Любли люблять. поэмка

Мы шли по пузу метрозала
на музыки кабацкой бдзынь,
ты опустив глаза сказала,
что будешь лучшей из рабынь,
но не моей.

Всегда была рабыней денег,
я еждевенец и бездельник,
не мне тебя судить,
но думал в пузе метрозала,
что ты неправду мне сказала,
и будут гнить,
твои слова в моем сосуде.
В суде моем уволю
судей,
адвокатов, прокурора, конвоиров
и себя,
амнистией тебя
пущу на волю,
и ты взлетишь, все выше, - Вира! Вира!
Звезда моя!
Одна из точек света небесного эфира,
одна из многих, главное - одна.

Одна остановилась перед музыкантом,
Ему то что, я выступил гарантом,
купюру денег из кармана потянув,
он снова заиграл, кабацким бдзынькая талантом,
из тела вышел нотный человечек,
вокруг и между нас вульгарный танец был наверчен,
что на коленях не стоял,
- спасибо,
но все равно от мерзости,
в кармане я купюру смял,
и был готов отдать, Замерла гитара,
в другой момент душа должна трястись,
но мы не пара,
нас не трогают вульгарности,
что уж говорить, и прелести.

Купюру я отдал. Сказала не моей,
ты будешь до конца твоих, а может быть моих,
но точно, что уже не наших дней.
Держи коней,
повторно перепашут пашню,
держи коней!
Куски, обрывки мыслей только улеглись,
и, вот, плуг ревности, через минуту снова соберет,
всех вместе, за столом-судилищем.
Подать удилище!
Пойду на рыб охотиться,
а в животе бурчит и воет безработица,
сейчас нахлынет и накроет,
какать котится.

Бессмысленно, другого не скажу,
я больше для тебя ребенка
не рожу,
и ублажать ни чем тебя не буду.
Камней и битых стёкол
из окна на голову мою ты высыпала груду,
и груде этой голова моя тесна,
побольше голова нужна всей этой груде.
Смотрите люди
метрозалы,
вот музыкант, а вот она не злится, не орёт,
но тихо и уверенно сказала,
и от ее уверенности,
некоторым сводит рот.

Слова бледнеют, истины скрываются за бледными словами,
мне время слезы вытирать,
японского пуховика пустыми рукавами,
но не одной слезинки,
не потерял,
лишь музыкант уставился мне на ботинки,
как-будто он не слышал ничего.
как-будто он всю ночь кирял,
и только что пришёл, достал колонку,
надел усы и почесал болонку,
которую весь вечер дома примерял.

Я проглотил вопрос, а он не вкусен,
на внутренней работе живота не в плюсе
отразится.
Но почему, когда глаза не плачут, тогда живот болит,
чудной процесс, не приспособленный совсем,
к подобным испытаниям, науке неизвестный вид,
стоит
и сдвинуться не может,
понятно по ссутуленной осанке
и по его печальной роже,
точно не бандит,
и сердца женского крутым словцом не потревожит,
на крайний случай, завопит
от боли
и сам себя уволит,
и не придет проститься.

Идем,
а то своим печальным видом, смущаешь музыканта,
Пусть видит музыкант печаль маканта,
которого судьба макает прямо перед ним.
Идем. Еще чуть-чуть стоим.
Простое действие,
как сдвинуть ноги,
когда стоишь в печальной гроге,
что сделала со мною весть ее.

Стою.
Мне, кажется, покину музыканта,
не будет больше ничего.
Будто манта
Зависла надо мной, и электрической стрелой,
готова запустить,
но мне не хочется туда,
где буду жить я без нее,
а музыкант забыл про нас,
опять играет и поёт,
попался проходящий пьяный, пустился в пляс.

Стою, она стоит со мною,
она стоит стеною,
как прошлым верная жена,
когда должна,
когда верна.
Зачем стою, зачем я время трачу,
она свободна, прошлый мир утрачен,
я стою.
Дай, разгуляться, парень,
ты территорию мою
не загораживай.
Ты мой упряженный и
напомаженный,

Лети! Всех собирая на своем пути!

Ты псих!
Поэтому ты в отделении.
Финал достойный
блиблиотеки Ленина.
А вы проспитесь,
вам же не понять.
Чего тут понимать -
любли люблять!