Спасутся все. Спасутся все? Статья

Вопросы о загадках бытия человека, его посмертного существования, об итогах земного пребывания, не перестают волновать мыслящее человечество и сегодня точно так же, как не могли оставить его равнодушным  на протяжении всей Истории известных цивилизаций.
Христиане осознают себя учениками  Спасителя, призванными обрести теснейшую бесконечную связь с Богом, и надеются на  непрестанное пребывание с Ним. И потому самым тревожащим, неотвратимым и насущным является вопрос  о реальности и посильности для  себя получения ожидаемого.  Спасение – это и есть  ожидание православных верующих, которое может осуществить только Бог, а потому только Он и является  (должен являться) Целью устремлений всех разумных Божиих творений. Такова христианская истина, которую можно выбрать только свободно. Любое внешнее соглашательство под давлением семейных, этнокультурных, корпоративных (в том числе конфессиональных) либо иных факторов, без внутреннего осмысления и всецелого принятия,  будет мимикрией,  ложью, а любая  «защита справедливости», «борьба за веру»  окажется лицемерием.
Итак, вокруг чего же ломались и продолжают ломаться копья?
Греческое слово  апокатастасис  в общем лингвистическом понятии обозначает возвращение в первоначальное состояние. На практике термин может быть применен в широком спектре смысловых значений, используемых для  описания частных  случаев состояния субъекта. Непрерывный цикл возвращения времен года (восстановление природы в соответствующее данному календарному  периоду состояние), выздоровление после болезни и восстановление прежних телесных сил,  возведение разрушенного здания в первоначальный вид,  возвращение из изгнания,  и тому подобные обстоятельства обозначались именно этим словом. В разрезе античной философии, а так же  в раннехристианском толковании, приписываемом в первую очередь Оригену, это слово наделялось функцией обозначения масштабных умозрительных явлений. Это циклическое развитие Вселенной, повторение исторических процессов, гибель и новое рождение (перерождение) целых миров и цивилизаций.
Актуальность темы апокатастасиса тем очевидней, чем яснее становится для человека осознание необходимости его собственного личного христианства – принятие заповедей Спасителя и следование им.  Для верующего человека стремление к Богу всегда актуально до самого окончания земного пребывания. Но не еще ли актуальнее оно после этого окончания, когда нам откроется Вечность? Для предотвращения уклонения от истинного пути, указанного самим Богом, и для совместного преодоления соблазнов, Господь на земле оставляет для людей Свою Церковь. Общность народа Божьего призвана быть «едиными устами и единым сердцем».  Но какие стартовые позиции занимает каждый отдельно взятый образ Божий, равно как и целые национальные, территориальные и иные группы? На каких стадионах  приходится нам догонять упущенное время и бороться с препятствиями в достижении Цели?  Весь человеческий опыт с неотвратимой очевидностью указывает на тотальное, начинающееся прямо с рождения, неравенство людей по целому ряду общеизвестных признаков. Да и в самой Церковной ограде мы очутились неравномерно по отношению друг к другу – по возрасту, обстоятельствам,  намерениям и тому подобным факторам. Закономерно предположить, что и определенные итоги будут у всех различными.   
Хочет ли Создатель (и будет ли) дополнять в нас недостающее, возвращать потерянное?  Поднимет ли (восставит, восстановит) упавших или не успевших вскарабкаться на нужную возвышенность?
Само название темы содержит в себе дискуссионное начало, подвигает на принятие той или иной стороны, «за» или «против». Тем лучше. Благодаря этому есть возможность поразмыслить еще и над вопросом - а так ли на самом деле все обстоит? Возможен ли третий вариант? Совершенно нет смысла в повторении  общеизвестных мнений и примитивном перечисление цитат без их действительного осмысления и понимания контекста. Затраченное на компиляции время не будет иметь абсолютно никакой ценности при формальном принятии позиции одной из сторон без критического анализа, и, в какой-то мере, провокационности рассуждения.  Тема чрезвычайно интересна автору, так как работа по ней не может быть проведена вне процесса собственного опыта воцерковления. «Вникай в себя и в учение, занимайся сим постоянно ибо, так поступая, и себя спасешь, и слушающих тебя» (1Тим. 4:16). Этот постулат, один из важнейших в деле духовного развития, не позволяет отнести разговор о спасении к разряду сугубо теоретических, надуманно-мечтательных. Сама постановка вопроса об апокатастасисе, видение этой проблематики, уже подразумевает поиск  практических решений – «во что верить?.. как верить?..».  В этой связи неизбежны  как индуктивный, так и дедуктивный методы анализа проблемы. Ведь каждый христианин не «винтик в системе», а свободная личность. Его частный опыт (независимо от знака полярности), несомненно, встраивается в общий опыт Церкви. Следовательно, и частные посылы, близкие автору, должны поспособствовать выводам в общих масштабах проблемы. Но в то же время, общие посылы, которые автор считает применимыми, будут способствовать частным  выводам. Таким образом, дерзаем надеяться на всесторонний анализ, достижение достаточного объема исследования и полноту предполагаемых выводов.  Следует сказать, что автор не стремится создать или представить  какое-то «собственное» учение, а намерен в своих посылах всецело опираться на Православное богословие.
Любой догматический постулат в Церкви абсолютно окончателен, иначе он не был бы догматическим. При этом вовсе необязательно, что в догматике мы имеем дело с математической завершенностью, ведь одна из «половин» христианского богословия – апофатика.
Непознаваемость Бога в Его Сущности и, следовательно,  определенная, так сказать, «необязательность» для Творца  соответствовать человеческим представлениям (сформированным, к тому же, в недрах поврежденной нездоровой природы), как раз и дает место религиозной вере, которая ни сколько не уступает знаниям. Не уступает именно  потому, что  понимание непостижимости  того многого, что связанного с Бытием Божества, уже само по себе является знанием. Бог по Своей природе непознаваем для  творений, но многое другое познаваемо. То, что нам открыто Свыше о Божественных проявлениях, является для человека познаваемым и необходимым, а то что не открыто – не нужным и не полезным. При этом невозможно считать какой-либо вероучительный вопрос относящимся  лишь к  определенному историческому отрезку. В отличие от римокатолического учения о развитии догмата, Православное богословие исходит из утверждения об окончательной полноте Откровения. Оно не касается второстепенного, здесь все является главным. Догматика Богооткровенна, и потому истинна. Церковь не измыслила свою веру, а получила ее в Дар.  Осознавая это, автор видит целью настоящей работы выяснение вопроса о наличия законченного и оформленного Церковного учения по теме апокатастасиса. Если такое учение сформировано, то требуется раскрыть его главные постулаты, если нет – установить и осветить причины отсутствия такой сформированности. Ответ на вопрос -  что же правильно, pro et contra,  или имеется иной выход на истину – собственно, и должен стать итогом работы.
В начале своего исследования полагаем возможным допустить вероятность двух вариантов – как относимость понятия апокатастасиса к катафатической части богословия и наличие твердой догматической позиции, так и «недосягаемость», апофатичность этого, с позволения сказать,  явления. Автор хотел бы  аргументированно  изложить видение ситуации  и тем самым раскрыть свое отношение к вопросу. Добиться понимания проблемы представляется возможным путем реализации следующих основных задач:
- получение наиболее полной картины  современной дискуссии об апокатастасисе;
 - анализ  соответствия терминологии ее смысловому наполнению в наше время и в прошлые периоды (времена апологетов и святых отцов);
- рассмотрение вопроса о правомерности апеллирования сторон дискуссии к Священному  Писанию и святоотеческому наследию.
Освоение предложенных задач  должно позволить сделать достаточные выводы по теме и послужить автору основой для достижения цели работы.
