Дни и годы

Что этот год? Что вообще год и годы, дни?
Это бездонное время, принадлежащее пустоте, которую ты, каменеющий в кататонии, отчаянно грезишь наполнить действием и границами.
 
Ткань поэзии — всегда уже перевод с божественного, 
сделанный умирающим узником этих стен для ясной попытки освободиться. 
 
Вспыхивающий ум — это кадка с монетами и каменьями, таинственно обретённая во внезапно раскрывшемся горном гроте на высоте небес, однако не взятая, не разграбленная.
 
Сумка с горячей речью, купленная на ярмарке; экстремальный бег и насыщенный, дикий год — безумные дни вне закона.
 
Отрыв: никого за спиной, и никто уже не появится. 
Полуденная тоска в тени на цветущем зелёном склоне, длящийся час утомлённых странствий под жарким Солнцем.
 
То — мой забытый сезон в аду; горячий асфальт полуобморочного блуждания, оазис в прохладе вод — так упоительны были и жар асфальта, и свежесть прохладных вод!
 
Заоблачный край, новонайденная земля; 
надежда плывущих за девять морей и далёкий путь их, чтобы обжить свой прекрасный мир в удалении от погони.
 
Но пока ещё лишь предстоит создать 
это жёсткое корабельное оснащение, крепко примотанное к твоей кости, чтобы ты мог действительно быть; 
оно снаряжает в дело, начиняя шрапнелью твой костный мозг; опыт и научение в первозданном виде.
 
Каждое лето года — это стремительно падающее давление, дрожь и апатия миокарда и стойкий, напористый взгляд на свои пределы: 
как преисполненность анатомии, так и анатомические пустоты.
 
Мои осложнённые схемы — равно эфемерный туман ускользающих и скрывающихся причин и сама причинность;
это бульварное чтиво и уникальность, сакральная глубина судьбы того, кто его штампует.
 
Моя ностальгия — неожиданно пойманный аромат, напомнивший о священном вечере давних лет;
на секунду дарует прозрение за предел, обновлённую логику пунктуации.
 
Итак, это гул буйной ночи и лихорадка дня;
там всё пространство явственно округляется и словно бы отдыхает в округлых формах своих вещей.
 
Экзальтация раннего утра после бессонной ночи — это ясный блеск белоснежных листов бумаги; структуры воздушных камней и розовые спирали воздуховодов.
Седативный день в загущённой текстуре оттенков желчи, гудящее пение горной выработки.
 
Поэзия — это капля нездешней крови в твоей аорте, симптомы солнечного пятна на внутренней стороне запястья.
 
Поэзия — то, что не получается, но лишь протягивается рукой, выражает страсть изумительным цветом имени, образом своего лица; 
и в движениях нежных рук, цвете имени и прекрасных чертах лица состоит поэзия;
но всё же это — только условная аппроксимация ощущений, и она выворачивает суставы и окормляет опухоль.
 
Поэзия — это маркер глубинной тревоги и непрерывная ловля слов;
это — лепнина синтаксиса, духовная инкарнация мастеров во мне;
это — аутокопуляция в обритой коробке черепа, где чёрт на пружинке притих в ожидании новых всполохов.

Поэзия — это тайна и центр Природы, фосфоресцирующая и намагниченная лента-петля Вселенной; она есть и дверь, и ключ.
 
Игра воспарившими словесами втянула меня так же точно, как одержимость пристрастия до курения табака —
последний крючок, за который бы зацепиться, чтобы не выпасть из мира необратимо;
у них один механизм, но они благодатно уравновешивают друг друга спокойными диалогами в зазеркалье.
 
Я коронован печатью Арто в радикальную неопрятность,
ибо он проносил ощущение апокалипсиса в озарённых костях и нервах — жар, лихоманка, шквал; 
конец времён и безумный пляс на руинах мира.
 
То, к чему Mr. Mojo шёл через три диссонирующие литеры — 
soft, driven, slow & mad like some new language, heavenly in it's brilliance, —
о, я достигаю этого через целое предложение;
семь предложений спустя.
 
И я истолок с усердием свои дни и годы, 
выпарил купорос отгремевшего превосходно вечера;
лишь банкоматы в безукоризненной чистоте.
 
Городская аптека. Мне
золотую таблетку, чтобы убавить умственную белиберду 
и всосать мои дни и годы.
Хрустящий листок инструкции.
И я живу много где.
 
Итак: вплываю в натопленный зал автобуса, словно уставший ангел,
чтобы он вёз меня на исходе дня к завершению долгого марафона.
 
И мне всё же кажется, скоро 
над нами свершится гроза;
вот, началось оно: теперь главное —
не раскрыть священные имена 
своих превосходных учителей.
 
3 марта, 2023 год.