ж жінки нехай горюють,
Коли водилось се у нас?

47 Послухайте лиш, молодиці,
Я добрую вам раду дам;
І ви, дівчата білолиці,
Зробім кінець своїм бідам,
За горе ми заплатим горем —
А доки нам сидіть над морем?
Приймімось, човни попалім.
Тогді і мусять тут остаться
І нехотя до нас прижаться;
Ось так на лід їх посадім".

48"Спасеть же біг тебе, бабусю! —
Троянки вголос загули. —
Такої б ради, пайматусю,
Ми ізгадати не могли".
І зараз приступили к флоту
І принялися за роботу:
Огонь кресати і нести
Скіпки, тріски, солому, клоччя;
Була тут всяка з них охоча,
Пожар щоб швидче розвести.

49 Розжеврілось і загорілось,
Пішов димок до самих хмар,
Аж небо все зачервонілось,
Великий тяжко був пожар.
Човни і байдаки палали,
Соснові пороми тріщали,
Горіли дьоготь і смола.
Поки троянці огляділись,
Що добре їх троянки грілись,
То часть мала човнів була.

50 Еней, пожар такий уздрівши,
Злякався, побілів, як сніг,
І бігти всім туди звелівши,
Чимдуж до човнів сам побіг.
На гвалт у дзвони задзвонили,
По улицях в трещотки били,
Еней же на ввесь рот кричав:
"Хто в бога вірує — ратуйте!
Рубай, туши, гаси, лий, куйте!
А хто ж таку нам кучму дав?"

51 Еней од страху з плигу збився,
В умі сердега помішавсь
І зараз сам не свій зробився,
Скакав, вертівся і качавсь;
І із сього свого задору
Він, голову піднявши вгору,
Кричав, опарений мов пес.
Олимпських шпетив на всю губу,
Свою і неню лаяв любу,
Добувсь і в рот, і в ніс Зевес.

52"Гей ти, проклятий стариганю!
На землю з неба не зиркнеш,
Не чуєш, як тебе я ганю,
Зевес! — ні усом не моргнеш.
На очах більма поробились,
Коли б довіку посліпились,
Що не поможеш ти мені.
Чи се ж таки тобі не стидно,
Що пропаду, от лиш не видно?
Я ж, кажуть люди, внук тобі!

53 А ти з сідою бородою,
Пане добродію Нептун!
Сидиш, мов демон, під водою,
І зморщившись, старий шкарбун!
Коли б струхнув хоть головою
І сей пожар залив водою —
Тризубець щоб тобі зломивсь!
Ти базаринку любиш брати,
А людям в нужді помагати
Не дуже, бачу, поспішивсь.

54 І братик ваш Плутон, поганець,
Із Прозерпиною засів,
Пекельний, гаспидський коханець,
Іще себе там не нагрів?
Завів братерство з дьяволами
І в світі нашими бідами
Не погорює ні на час.
Не посилкується німало,
Щоб так палати перестало
І щоб оцей пожар погас.

55 І ненечка моя рідненька
У чорта десь тепер гуля;
А може, спить уже п'яненька
Або з хлоп'ятами ганя.
Тепер їй, бачу, не до соли,
Уже, підтикавши десь поли,
Фурцює добре навісна.
Коли сама з ким не ночує,
То для когось уже свашкує,
Для сього тяжко поспішна.

56 Та враг бери вас, — що хотіте,
Про мене, те собі робіть;
Мене на лід не посадіте,
Пожар лиш тілько погасіть;
Завередуйте по-своєму
І, будьте ласкави, моєму
Зробіте лихові кінець.
Пустіть лиш з неба веремію
І покажіте чудасію,
А я вам піднесу ралець".

57 Тут тілько що перемолився
Еней і рот свій затулив;
Я к ось із неба дощ полився,
В годину ввесь пожар залив.
Бурхнуло з неба, мов із бочки,
Що промочило до сорочки;
То драла врозтич всі дали.
Троянці стали всі, як хлюща,
їм лучилася невсипуща,
Не ради і дощу були.

58 Не знав же на яку ступити
Еней і тяжко горював,
Чи тут остатись, чи поплити?
Бо враг не всі човни забрав;
І миттю кинувсь до громади
Просить собі у ней поради,
Чого собою не вбагне.
Тут довго тяжко раховали
І скілько не коверзовали,
Та все було, що не оне.

59 Один з троянської громади,
Насупившися, все мовчав
І, дослухавшись до поради,
Ціпком все землю колупав.
Се був пройдисвіт і непевний,
І всім відьмам був родич кревний
Упир і знахур ворожить.
Умів і трясцю одшептати,
І кров кристьянську замовляти,
І добре знав греблі гатить.

60 Бував і в Шльонському з волами,
Не раз ходив за сіллю в Крим;
Тарані торговав возами,
Всі чумаки братались з ним.
Він так здавався і нікчемний,
Та був розумний, як письменний,
Слова так сипав, як горох.
Уже в чім, бач, пораховати,
Що розказать — йому вже дати;
Ні в чім не був страхополох.