Нужно отметить, что рассуждения наших современников на тему апокатастасиса, с которыми мне удалось познакомиться, обычно начинаются с исторических справок о том, как он понимался ранее, как это понимание видоизменялось. Это действительно немаловажно, так как причина недоразумений во многом (как и в большинстве любых споров) происходит от терминологической путаницы. Тем не менее, за точку отсчета в настоящей работе я предложил бы принять не раннее богословие, а современную полемику и, сместив вектор исследования – от наших дней до времени первых христианских мыслителей – рассмотреть проблему понимания апокатастасиса в обратной исторической перспективе.  Итак, что же привело к необходимости выяснять «кто прав, кто виноват» относительно понятий, определяемых этим греческим словом, и требуется ли нам что-то похожее? Для начала разберемся, а что же должно стать объектом того самого восстановления, которое одни уверенно признают, а другие категорически отвергают.

Если  восстанавливать, то что?

Человеческая природа, поврежденная самым первым грехом в Истории сотворенного Мира, этого Космоса, величественной вершиной которого по  Замыслу Создателя должен был стать человек, не может быть нами спасена собственными человеческими силами от последствий этого греха – разрушения и смерти.  Бог, творя разумное подобие Себя Самого, предвидел все последствия употребления неотъемлемой от разума свободы, знал,  какой из вариантов развития событий  будет осуществлен (как знал все возможные пути), но не обрекал на эти последствия и не предопределил этот вариант. Бог сотворил все весьма прекрасно – это непреложная истина для людей, считающих себя последователями Христа. Как было сказано выше, Он наша Цель. А мы Его цель. Людей и ангелов Бог Любовь промыслил видеть в непрестанном блаженстве и бесконечном совершенствовании (ведь приближение к Нему, познание Его, может быть только бесконечным). Сам Бог превыше каких-либо явлений,  ничто не равнозначно Ему и ни что не может вместить Его, но для своих чад он устроил Вечность, как некую среду обитания, соединяющую миры видимый и невидимый. 
Тем не менее, произошел грех как результат некого изыскания  вне Бога, стремления обойтись без Него. Как бы ни казались проступок безобидным, а ошибка незначительной (ну кому плохо от  присвоения одного фрукта в Эдемском саду), последствия стали весьма серьезными. Совершившие  грех люди не могли больше быть в общности с Богом. Ведь Чистота не совместима с малейшей нечистотой, а Любовь не причастна наималейшему проявлению обмана. Бог не перестает любить предавшего Его человека, но участь последнего страшна – он сбегает от Бога, предает Его снова и снова, то есть сам укрывается от Жизни и отрекается от Нее. Простил ли Бог? По всей видимости, Он и не обвинял. Юридическим повелением, даже если это оправдательный акт, невозможно вылечить болезнь. Вернуть человека в рай насильно значило бы отказать больному в  лечении  опасной болезни, затушевать ее признаки и отсрочить еще более страшный конец. Да и само понятие «вернуть» (как усилие из вне) исключает возможность «вернуться», то есть добровольно признать свою неправоту, осознанно прийти к нужным выводам, отвергнуть собственное же зло, которое сделало оступившегося домочадца «блудным сыном». 
В «Вопросоответах к Фалассию» прп. Максима Исповедника находим: «Господь, являясь по природе Премудрым, Праведным и Сильным, не находился в неведении, как Премудрый, относительно способа исцеления людей; как Праведный, Он не принуждал тиранически ко спасению человека, захваченного по его собственной свободной воле грехом, а как Всесильный, не ослабевал, исполняя исцеление людей».
Отказ по собственному произволу со стороны прародителей человечества от непрерывного общения с Богом, явился катастрофой такого масштаба, что изувеченной и потрясенной оказалась сама человеческая природа. Не только персонально Адама и Евы, а человека как явления. В связи с этим произошло и фундаментальное повреждение всего материального мира, «вкусом» которого соблазнились первые люди.  Для  приведения ситуации в норму требовалось (в человеческом понимании) Божественное действие, исправляющий акт. Уже тут начинаются проблемы с разночтениями  как по форме, так и по смысловому наполнению понятий. Но здесь же находится и ключ к пониманию догматических истин о том, кто такой человек, как относится к нему Бог.
Что произошло в метафизическом смысле? Человек рухнул с порога Вечности, в которой Творец общался с ним, в которую было погружено само время, как колыбель, помещенная внутри дома, или как корабль, плывущий среди моря. Мир видимый (материальный) отсекается от мира невидимого. Как подчиненная человеку, вся материальная природа вместе с ним уродуется, страдает, мчится к погибели, бунтуя и враждуя против своего царя, ставшего причиной бедствия.
Рухнул, но не разбился и не исчез. Передав своим потомкам в наследство смертельное заболевание – духовную слепоту, вызванную потерей  Бога, Адам и Ева все же не могли забыть личный опыт Богообщения. По свидетельству Священного Писания, их ближайшие потомки еще  могли  простирать свой разум прямиком в Небесный Мир, слышать  наставления  оттуда. Даже после  следующего  греха, известного из Библейского повествования – братоубийства (первого преступления вне Эдема), Каин слышит Бога, имеет возможность отвечать ему. Но точно так же как и его родители, упорствует, противостоит и спорит. «Разве я сторож брату моему?...  наказание мое больше, нежели снести можно…» (Быт. 4, 9-13). Что же Бог? Вызывает удивление то, что Он открывается нам на самых первых страницах Ветхого Завета Богом милующим. Каин берется под защиту. Он охраняется неким неизвестным нам, но, по-видимому, понятным  для людей того времени, знамением.  Я не напрасно упомянул, что узнаем мы об этом из ветхозаветной части Священного Писания.  Ведь именно в Ветхом Завете  более всего указывается на строгость Бога, проявляется Его власть, демонстрируется полное обладание всеми людьми, ангелами и стихиями. Ветхий Завет видится как яркая иллюстрация для необученного ребенка – дерзкого маленького эгоиста, невидимо для него самого жестоко угнетаемого страстями, и потому находящегося в состоянии непрерывного нанесения  себе вреда. Поэтому в этих Книгах и показаны последствия того духовного недуга человечества, который Богу «приходится» исцелять.
Итак, Бог не уничтожил Каина, точно так же как не прервал бытие первых изменников. Но счастлив ли Каин? О его возвращении к Богу и покаянии мы ничего не знаем. Известно, что он «пошел от лица Господня», а его прямой потомок – Ламех, так же как и сам Каин, стал убийцей. В дальнейшем о наследниках Каина в Библии сказано, что они посвятили свою жизнь вещам душевно-плотским, но не духовным. Один придумал услаждать слух (читай – отвлекать разум) искусственными звуками и передал потомкам эту «науку», другой  развил железное и медное производство. История свидетельствует, что после второго изобретения убийства совершались намного легче, так как оно (изобретение) в первую очередь пригодилось для изготовления оружия.  Кроме нескольких имен, о Каиновом потомстве больше в Библии не говорится ничего.
Каков же результат его существования? Каким образом Каин, даже охраняемый Богом от посягательств  и защищенный от мести, прожил жизнь? В  дальнейшем   культурном наследии народов  библейской традиции род Каинов стал нарицательным символом, обозначающим беззаконие, вероломство, подлость, как бы все средоточие греха.
Вместе с тем, в корпус Священных Книг входит повествование о праведнике Иове, который претерпевал лишения и страдания без какой бы то ни было вины. Что особенно тревожно и, можно сказать, печально, эти напасти по сюжетному контексту книги постигли Иова с ведома и по согласию Бога.
