Луна поэта

Луна,
привет!
Тебя и не узнать,
вчера тонула
         в бурной туче,
а ныне вышла зажигать,
всё потому,
что стала лучшей, –
медаль огромная горит,
и не видать соперниц в зале, –
наверно, им очки раздали,
а то медалька ослепит!
Одна лишь ты
в ночи звезда,
и если б стала женщиной-луною,
то я б увидел города,
ведь ты б взяла
            меня с собою.
И озарила тихие места –
в саду ли,
или там у речки,
но лучшие места всегда на печке,
а лучше б я у тихой свечки
скрипел пером своим,
не раскрывая рта...

И на тебя глядел,
на эти плечи –
с такими надо выезжать на бал.
Брат Пушкин!
Представляю твои речи,
с какими ты лобзал чужие плечи
и их всё больше открывал.
Как хорошо,
что есть всего одна,
одна ли женщина,
             один ли месяц,
и пусть Сатурн меня не бесит,
что у меня одна Луна,
         не десять,
и страсть моя поэтому бледна.
Как хорошо,
что он меня не слышит.
Что на Луну мою не дышит.
И нету столько
у него колец,
чтоб эту тоже – под венец.
Я б не сказал,
что страсть его сильней,
и груди Лун его – ну просто точки,
а у моей Луны видней
шестой размерчик под сорочкой!

Плывёт Луна,
          плывёт одна,
не страшно ей в кромешном поле,
и ночь Луной
большой полна –
как будто выпила до дна
и щупает меня,
как огурец в рассоле!
Люблю ночную простоту –
зевок –
и ты уже послушник –
уходишь с миром в темноту,
Луна всё дальше
              в темноту,
бросая мне в сковороду
свой маслянистый лучик!
Ночная кухня –
точно для меня,
ей богу,
я и впрямь лунатик,
такая в доме слышится возня,
как будто
наложил в пелёнки братик.

Был первым
парнем
мерикос,
кто до красавицы дорос,
а может врёт
довольно нагло.
Скорей Мюнхгаузен
решил вопрос,
садясь на пушечные ядра.

И если
чешут про Луну,
то девушку лишают чести –
я мерикоса прокляну,
возьму с плиты сковороду
и будут яйца у него
во рту
с его лапшою вместе!

Луна сейчас в моём саду,
и чувствам дам я волю,
я с лучшей девушкой сижу!
И рядом сесть я не позволю.
Пусть человечество скорбит.
Глаза вылазят из орбит.
Пускай с корзинами мимоз
летят индус и мерикос,
и пусть Луне не устоять,
как белокурому Эльбрусу,
но прежде, чем «ура» кричать,
они увидят, что встречать
их вышли – я,
Цветаева и Брюсов.