61 Невтесом всі його дражнили,
По-нашому ж то звавсь Охрім;
Мені так люди говорили —
Самому ж незнакомий він.
Побачив, що Еней гнівився,
До його зараз підмостився,
За білу рученьку і взяв;
І вивівши Енея в сіни,
Сам поклонився аж в коліни,
Таку Енею річ сказав:

62 "Чого ти сильно зажурився
І так надувся, як індик?
Зовсім охляв і занудився,
Мов по болотові кулик?
Чим більш журитися — все гірше,
Заплутаєшся в лісі більше,
Покинь лиш горе і заплюй.
Піди вкладися гарно спати,
А послі будеш і гадати,
Спочинь та вже тогді міркуй!"

63 Послухавши Еней Охріма,
Укрившись, на полу ліг спать;
Но лупав тілько все очима,
Не міг ні крихти задрімать.
На всі боки перевертався,
До люльки разів три приймався,
Знемігся ж, мов і задрімав.
Як ось Анхиз йому приснився,
Із пекла батечко явився
І синові таке сказав:

64 "Прокинься, милеє дитятко!
Пробуркайся і проходись,
Се твій прийшов до тебе батько,
То не сполохайсь, не жахнись.
Мене боги к тобі послали
І так сказати приказали:
Щоб ти нітрохи не журивсь,
Пошлють тобі щасливу долю,
Щоб учинив ти божу волю
І швидче в Рим переселивсь.

65 Збери всі човни, що остались,
І гарно зараз їх оправ;
Придерж своїх, щоб не впивались,
І сю Сицилію остав.
Пливи і не журись, небоже!
Уже тобі скрізь буде гоже.
Та ще, послухай, щось скажу:
Щоб в пекло ти зайшов до мене,
Бо діло єсть мені до тебе.
Я все тобі там покажу.

66 І по олимпському закону
Уже ти пекла не минеш:
Бо треба кланятись Плутону,
А то і в Рим не допливеш.
Якусь тобі він казань скаже,
Дорогу добру в Рим покаже,
Побачиш, як живу і я.
А за дорогу не турбуйся,
До пекла навпростець прямуйся
Пішком, — не треба і коня.

67 Прощай же, сизий голубочок!
Бо вже стає надворі світ;
Прощай, дитя, прощай, синочок!.."
І в землю провалився дід.
Еней спросоння як схопився,
Дрижав од страху і трусився;
Холодний лився з його піт;
І всіх троянців поскликавши,
І лагодитись приказавши,
Щоб завтра поплисти як світ.

68 К Ацесту зараз сам махнувши,
За хліб подяковав, за сіль;
І там не довго щось побувши,
Вернувся до своїх відтіль.
Ввесь день збирались та складались;
І світу тілько що дождались,
То посідали на човни.
Еней же їхав щось несміло,
Бо море дуже надоїло,
Я к чумакам дощ восени.

69 Венера тілько що уздріла,
Що вже троянці на човнах,
К Нептуну на поклон побігла,
Щоб не втопив їх у волнах.
Поїхала в своїм ридвані,
Мов сотника якого пані,
Баскими конями, як звір.
Із кінними проводниками,
З трьома назаді козаками,
А коні правив машталір.

70 Була на йому біла свита
Із шаповальського сукна,
Тясомкою кругом обшита,
Сім кіп стоялася вона.
Набакир шапочка стриміла,
Далеко дуже червоніла,
В руках же довгий був батіг;
Ім грімко ляскав він із лиха,
Скакали коні без оддиха;
Ридван, мов вихор в полі, біг.

71 Приїхала, загримотіла,
Кобиляча мов голова;
К Нептуну в хату і влетіла
Так, як із вирію сова;
І не сказавши ні півслова,
Нехай, каже, твоя здорова
Бува, Нептуне, голова!
Як навіжена, прискакала,
Нептуна в губи цілувала,
Говорячи такі слова:

72 "Коли, Нептун, мені ти дядько,
А я племінниця тобі,
Та ти ж мені хрещений батько,
Спасибі зароби собі.
Моєму поможи Енею,
Щоб він з ватагою своєю
Щасливо їздив по воді;
Уже і так пополякали,
Насилу баби одшептали,
Попався в зуби був біді".

73 Нептун, моргнувши, засміявся;
Венеру сісти попросив
І після неї облизався,
Сивухи чарочку налив;
І так її почастовавши,
Чого просила, обіщавши,
І зараз з нею попрощавсь.
Повіяв вітр з руки Енею,
Простивсь сердешненький з землею,
Як стрілочка, по морю мчавсь.

74 Поромщик їх щонайглавніший
З Енеєм їздив всякий раз,
Його слуга був найвірніший —
По-нашому він звавсь Тарас.
Сей, сидя на кормі, хитався,
По саме нільзя нахлистався
Горілочки, коли прощавсь.
Еней велів його прийняти,
Щоб не пустивсь на дно ниряти
І в лучшім місці би проспавсь.

75 Но видно, що пану Тарасу
Написано так на роду,
Щоб тілько до сього він часу
Терпів на світі сім біду.
Бо, розхитавшись, бризнув в воду,
Нирнув — і, не спитавши броду,
Наввиринки пішла душа.
Еней хотів, щоб окошилась
Біда і більш не продовжилась,
Щоб не пропали всі з коша.