Мы видим как грешников, так и праведников в равной степени подверженных страданиям, находящихся в отдалении (вольном или невольном) от Бога.  Библия доносит до нас последовательно и непреложно важнейшую идею о том, что человеческое понимание не способно достичь Божественных высот ни при каком условии. Бог всегда недосягаем и только Его отклик или призыв  делает общение с Ним возможным. Даже первозданный человек не был и не мог быть совершенным в прямом и окончательном смысле. Ни какому творению это не доступно. Совершенен только Бог в Самом Себе.
Святитель Игнатий Брянчанинов так характеризует родоначальника человечества: «Как ни был совершен Адам, но он был совершен относительно – относительно к ограниченной природе человека: изучение Всесовершенного и Бесконечного Бога составляло для него, по естественной необходимости, делание, достойное всего его внимания».  Абсолютно понятно, что поврежденной  природе, поставившей себя вне Бога, тем более недоступно самостоятельно преодолеть последствия катастрофы. Значит это Его дело, и человек может (а то и вовсе обязан) принимать в процессе  какое либо участие только по правилам, установленным главной движущей Силой. Великим утешением для нас является догматическое знание о том, что эта Сила –  Любящая и Милующая.
 Так до какого же горизонта простираются любовь и милосердие?  Нужны и обязательны ли для спасения страдания? Эти вопросы о Божием милосердии, Его благом промысле, занимал умы  христианских богословов всегда. Да и в античные дохристианские времена взаимоотношения человеческого и божественного были предметом размышления мудрецов. Пожалуй, наиболее полно  предмет был рассмотрен именно христианскими духовными делателями.
Преподобный Макарий Великий учит:
«Весьма многие из людей хотят сподобиться Царствия без трудов, без подвигов, без пролития пота, но сие невозможно». 
«У тебя есть собственная воля, и чему ты отдаешь свой порыв и свое послушание, того ты становишься рабом и сыном и другом».
«Он Свои обетования скоро исполнит среди нас, ибо неложен Он, лишь бы как верные и доверенные слуги по доброй воле с неослабным старанием и исполнили все служение Ему и тогда, удостоившись благодати и приобретя в своем сердце истинное основание, силу Духа, мы сумеем перенести все искушения и скорби и, управляемые Духом и безупречные, сделаемся достойны вечных благ во веки веков».
 Видим, что прп. Макарий напрямую связывает с волеизъявлением человека само Божие действие, которое обеспечило бы полное очищение от греховной скверны. Возможность вечного Богообщения, приобщение к вечной Жизни в руках человека, а Бог всегда откликнется на поиск, искреннее стремление выполнять Его волю. 
Значит, Спаситель все же что-то да соделает (восстановит)? Разница лишь во взглядах  на то, в отношении  кого это станет возможным, к кому прикоснется Спасительная Десница. Учитывая все изложенное выше, пришло время реализовать первую из поставленных задач – увидеть и осмыслить полемику в наши дни. В связи с этим так и озаглавим следующую часть.

Полемика в наши дни
Божественное Откровение является знанием не от мира сего. Но, увы, часто вероучительная мысль формировалась на противопоставлении. Главным принципом одной конфессии была непохожесть на мнение другой конфессии. Так несколько столетий «взаимодействовали» в своем богословии римокатолики и протестанты. На Православные духовные школы, формирующие корпус церковных богословов, так же оказывалось сильное влияние иных христианских конфессий. Это достаточно ощутимо проявляется и в вопросе спасения.
 Обилие указаний в библейских текстах и святоотеческих творениях на грядущие вечные страдания грешников не позволяет объяснить проблему лишь педагогическим намерением обуздать в людях грех методом угроз. Современные религиозные изыскания, к сожалению, подвержены всем тем веяниям, которые имели место  в человеческой истории. Святоотеческое учение при этом  предостерегает от неправильного понимания данных страданий. У святителя Иоанна Златоуста  об этом сказано очень доходчиво: «Не думай, в самом деле, что если геенна называется огнем, то она похожа на обыкновенный огонь, - этот последний, что захватит, сожжет и перестанет, а тот однажды захваченное постоянно жжет и никогда не перестает. Потому-то он и зовется неугасаемым: ему желательно облекать грешников нетлением, но не ради их чести, но для того, чтобы иметь постоянный источник этого мучения».  Мы четко видим, что  святитель говорит не о посмертной участи только души, а именно о целостном бессмертном человеке после всеобщего воскресения, облекшемся нетлением на свою беду (к сожалению), а не на радость.  Еще Златоуст поясняет: «Потому-то Бог и говорит нам постоянно о геенне, чтобы мы получили большой плод от угрозы и от страха. Ведь если бы Он, намереваясь ввергнуть в нее грешников, не высказал наперед этой угрозы, то многие попали бы в нее. Если и теперь, когда души наши потрясены этим страхом, некоторые грешат с такою легкостью, как будто ее и нет, то каких ужасов мы не натворили бы, если бы ничего такого не было сказано и угрозы не произнесено? Таким образом это - дело не жестокости, а скорее милости и человеколюбия».
Мучения, как осознание своего поражения в богоборчестве. Страдание от бессильной злобы и невыносимость понимания того, что теперь уже окончательно все будет «не по моему». Чудовищный стыд от всеобщей известности грехов по отношению к ближним и дальним, всех самых потаенных мыслей – это и есть, возможно, та не похожая на обыкновенный огонь геенна, которая, по словам Златоуста «постоянно жжет и никогда не перестает».   
По этим и другим многочисленным изречениям со всей очевидностью  можно утверждать, что вечные ужасы ада грешников действительно ждут. Но какова причина этого? Мне представляется, что закономерным может быть вопрос в формулировке  не  «кому уготован ад?», а «кто уготовил ад?».
 По вопросу апокатастасиса в наши дни дискуссия продолжает развиваться. Символическим началом этому в новейшее время можно считать предъявление своего рода претензии профессору Московских Духовных Академии и Семинарии А.И. Осипову со стороны нескольких десятков верующих. Она была выражена в групповом письме  (сорок восемь подписей) на имя  Святейшего Патриарха Кирилла. Речь шла, в том числе (и первым же пунктом),  о вечности адских мучений. Некоторым официальным итогом данной ситуации стал документ – «Заключение Синодальной библейско-богословской комиссии по результатам рассмотрения обращения верующих относительно спорных богословских воззрений профессора  А.И. Осипова» (номер резолюции Святейшего Патриарха: ПК-01/416 от 31.03.2016 г.). 
Возможно, что возникшее у меня удивление от попытки решения такого важного вопроса путем издания циркулярного документа, является  последствием неофитского максимализма. Но автор, все же, оставляет за собой право на анализ проблематики (в том числе критический) без заведомо довлеющих официально-административных рамок.
После получения «официального меморандума» СББК желающих публично отстаивать апокатастасис поубавилось. Сам Алексей Ильич Осипов стал  не столько проводить лекции и беседы на саму тему, сколько по большей части разъяснять сказанные им в том или ином месте слова, как бы заочно оправдываясь перед Синодальной комиссией. Такое впечатление сложилось об этом у меня.
«Мнение о конечности адских мучений и связанные с ним богословские воззрения не находят основания в Священном Писании» – таков вывод богословской комиссии  по данному вопросу. Оппоненты апокатастасиса, наоборот, весьма активизировались. Среди них очень активно выделяются некоторые современные теологи. 
