Пепел сердца

Моя первая искренняя любовь —

Полностью выдуманная одиночеством,
никогда не существовавшая,
подлинно не прочувствованная, —

На самом деле она не двигала мной ни в чём;

А потом я остыл и оледенел до камня, забыл её так же ненамеренно и легко — наверное, даже бескровно, — как когда-то расплавил и возогнал себя на этом вымышленном огне.

Она просто канула в прошлое, оставив меня со своими вещами в руках, —

Но, как бы я ни сопротивлялся, как бы ни отрицал, все эти вещи теперь словно бы безнадёжно потускнели в моих глазах, навсегда утратили некое сокровенное качество — невыразимое, неуловимое и тончайшее, восхитительное, чудесное, осеняющее одной секундой, — безвозвратно потерянное, но до сих пор иногда доступное для глубины ощущения — теперь уже в качестве всполоха нежной памяти с горьким смолистым привкусом.

Так я был окольцован своей первой искренней, внутренней, настоящей любовью, случайно выдуманной для оправдания времени, утекающего стремительно —

Времени, ошеломительно настигающего осознанием необратимости, безвозвратности каждого из моментов.

Засыпая, по временам я вижу бесконечно прекрасные кадры прошлого, которые, как бы я ни пытался, я не могу удержать — я бессилен в этом. Тогда я утопаю в горестном сожалении о невозвратном — в сожалении, от которого нет лекарства ни на земле, ни в небе.

Каждый год
в октябре
последствия до сих пор проносятся сквозь меня магическими созвучиями в стуке капель дождя о стекло, в наплывах осеннего ветра, срывающего листья с деревьев старого парка, в потоках музыки, которая звучала в те дни.

И всё это было так нездешне великолепно, как будто произошло совсем не со мной — с другим человеком, героем гениального фильма или романа. Живой, настоящий я как будто остался там навсегда — только там он и жил, только там его и можно теперь найти, — а его двойник устремился вперёд во времени и теперь покоится где-то здесь, захороненный в чёрной земле неискреннего и косного, под спудом словесной маски; надгробие изуродовано немым многословием эпитафии.

Вместе с памятью
разрушается и пространство:
потускнел и рассыпался прежний чудесный воздух, и как будто бы уже нет священного леса, где мы проводили время, и наше озеро больше не очаровывает сентиментальной тишиной и уединённостью осеннего пейзажа; на некогда озарённых, сияющих улицах и домах — печать жуткого неуюта, обречённость, серость, озноб и сумрак.

Всего не сказать,
и тлеет внутри меня
книга моей истории,
и я ношу в себе это
тление.

Прямо в руках разрушаются все места, моменты и ощущения. Совершенно исчезли те люди, которых я так любил — это хуже,
чем смерть; они более чем мертвы. Без них прежних меня тоже нет — только бледная тень блуждает в словах и мерцает сквозь серебро набора.

Каждый год
в октябре
я уношусь глубиной растворяющихся воспоминаний; и всё больше я чувствую, что тогда, кажется, был действительно счастлив.

Почти не успев осознать себя, я растворяюсь в потоке времени и падаю в темноту вместе со всеми своими воспоминаниями. Пропало желание что-либо начинать, развеялось пламя поиска, выцвело ощущение новизны. Всё сильнее я чувствую: здесь ничего не осталось, меня уже ничего не ждёт.

Нервные шрамы окопов и блиндажей изрезали высокогорную, каменистую, но прежде мирную землю моей судьбы.

Противостояние внутри самого себя — ради чего я был увлечён в диссонирующий процесс? Увлечён не извне, но только своей рукой. Многое было разрушено, многих вещей уже не восстановить в первозданном виде.

Что вообще происходит? Кто я?
Измятый, заброшенный, прозябающий,
затерявшийся в серой мгле.
Куда я попал и что делать дальше?
Всё рассыпается, и я отравлен тем,
что не могу быть самим собой.
Чего я хочу на самом деле?

Ради чего всё это происходило?
Наверное, ради чуть большего ощущения жизни внутри. Время уходит, стирается острота и бледнеет яркость, увядает вся радость жизни, распадается сокровенная память. Наступает смерть. Я полностью здесь — и вместе с тем меня уже словно бы совершенно нет.

Но последствия до сих пор гудят
неразорвавшимися снарядами
в глубине нутра.

Каждый год
каждый день
неумолимо проносится сквозь меня безжалостный бронепоезд жизни, которая нищетой своего процесса не дотягивается до своих рецепторов в полной мере — ей никогда не хватает, даже когда её чаша переполняется. Обессиленная, на износ она гонится за собой в смертоносной гонке, тщится достичь своей собственной полноты.
Чего она хочет на самом деле?

Электрошокер в моей руке. Буйный исход и страсть по несбывшемуся. Жадная лихорадка жизни — тому, кто хоть единожды ощутил её, потом никогда не бывает достаточно.

Ради чего я по сей день укоренён в диссонирующем процессе? Наверное, я всё время в центре; ни разу и ни на шаг не отдалился от центра, даже когда оказался самозаброшенным в опустевшем городе зимней ночью, на бескрайней холодной плоскости, на чёрно-белом плато ледяной тоски: в те бедственные мгновения я обнаруживал себя в центре с наибольшей ясностью — более, чем когда-либо.

У меня теперь есть неплохой арсенал,
но на этот раз
уже не из пишущих принадлежностей.

И мой грандиозный замок, где на вершине самой высокой башни в резном ларце сохраняется пепел сердца, всё же стоит далеко-далеко от поэзии. Как бы я ни хотел, как бы я ни старался, эти слова никогда не смогли бы стать путеводной картой.

28 февраля, 2023 год.