Метель

  Метель, озорная баба, дует во всю силу по улочкам и проулкам, гонит синеватые косынки и платки, сорванные с крыш домов, сугробов. Столько в ней веселья и живой силы, что и тебе весело. Кажется, видишь её, с кулачками бойкими, снежными, с юрким, подвижным туловищем. Мелется в воздусях с вывертами. Сама себя догнать не может!
  Вытянется во всю березовую аллею и опадёт у первых же домов. Солнце покажется, и сразу почти побегут сверкунки в сосульках, замироточат. Робко запятнит влажным и синим мостки. Облака нервные, бегливые. Не дают разжиться теплу. И снова воскресает снежная заваруха. Кажется, сорвёт сейчас идущего мальца и как перекати-поле понесёт по школьной аллее прямо к крыльцу – такая силища в резвой метельной бабе!
  Снег после такой свистопляски вымученный, лежалый. Ни огонька в нём. Мука и мука, хоть соли её, макай мойву и жарь!
  Таскаю дрова в сарай. Тихо-тихо, а вдруг так обдаст всего кашей белой с крыши дома, что поперхнёшься и остановишься переждать. А радостно отчего-то. Февральский бесёнок и во мне.
  После консультации вышел из школы и между совершенно угольными тряпицами облаков в густо-синих просветах увидел на юго-западе две пронзительные планеты.
  А слева от меня, притороченная к полумесяцу, сияла ещё одна. Не было ничего вверху, кроме них, и я понимал красоту небесного аскетизма, его редкую щедрость.