Священник Георгий Максимов, последователь метода, я бы сказал «жесткого миссионерства», в своей книге «Вечны ли адские муки» выводит на первое место социально-политические причины усиления интереса к теме апокатастасиса в ХХ веке, связывая их с православной русской эмиграцией. При этом о. Георгий  использует, вероятно, им самим придуманное  понятие «эсхатологического оптимизма» - необоснованной, по мнению цитируемого автора, надежды на спасение со стороны представителей зарубежной Православной Церкви. Он пишет: «Выглядит все это так, будто, стоя одной, если не двумя ногами уже в раю, «оптимисты» щедро расточают милосердие Божие, придумывая, под каким бы предлогом помиловать несчастных падших ангелов и тех из людей, кому повезло чуть меньше, чем им самим. И поборникам «эсхатологического оптимизма» мы должны вслед за отцами Церкви сказать: да, всеобщего спасения не может быть, потому что оно несправедливо. Конечно, никто не будет завидовать щедрости Работодателя, когда Он одинаково наградит работников единонадесятого часа и вытерпевших зной и тяжесть дня. Но речь в любом случае идет о работниках, а не о бездельниках». 
Я не буду до заключительных выводов работы обнажать собственную позицию по теме, но не скрою, что мне представляются полностью несоответствующими христианской этике как выводы, так и  посылы автора приведенной цитаты.  Ведь  стоя «одной, если не двумя ногами» в Раю – то есть с Богом – как раз и естественно желать спасения остальным. «Оптимисты» (в терминологии о. Г. Максимова) в этом случае  выполняют заповедь «Возлюби ближнего как самого себя» и ждут для других точно того же, что надеются обрести сами.  Наш «пессимист» же уверен, что в рай не пустят ни кого, кто этого не достоин. Так думать можно только в одном случае – считая несомненно достойным себя. При этом еще и безоглядно увязая в антропоморфном восприятии Божества. Упоминание о «справедливости» тому подтверждением. Разве священник Георгий представляет рай процветающим колхозом и разделяет учение мусульман с католиками о  необходимости «заслуг» для пребывания там?  Или, может быть, состоится голосование? Разве он забыл, Кто главный в этой ситуации, а так же о том, что Рай Второго Пришествия  не пространственное, а духовное понятие?
Ссылка на притчу о работниках тоже  имеет какой-то странный вид. По человеческому рассуждению последние нанятые  и были бездельниками. Какая может быть справедливость в уравнивании томимых жаждой, палимых зноем, угнетаемых продолжительностью труда с одной стороны, и «прохлаждающихся» всего лишь один час? Но Господин решил иначе, Его справедливость иная, чем у священника Георгия.
Кандидат исторических наук, доцент, в настоящее время – заведующий  кафедрой Историчесих и Церковно-практических дисциплин Рязанской Православной Духовной сминарии О.П. Мартынов, и  О.В. Просняков – по профессии инженер-электроник, по дополнительному образованию  теолог, в совместной работе «Ересь апокатастасиса: от истоков до современности» уже прямо  в заглавие своего опуса вынесли  собственный приговор. Хотя, на чем, собственно, основано обвинение в ереси и  такое неприятие мысли о том, что те, кто возможно, нам и не нравятся, могут пребывать вечно с Богом, или уж по крайней мере, не бесконечно кататься по раскаленным сковородкам?
«Концепция всеобщего спасения, отрицая вечность ада, игнорирует одновременно и непостижимую тайну любви Божией, которая превыше всех наших рациональных или сентиментальных концепций, и тайну человеческой личности и ее свободы. Любовь Бога предполагает полное уважение к Своим созданиям, вплоть до “вольного бессилия” отказать им в свободе» – так считает архимандрит  Плакида (Дезей), бывший католический, а затем православный  монах и священнослужитель (годы жизни 16.04.1926 – 07.01.2018).
Другую сторону в основном представляет известный богослов профессор А.И. Осипов, который при этом, сразу объясняет, что конечность  или бесконечность адских страданий грешников им окончательно не утверждается. Профессор, по его словам, пытается ознакомить широкую общественность с неоднозначностью видения этого вопроса  святыми отцами. 
Приведение многочисленных цитат, как уже отмечалось,  не является целью данной работы. О том насколько эта многочисленность по мнению автора «полезна или вредна», будет сказано в главе, специально посвященной данному вопросу. Наши современники  порой даже высказываются уже за то, что бы считать отрицание вечных мучений неким тестом на человечность, показателем причастности к добру и любви. На современном нам этапе развития богословской науки  апокатастасис понимается вполне однозначно – конечность (не вечность) страданий грешников и спасение их вместе с праведниками.  Это спасение мыслится как происходящее через некое возвращение (как Божественный акт)  всех людей в  состояние «недоступности» для греха, восстановление  в безгреховное состояние разумных личностей,  приведенных Богом в бытие. В связи с этим необходимо следующую задачу и разобраться в смыслах, придаваемых «заветному» слову.

Различия в понимании апокатастасиса
Итак, повторимся, что сейчас в первую очередь апокатастасис ассоциируется со «всепрощением» со стороны Бога всех и за всё. По сути, если мы возьмем в рассмотрение только праведников, это и будет Спасение в понимании православной сотериологии. В отличие от римокатолического юридизма, исповедующего необходимость «заслужить прощение», Православие говорит об исправлении  человеческой природы Богом. Это должно произойти в той части, в какой это не доступно самому человеку, но желаемо им. То есть –  Бог спасает тогда, когда сам человек стремиться к Богу и усердствует в этом.
Впервые  определенное недоверие к апокатастасису возникло в связи с именем христианского мыслителя Оригена. Он считал, что при творении Мира имело место предсуществование душ, которые были сотворены сразу в ангельском состоянии и потом лишь соединялись с рождающимися телами людей. Учение об апокатастасисе этого мыслителя, жившего в III веке нашей эры, строится на собственном толковании Ветхого и Нового Заветов.  Ориген пишет: «Те же существа, которые ниспали из состояния первоначального блаженства, но при этом пали не неисцельно, подчинены распоряжению и управлению святых и блаженных чинов, описанных выше, пользуясь их помощью и исправляясь под влиянием спасительных наставлений и учения, они могут возвратиться и быть восстановленными в состояние своего блаженства». При этом, философ не считает спасение легким для людей, ведущих неправедную жизнь. По его мнению, они  будет подвержены наказанию. В этом писатель видит соблюдение принципа справедливости. Состояние блаженства и гармонии, считал Ориген, будет достигнуто грешниками  «путем величайших и тягчайших наказаний и продолжительных, так сказать, многовековых, самых суровых исправлений, после научения сначала ангельскими силами, потом силами высших степеней, словом путем постепенного восхождения к небу,  путем прохождения, в некоторой форме наставлений, всех отдельных служений, присущих небесным силам».  Ориген относил данное рассуждение и применительно к падшим ангелам. Длительность «суровых исправлений»  будет зависеть от того, насколько грешен человек - чем греховнее, тем дольше пребывание в аду. Таким образом, утверждая, что нечестивым людям и демонам потребуется исправление, Ориген, фактически, строил спасение на принуждении. Адские страдания продолжаются до тех пор, пока  исправляемая личность (человек или ангел) не образумится. Здесь под видом милосердия (конечное спасение)  мы видим, по сути, жесточайший гнет.
Под таким углом зрения осуждение учения Оригена на  Пятом Вселенском  соборе видится весьма ответственным и продуманным. В этой связи интересно разобрать девятый анафематизм, принятый Поместным Константинопольским собором 543 г., состоявшимся за  десять лет до Вселенского: «Кто говорит или думает, что наказание демонов и нечестивых людей временно и что после некоторого времени оно будет иметь конец, или что будет после восстановление демонов и нечестивых людей, - да будет анафема».  Смысловое наполнение этого соборного предписания противниками апокатастасиса видится как тезис в их пользу. Так ли это? Возможно так. Но всестороннее исследование предполагает эксперименты.
Начать хотелось бы с того, что данный Собор не является Вселенским. Важно ли это? Есть основания полагать, что да. Сколь точны и окончательны формулировки Поместных Соборов, если потом требовались Соборы  Вселенские? Хотя и Поместные Соборы полноправно образуют Церковное  предание, но все же можно ли относиться к ним с  позиций исследовательского (в том числе критического) анализа? Попробуем.
Во-первых, видим, что речь сразу идет о наказании. Тут же хотелось бы уточнить, что юридизм в отношениях Бога и  человечества плохо ложится на православную догматику. Бог зла не сотворил. Что бы наказать, незачем долго ждать и откладывать  смерть конкретного виновного человека. Совершенно очевидно, что Замысел Творца направлен на наше спасение. Юридическое наказание не имеет места при таком подходе. Если в первой части цитаты поставить смысловое ударение на слово «наказание» (как на причину анафематствования), то было бы вполне логично. Перифраз получился бы следующим -  кто говорит, что Бог  наказывает (хотя бы и временно) демонов и грешников, действительно думает и говорит не православно. Потому что Тот, Кто смиренно стоит при дверях и ждет позволения войти, не карает, а  призывает, ожидает, долготерпит – именно это  родительское «наказание» для тех, кого Он любит (Откр. 3. 19, 20).  Здесь не про казнь.
Во-вторых, тот кто думает и говорит, что наказывая (читай – осуждая и казня) Своих созданий  Божество потом прекращает кару произвольно и изменяет участь  (восстанавливает) казнимых без их согласия в некое состояние, которое осужденные, очень возможно, и не желают для себя, тот так же погрешает против здравого смысла. Что это за милость такая – относиться к разумным существам как к растениям? Где свобода, где место личности? 
Моя попытка рассмотреть этот анафематизм отцов Собора 543 г. под непривычным углом зрения вызвана несогласием  низводить  поиск Истины до схоластических упражнений в спорах. Мы ни каким образом не можем отменить того обстоятельства, что чем дальше по времени мы от Евангельских событий, от благодатного Дара Пятидесятницы, от апостольской проповеди, от первохристианских общин и от богоносных отцов, тем мене способны воспринимать Откровение и ощущать Благодать. Удивительно и прискорбно наблюдать готовность теологов и богословов рассматривать под микроскопом буквы и строчки, не замечая целого. Святитель Ириней Лионский писал: «Если же не можем найти в Писаниях объяснение всего, чего мы ищем, все-таки мы не будем искать другого Бога кроме Того, Который есть».
Автор работы полагает, часто  причиной недоумений и разногласий, порой доходящих до границ противостояния на грани раскола, является отсутствие синхронизированности используемых понятий. Как и во многих других случаях, путаница и непонимание возникают тогда, когда диспутанты придают различные значения одним и тем же терминам, или же наоборот - обозначают разными терминами одни и те же явления. Попробуем и мы разобраться в этом на некотором примере, а именно – попытаемся более детально рассмотреть возможность приемлемости апокатастасиса как богословского термина.
Анастасис (воскресение).  Знаем ли мы, как произойдет всеобще воскресение? Несмотря на смелость вопроса, не станем демонстрировать ложную скромность и ответим – знаем. Если и не в подробностях, то все равно, из православного догматического учения мы знаем самое главное: люди воскреснут не сами по себе, не своим усилием. Всех воскресит Бог, и все окажутся в равном положении – снова живые телесно, но при этом не подверженные ни физической болезни, ни физической смерти. Каждый останется собой – человеком, прожившим свою земную жизнь,  имеющим опыт раздельного пребывания души и тела, то есть смерти.
«Сеется тело душевное, востает тело духовное» (1Кор.;15:44). Очевидно, что с одной стороны мы будем теми же самыми личностями, с другой же стороны окажемся такими, какими еще не были – восстановленными в состояние,  присущее когда-то нашим эдемским родоначальникам. Но у нас  уже будет опыт существования без Бога и опыт  раздельного пребывания души и тела, то есть смерти.  И в то же самое время мы будем приобретать  новый опыт, недоступный лично нам  во время прежней телесной жизни – после всеобщего воскресения будет явлено ранее сокрытое. Эта недоступность, сокровенность, была связана с наследственной поврежденностью человеческой природы. Мы, безусловно, не станем адамами и евами в состоянии  до познания добра и зла. Лично мы уже знаем в той или иной мере добро и зло, и расплачиваемся за это знание. Но сама природа будет снова бессмертной и способной со всей очевидностью  узнать (узреть, ощутить) Божество.  Да – узнать смогут все. А приобщиться – нет.
Митрополит Иерофей Влахос пишет: «Таким образом, будут восстановлены и грешники, в том смысле, что они увидят Бога, но не будут приобщаться Ему … Бог возвратит грешникам то, что они потеряли в результате греха, восстанавливая их души в полноте их природных сил и способностей. Но они не будут иметь такого общения с Богом, которое приводит к обожению».
В нашем примере  обоснованно и закономерно мы можем назвать всеобщее воскресение частным случаем восстановления. Разве есть в этом противоречие православному воззрению? Преподобный Максим Исповедник именно так и считает (цитата будет ниже). В определенном (узком) смысле «анастасис» и «апокатастасис» будут обозначать одно и то же. В широком, так сказать, окончательном смысле такое тождество будет искусственным, так как апокатастасис в его богословском наполнении простирается дальше – это не просто  «восстание из ада», а восстановление способности  быть Богу своими взаимно, а не только с Его стороны. Ведь Он нас никогда чужими и не считал. Надо сказать, что в отношении других разумных творений Божиих – бестелесных умов – действует та же логика.
Что же способствует наличию давнего спора о возможности существования всеобщего восстановления в Промысле Создателя относительно людей и бесплотных духов?  На взгляд автора этому есть две основные причины, каждая из которых приводит к системным ошибкам. Они-то и являются, на мой взгляд, причиной недопонимания  и спора.

Отправные  точки  противостояния
Спор сам по себе в христианской этике считается моветоном, за исключением, разумеется, апологии евангельских истин в нехристианской среде. В этой связи закономерно будет предположить, что обе платформы потому и не верны, что с одной стороны являются неким «подспорьем» в противостоянии, а с другой стороны, тем ошибочным элементом формулы, при наличии которого решение заведомо невозможно. Мной проявление этих ошибок  видятся вот в чём:
1) антропоморфное представление о Божестве и Царстве Небесном;
2) рассмотрение вопроса под весьма ограниченными углами зрения;
3) чрезмерное полагание на всё «общепризнанное» (в т.ч. ложное) и, тем самым, освобождение себя от обязанности следовать основополагающему.
С первым пунктом все более или менее  понятно. Приходится фактически постоянно наблюдать, как представление о Божественной Личности среди основной массы верующих часто соскальзывает на «очеловечивание» Бога (в негативном смысле) и наделение Его присущими человеку, и потому нам без труда понятными, качествами. Встречающийся даже в авторитетных  церковных источниках «гнев Божий», «наказание Божие» мыслится вполне по-человечески. Вечная участь каждого человека воспринимается как итог торга с Богом, или как волюнтаристское решение – этим рай, а тем ад. Как следствие этого, таким же представляется и эсхатологическое состояние человечества – социоморфным, примитивным. Рай видится чем-то вроде бесплатной  фруктово-овощной базы, а вечное мучение и ад – как тюрьма с пытками.  Увы, даже среди богословски образованных публицистов нет-нет, да и проскальзывают такие образы. В этой модели человек представляет собой, в переносном смысле, пучок соломы, для которого главный вопрос:  в печь или на печь –  гореть в качестве растопки, или греться, выполняя назначение матраса.  При таком подходе не остается места для человеческой личности, всё в руках истопника. А зачем истопнику жалеть непослушную, колючую солому? Мягкую можно бы ещё оставить, а прочую сжечь. При этом Божественный Промысел еще и наделяется человеческим набором страстей. Приписывая Вседержителю искаженные собственным представлением «справедливость» и «целесообразность», мы совершенно игнорируем тот факт, что  Бог не связан необходимостью ни того, ни этого.
Другая причина более тонкая. В современной внутрицерковной дискуссии принято рассматривать тему апокатастасиса  в двух основных плоскостях. С некоторым количеством подпунктов и оговорок, укрупненно, мы все же видим именно две платформы, на которых развивается полемика.
Во-первых, это осмысление тезиса, «Вне Церкви нет спасения», автором которого считается священномученик Киприан Карфагенский (III в. н.э.). В свете данного постулата необходимо задаться некоторыми вопросами, а именно - требуется установить, кого считать находящимися  в Церкви, каковы признаки этого нахождения, только ли внешние атрибуты церковности могут быть учтены?  И, кроме того, где границы Церкви, за которыми и начинается  это губительное «вне»? Рассматривать апокатастасис как всеобщее спасение, в разрезе  принадлежности к Церкви (всеобщее спасение церковных людей) видится весьма смелым шагом. Намек на возможность более широкого понятия  Церкви покажется еще смелей, что называется, «на грани». На первый план в этом случае, как часто указывает профессор А.И. Осипов, неизбежно выходят распятый рядом с Христом разбойник,  ветхозаветные праведники, не успевшие креститься мученики, а так же исторические персонажи, не знавшие евангельского учения, но поступки и образ жизни которых вполне сопоставимы с жизнью по христианской совести. О том, кого Бог считает Своими, то есть  гражданами Своей Церкви и Царства Небесного, а кого не считает, не может быть определен методом победы в диспуте. Так же, как на другие насущные вопросы, ответ и на этот оставляется в православном вероучении  в  сфере действия Божьей воли, отдается на разрешение Его праведности и милосердию.
Оно – милосердие, как раз и является второй платформой, на которой апокатастасис часто бывает рассматриваем представителями различных полемических позиций. В этой связи можно предположить, что подходить к теме апокатастасиса (и вообще спасения) через полную зависимость сотериологических понятий от экклесиологических границами не очень-то и уместно. Намного честнее, на мой взгляд, вести дискуссию на более фундаментальной основе, не забывая, что речь идет о вечной участи (!), важность которой не сопоставима с внешними факторами временного земного существования.
Но вернемся к упованию на милосердие. Этот базис, как уже было отмечено, представляет собой один из основополагающих богословских постулатов о Боге Любви.  Однако, Его милосердие, явленное как в творении Мира, так и в Вочеловечении, не могут быть обойдены вниманием  в разрезе человеческого греха, продолжающегося сознательного богоборчества, дальнейшего отдаления человечества от Бога. При всем разнообразии формулировок можно сказать, что эти полемисты ставят общий вопрос: зачем выискивать организационно-канонические причины проблемы, такие как границы Церкви, если более важный и фундаментальный вопрос, касающийся свойств Бога с одной стороны, и реалий человеческого бытия с другой, остается не до конца понятым и усвоенным. В связи с этим «исследование границ» откладывается для возможности решения других проблем и полемика из «земного» переносится в «небесное». В кавычки поставлены оба слова, так как человеческим разумением в полной мере нельзя охватить даже первое, тем боле  невозможно оценить второе.  Хорошо понятно горячее желание знать, как далеко простирается Божие милосердие, как учитывается при этом объективная реальность духовного состояния человека, то есть – насколько же оправдано ожидание апокатастасиса.  Такой ответ, если он вообще может быть получен, имеет самый широкий практический  смысл. Ведь исходя из этого ответа, должна, по сути, строиться вся жизнь христианина. Это является залогом актуальности данной темы еще  на многие и многие периоды в будущем. А сейчас проблема практической, с позволения сказать, жизни верующих людей весьма наглядно представлена в различиях, ярко проявляющихся в христианских деноминациях.  Если Божественная благость, дарующая спасение, перестает быть важнейшей целью в виду её неизбежности, своего рода «гарантированности» в силу неких обрядовых или декларативных действий, то и христианскому благочестию нет причины или обоснования. Этика, аскетика, богословие, умное делание, добродетель как таковая – все теряет смысл.  Однако я не склонен упрощать одну из позиций в полемике на тему всеобщего спасения и восстановления творения в первоначальной сущности. Мной лишь намеренно использована определенная антитеза для большего заострения внимания  на важности проблемы.
Что читаем у ранее цитированного святого Максима Исповедника? Записанный «Диспут в Визии»  между ним и епископом Кесарии Вифинской Феодосием касается  проблемы монофилитства. Но в записи этой беседы, являющейся важным богословским документом, запечатлены слова авторитетного святого. Вот что, в том числе, сказал прп. Максим  Феодосию: «В нашей власти находится все добровольное, именно добродетели и пороки, а не в нашей власти – подвержение нас разного рода случающимися с нами наказаниям или противоположному им наградам. Так, не в нашей власти ни наказующая нас болезнь, ни одобряющее здоровье, но производящие их причины в нашей власти, например, невоздержание – причина болезни, как воздержание – здоровья, и соблюдение заповедей – причина Царства Небесного, как преступление их – огня вечного». Кроме  того, что святой Максим нисколько не сомневается в наличии «огня вечного» как следствие нарушения заповедей, он еще  напоминает важнейшую  вероучительную истину о свободе человека – «в нашей власти…» говорит он.
Несколько забегая вперед, скажу, что лично мне ближе и понятнее рассмотрение вопроса апокатастасиса не с точки зрения «границ Церкви» или «милосердия», о которых было сказано выше. Я считаю, что тема апокатастасиса в его современном понимании, это громкий вопрос о свободе человека, ее пределах, отношения к ней самого человека. А еще главнее - отношения Бога. Однако же вернемся к прп. Максиму Исповеднику, так как нам интересны и более важны другие его слова. 
Недоумения по поводу взглядов святителя Григория Нисского  преп. Максим очень понятно разъясняет, и предложенное им понимание восстановления видится вполне приемлемым. В самом известном  и наиболее цитируемом своем изречении, содержащемся в его письменном труде «Вопросы и недоумения», по поводу воззрений святителя Григория Максим ответил: «Церковь знает три апокатастасиса. Первое – это восстановление каждого по причине добродетели, в которой каждый восстановлен при осуществлении в себе логоса добродетели. Второй  – это восстановление всей природы в воскресении – восстановление к нетлению и бессмертию. И третий – тот, который и употребил по-своему Григорий Нисский в своих писаниях – это восстановление сил душ, подпавших греху, к тому состоянию, в котором они были сотворены. Ибо необходимо, чтобы как вся природа в воскресении плоти получила бессмертие в чаемое время, так и извращенные силы души по прошествии веков отложили бы память о пороке, внедренном в них, и проходя все века и не находя, где бы остановиться, пришли бы к Богу, не имеющему предела. Так, посредством ясного знания, а не причастия Божественных благ, душа получает свои силы и восстанавливается в первоначальное состояние, и Творец выказывается как не являющийся причиной греха».
Эта объемная цитата  очень о многом заставляет задуматься. Прежде всего, она показывает, что наш пример с сопоставлением терминов воскресения и восстановления является правомерным – прп. Максим  прямо на это указывает.  Затем он не критикует, а поддерживает святителя Григория – Церковь (а не кто-то иной) «…знает три…» и третий (знаемый Церковью) тот, «…который употребил по-своему Григорий Нисский…». Кроме непосредственной поддержки святого каппадокийца,  видим еще, что прп. Максим четко выстраивает этапы развития самого процесса и описывает понимание последовательности соединения человека  с Богом.
Начало, по мысли  преподобного, состоит в том, что человек выбирает путь добродетели. Это, по сути и значит – встать на путь истины, обратиться лицом к Богу. Человек, решивший идти к  Создателю, исполнять заповеди и следовать в сторону добра (хотя бы только решившийся), уже отличается от безразличного, или атеистически настроенного биологического собрата так же, как отличается день от ночи и небо от земли. Разве это не самое настоящее пробуждение, возвращение (пусть пока и неполное) к своему предназначению? Фактически мы видим самовосстановление, ибо эта первая стадия зависит только от нас самих. В дальнейшем на этом нелегком пути неизбежны падения. Но ни куда не девается и зависящее от нас самих еще одно восстановление: покаяние, которое  вновь и вновь возвращает нас на путь, ведущий в нужную сторону.
Затем идет следующее восстановление, указанное прп. Максимом. Это всеобщее воскресение. Выше данный вопрос уже достаточно нами разобран в разрезе заданной темы.
А вот третье восстановление … на мой взгляд, оно-то и выводит дискуссию  «pro et contra», на принципиальный и неожиданный уровень, а именно – позволяет сомневаться в правомерности самой постановки вопроса.
В связи с этим возникает повод задуматься: за гробом нет покаяния. Это понятно и объяснимо. Ведь в посмертном состоянии существует только душа. Тело уничтожено смертью, и значит, перед нами не человек, так как человек это душа и тело. А в состоянии всеобщего воскресения? Как быть с человеком (более полноценным, чем мы сейчас), которого окончательно воскресит Бог? Будет ли он обладать свободой? Если нет, то как останется личностью? Священное Писание весьма часто, но очень прикровенно повествует об этом.
«Наступает время, в которое все, находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия; и изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло – в воскресение осуждения» (Ин. 5:28-29). Так что же произойдет?  «Изыдут» сами, или будут изгнаны против их воли осуждающим юридическим актом? 
На примере разбора церковных текстов мы можем увидеть, что вкладывание того или иного смысла в любые  изречения находится в полной власти толкователя.  Апокастасис, как парад сменяющих друг друга миров, он же как возможность исправить и исправиться, и опять он как всеобщее воскресение. Отвергая одни значение данного термина, Церковь не возражала против других и приветствовала третьи. Я считаю важным именно с этих позиций смотреть не столько на сам апокатастасис, сколько на ситуацию наличия современного спора вокруг него. Относительно определения смыслового наполнения задача видится мне решенной –  прошедшее от первоначального бытового значения, через антично-философское восприятие (мифология, Ориген) до высокого определения спасительного действия Бога, понимаемого как совершение Им недоступного для действия человеческого (воскресение, очищение, окончательное обеспечение неприкосновенности со стороны греха), слово «апокатастасис»  не может быть отвергнуто. Снова приходится повторить, что вопрос Спасения не может быть разрешен человечеством путем спора. Методика доказывания диспутантами своей правоты, по моим наблюдениям, ни сколько не способствует ясности. Как правило, дискутирующие строят аргументацию  по точным цитатам текстов Священного Писания и святоотеческих творений, где встречаются прямые высказывания относительно темы. В них часто используются такие  выражения, как «окончательно, навсегда, бесконечно, навечно» и подобные им. Данные цитаты воспроизводятся в общем контексте дискуссии с приданием им нужного той или иной стороне толкования.
Предваряя следующую главу, посвященную третьей и последней поставленной задаче – установлению правомерности ссылок и цитат в споре на рассматриваемую тему, мне хотелось бы упомянуть  (напомнить) о немаловажном обстоятельстве. Отчасти это уже было отмечено, а именно – в Православной догматике многие вопросы, связанные даже с земными  евангельскими событиями, нельзя признать поддающимися исследованию и пониманию. Не тем ли более  это относится к грядущим состояниям будущего века?
Цитатные войны

Именно такое название, по моему мнению, подходит для описания той части проблемы, которая требует решения на этом этапе написания работы.
«Цитатные войны» в большинстве своем не прокладывают путеводительную ниточку к Истине, а нагромождают множество узлов, петель и ложных троп.  Как сами доказательства, так и контраргументация к ним все далее погружаются в схоластику, напоминают какие-то придирки, подлавливание на слове, сводятся к взаимным упрекам в неточностях перевода, вырыванию из контекста, непризнанию  за цитатой  объявленного авторства, и так далее.
Начиная ревностное использование цитат и думая, что этим почитается память святых отцов, полемистам было бы уместно вспомнить, а что же такое есть святость. Считает ли Церковь признаваемых святыми людей непогрешимыми? Отнюдь. Православное вероучение не настаивает на том, что канонизированные подвижники были святы каждое мгновение своей жизни.  Избранные Богом по известным только Ему причинам, эти люди служили благовестниками Божией воли, свидетельствовали своей жизнью истинность переданного Откровения. Но в человеческих рассуждениях по присущей всем без исключения немощи допускали порой и отступления от Истины, если брались рассуждать о запредельных даже для них сферах.
В то же время, сама догматика Православного вероучения, имея  источником Богооткровенные повествования, получена в виде изречений и обращений (по большей части записанных) апостолов, наставников общин – епископов,  апологетов, богословов, аскетов. Да и Благая Весть дошла до нас, будучи ни чем иным, как  Книгой.  Поэтому ни в коей мере здесь не предлагается пренебрегать Преданием или игнорировать духовно-интеллектуальное наследие подвижников.
Не лишним будет так же привести себе на память тот факт, что у Божиих угодников хорошо получалось,  по слову св. апостола Павла «плакать с плачущими и радоваться с радующимися». Таким образом, педагогический посыл апологетов в частных письмах, проповедях, посланиях к общинам, зависел от состояния адресата, к которому они обращались, и с учетом этого мог подкрепляться целым спектром аргументов – от яростно обличительных до умилительно утешающих.
Сторонники возможности спасения для всех грешников, как правило, имеют весьма небогатый «арсенал». С представителей этой стороны и начнем. Их доводы почти всегда из разряда общехристианских. Апеллируя к милосердию Бога, Его всеведению, а значит  невозможности для Творца приведения в бытие тварей, о предстоящей погибели и вечных муках которых Он точно знал,  апологеты всепрощения впадают в самое распространенное забытье. Они вновь и вновь  отказываются помнить, что Царство Небесное не от мира сего. Что-либо, не понятно нам, не перестает от этого существовать.  Невозможность для нас совместить в своем понимании всесилие и абсолютную власть с абсолютным же смирением и любовью, не делает для Бога невозможным такое сочетание.
Со сторонниками вечных мук дело обстоит иначе. Наивесомейшим аргументом они  считают всю целиком 25-ю главу Евангелия от Матфея. Она  начинается примером о десяти девах, продолжается притчей о талантах и оканчивается описанием разделения агнцев и козлищ. Особенно безапелляционно звучат стихи 41-й и 46-й:
«41 Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его» …
«46 И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную».
Казалось бы, священный текст обезоруживает любого противника  «теории наказания» и полностью преодолевает сомнения в неизбежности именно «приговора», и непременно окончательного.  Но, объективности ради,  требуется рассмотреть ситуацию более пристально.
Есть ли спасительная соломинка для  сторонников противоположного мнения?  Мне она видится  в попытке  расширить контекст. В главе есть отрывок (всего пара стихов) привносящий надежду:
«13 Итак, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий.
14 Ибо Он поступит, как человек, который, отправляясь в чужую страну, призвал рабов  своих и поручил им имение свое».
Чем могут быть интересны данные стихи в разрезе темы? Попробуем разобраться, рассмотрев еще два новозаветных текста.
Во Втором послании к коринфянам Апостол Павел пишет:
«3 И знаю о таком человеке (только не знаю – в теле, или вне тела: Бог знает),
4 что он был восхищен в Рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать».
Церковное предание без сомнения относит эти слова к самому апостолу, который, в соответствии с  принятыми тогда культурно-этическими нормами,  не говорит прямо о том, что произошедшее случилось именно с ним.
Побывавший в Раю св. Павел заявляет, что вербально передать опыт прикосновения к Небесному Миру, проиллюстрировать его реалии, он не в состоянии. Не потому ли это происходит, что  тот самый Мир не имеет никакой схожести с миром этим – земным?
Как же тогда Господь Иисус Христос вполне понятно объясняет человеческими словами то, что ожидает праведников и грешников при явлении Царства не от мира сего?  При этом Он обращается к ученикам, еще не стяжавшим Духа Святого.  Павел же пишет первообщине  Коринфа  –  уверовавшим и принявшим благодать Духа христианам.  Закономерно предположить, что у  «восхищения до третьего Неба» и у притчи про агнцев и козлищ разные цели.  Когда бывший Савл  сподобился прикоснуться к Вечности, к  Небу, это было сделано Богом для пользы  именно апостола.  Переживание  самим Павлом состояния Рая и было целью данного события. Он упоминает об этом в послании вскользь.  Поскольку созерцаемое в Раю не было ему явлено для пересказа, то и слова не могли быть подобраны, оставшись неизреченными из-за тотальной  несхожести двух видов бытия, Горнего и дольнего. 
Христу же нужны «изреченные»  слова.  В этом залог возможности понимания слушающими педагогического посыла притчи. Самое время взглянуть на 14-й стих упомянутой  евангельской  главы.  Господь сообщает, что при Своем пришествии  Он поступит будто бы  «как человек». Однако зачем ждать бездну времени что бы поступить по человечески. Обладая всесилием можно отомстить всем врагам немедленно, без всякого суда и объяснения. Очевидно, что Господь заботится о пользе слушающих и нисходит до их уровня.
То же самое  видим и в отношении изложения видений св. Иоанна Богослова.  Узрев будущее, он получил Божественное повеление: «Итак  напиши, что ты видел, и что есть, и что будет после сего» (Откр. 1: 19).  Таким образом, в Книге Откровения апостола Иоанна мы наблюдаем лишь образы, предлагаемые нам на доступном для нас уровне понимания,  которые, к большой печали для современных доморощенных прорицателей, не возможно точно соотнести с событиями этого мира.  Однако  смысл Книги Откровения не сокрыт, он очевиден – без Бога хуже, чем в море  раскаленной лавы. И День окончательного явления Бога  всем разумным творениям настанет. Что же будет, и главное – как будет на самом деле в конце времен при открытии Вечности – неизреченно.
Притча о талантах не  представляет собой фотографического отражения предстоящей Парусии и не является инструкцией для проведения Страшного Суда.  С грешником будет то же, что и с прогневавшим царя преступником – вот назидание, понятное для человека I века нашей эры.  Любое иное повествование вызвало бы непонимание. То, что райское и адское состояние являются понятиями духовными, а не телесными, и характеризуется исключительно близостью к Богу, нельзя было описать точнее, кроме как сравнивая с милостью или недовольством  правителя.  Другим образом невозможно было объяснить той аудитории  ввержение виновных в неблагоприятное для них состояние. Ведь добровольное и осознанное погружение себя в озеро горящей серы воспринималось бы слушателями как  безумство. Поэтому то, что попущено, не воспрепятствовано Богом из уважения к свободе человека, в притче гипертрофировано как вынесение приговора.
Священное Писание имеет особое духовное свойство быть благотворно применимым к совершенно различным ситуациям одними и теми же своими текстами. Церковь знает это и предлагает нам Слово Божие непрерывно в течение все нашей жизни, во всем без исключения круге богослужения (суточном, седмичном, годовом), в молитвословиях на частную потребу. Но так же Церкви известно и то, что Священным Писанием можно злоупотребить, используя его для обоснования сиюминутных потребностей. В этом Церковь имеет тяжелый отрицательный опыт случавшихся ересей, расколов, вероотступничества. В Книге Книг присутствует как практическое духовное наставление, так и обетование, призыв к надежде. Есть очевидное и есть предстоящее.
Результатом освоения третьей задачи я бы счел вывод о том, что на основании данного Богом Откровения  возможно понять и выполнить  ожидаемое Богом от человека в мире видимом, но совершенно невозможно с уверенностью считать понятными  деяния Бога в Его Царствии, где мы, вероятно только и сможем окончательно постичь о возможность или невозможность апокатастасиса.

Заключение
Автором в меру сил  реализованы поставленные задачи. Но хотелось бы коснуться еще одного аспекта, уже отчасти упомянутого.  Это вполне уместно сделать в заключение труда над данным письменным проектом.
Речь идет о рассмотрении возможности влияния дискуссии по данного вопросу на Церковное единство. В моем понимании анафемам Церковь подвергала именно представления о восстановлении как насильственном, вымороченном действии со стороны Бога в отношении человека, попытке затащить в Царство Божие  «нечистое», которое, как известно, его не наследует. Нет пользы пытаться распространить действие анафем дальше и подкреплять ими свои личные предпочтения.  В этой связи желательно, что бы любители схоластических споров  почаще приводили себе на память название 28-й главы второй книги знаменитого труда святителя Иринея Лионского «Против ересей». Эта часть озаглавлена следующим образом: «Совершенное знание не может быть достигнуто в настоящей жизни; многие вопросы должны быть смиренно предоставлены Богу».   
В Церкви, например, не предпринимаются попытки физиологически понять и описать событие непосредственного Воплощения Спасителя –  Благовещение Пресвятой Богородицы как момент зачатия  Сына Человеческого, процесс Его  физического Рождения. Нет описания Воскресения Господа в техническом аспекте этого События. Отсутствует умствование о механизме творения Богом всего сущего. Известно, что сотворил Господь, а как, не известно – « В начале сотворил…» и всё.
  Даже святые, имея опыт временной смерти, иного соприкосновения с невидимым  Миром  (Царство Божие внутрь вас есть), не имели и до сих пор не имеют опыта всеобщего воскресения. Часто упоминаемая невозможность посмертного покаяния ни каким образом не опровергает и не подтверждает невозможность проявления воли после всеобщего воскресения. Любое понимание в этом может исходить лишь непосредственно от Бога и напрямую к каждому из нас. Вероятно, это и называется Судом. Ни каких оснований для утверждения на основе Священного Писания или иной основе об отсутствии свободной воли у человека после обретения окончательного бессмертия, в процессе работы над темой не выявлено.
Автор делает вывод, что Церковное учение об апокатастасисе состоит из понимания его как эсхатологической и сотериологической Тайны, доступной только Богу. Любые определения и высказывания на эту тему имеют право на существование лишь в свете апофатического богословия.
Вероятно (всего лишь вероятно), что правильным будет мыслить о крайне небольшом количестве людей, которые после Славной Божественной Парусии будут вечно находится в аду (а вернее - ад будет находится в них). Совершенно точным автор считает, что такое состояние будет результатом не «божественной мести», а проявлением всей силы личности этих людей устремленной от Бога, а не к Нему. Точно так же автор считает, что  мысль о том, что «ну тогда успеем, там и исправимся» с большой вероятностью приведет в число упомянутых выше людей.