Полесье

То было в времена царей,
Бездонных и немых колодцев гор,
В дни чистых родников
И вековых семиметровых сосен.
Мы с батюшкой твоим руками
Их объять могли лишь вчетвером,
Все звали  Чудака Калугу
Да  горемыку Феофана помогать.
Вот возле правых,
С четверти считай полудня,
После - версты четыре шагом,
Две кобылой,
Птом упрямо в гору, там.
А что там батюшка?
Вот память- пёс голодный ,
Чего не надо пожирает,
Что помнить должен,
Костью  во кустах, лежит, зарыл,
А где и не упомню.
Ах, да у правых вековых жила Купава,
Лисой во травы бегала играться,
Кормила росы молоком телят.
Простая девушка, а вовсе не простая.
Чему не быть ей, назовем Ведуньей.
Грозы боялась больше чем волков.
Тех серых с рук кормила, привечала.


Так вот. По осени звонили в Грозный вой,
Шли пеленою пожирать посевы и дев губить,
И положить нас кругом седые старцы.
А за ними голод и мор великий.
Что не говори богатыри иные были,
Иначе тьма им правила удел.
Купава, будь она женою
Иль сестринскую долю заимей
Могла укрыться от беды, а тут,
Бежит молва, за нею люд.
Одна она не видя избавления осталась там,
У правых вековых, сняла убор,
Стелила песню ковром и знаками заезжим людям.
Как пела, слов не разобрать,
А им все чудилось прекрасно.


Из старших вышел к ней Мудрец,
За латник держится, все бороду ласкает, глаз хитрый,
Просит хлеба и воды.
Купава в хату, об икону биться,
Достала соли, окрестила кубок, выносит.
Мудрец за хлебом тянется, а воду … брать не спешит.
Один другому кубок подаёт,
И вот из ряда дальнего МужЧина,
Без бороды, почти юнец, тот кубок пьет.
Что было далее сказать?
Скажи уж батюшка на то собрались,
Пищала мелкая как комарица – Дуняша.
Говори отец, нам память передай,
Серьезно так вещал Данила.


Когда последний из истока правды глоток испил
Стал каменным тот человек, и после знали
—Он главный среди них хоть юн и молод.
Прошел по головам глас дикий, по лицам холод.
Купаву изловить.
Зачем? Стоит и с места ни ногой,
Взор ясный, локоны играют на солнце янтарями, шепчет.
Схватили за подол, а нет её, взлетела,
Свободной птицей в оперенье белом парит
И в  руки не даётся.
Не стали кровью питать ручьи и сталь убрали восвояси.
Шел дождь, омывший раны на Руси.
Кому из ворогов умыться хоть каплей
Все во камень оборотились с места не сойдя.
Остатки рати прочь бежали.
Не видели с тех пор мы чистую Купаву.
Но говорят есть в этом мире место,
Где птица Божья песнь поет под вечер,
Там белый цвет цветет и заряница играет красками небес.


- Где это место!
Мимо как раз Полесье проходил, пастух  и на дуде игрец.
Ты, наш Афоний все по сказкам.
Смеётся, а глазами ищет ответа.
Афоний: - То сказ бывалый, быль, а попросту судьба.
Не место красит человека, вот и Купава, там,
Где черно, где не ходили окромя зверей ни ты ни я,
Ее обитель упрятана за тысячи холмов,
За чащи, песочные барханы, пересеки ты нашу землю,
Пройди туманную, в которой лишь дыхание замрёт и дух покинет,
А после стучи в врата восточные, проси, откроют.
Полесье: - Опять Афоний болтуна поймал,
Язык твой что по ветру половица,
Придумал, есть она девица! Купава.
Не в горячей ли избе угаром надышался?
Будет, батько. Пойду телят на выгон отпущу,
А ты ещё какую шутку и небыль смастери к вечерне.
Послушаю, уж больно хороша твоя задумка.


Вечерело.
Полесье пел и на дуде играл,
В холодном воздухе ловил шептание ветра,
В воде озёрной по колено
Бежал мешать  свечению звёзд.
Вот рыбица, златая чешуя мелькнула,
Меж пальцев шасть и в глубину ушла,
Вторая серебра поодаль.
Полесье приноровился и ….ушла,
Рубаху измочил да табаку понюшку.
Полесье: - Какая ловля без уды?
Руками разводить, а в руки лента,
Лазоревая весточка, откуда?
Смотрел, смотрел по сторонам, нет люда.
Вот берег кто-то посетил, но то далече.
Костер сложил и ароматом тянет печёным, как не подойти?


Полесье у костра встречает дева,
Простая видно.
Босиком, коса расплетена.
Полесье, подавая ленту:
— Возьми, на отступе нашел.
Вот рыбица все мимо, а эта красота сама просилась в руки.
На это дева отвечала:
— Как тихо здесь, лишь ты да я.
Один соратник нам Буян и Ветреница.
Ты знаешь кто они?
Да вижу, не любишь сказки, но скажу,
То брат с сестрицей, Когда он грозно кроны изломает,
Она дыханием поправит и остудит его запал,
Тепло ее дыхание.
А ходят слухи есть ещё русалки и лешие, наверно врут?
Хитро так улыбается девица
И в косу ленту заплетает быстро – быстро.
Полесье: - Тебе к Афонию видать.
Вот сказочник да разума смутьян.
Как что, пойдет чесать, всех напугает.
Про старый гай, про яровую,
Которая и вовсе не пшеница,
А ткань земли и швы ее дубрава.
Ох, стар да скор на присказки чудак.
Дева: - Но ты же слушаешь его, Полесье?
Полесье: - Так разве слушаю?
Все больше сплю, услышу либо я начало, либо схвачу конец.
Вот тут поди опять придумку выдаст.
Ты погоди, откуда меня знаешь?
Не названным хожу с утра.
Дева: - Она сказала. Смеётся, указывая за спину Полесья.


Пока искал о ком ведётся речь,
Во тьме услышал плеск и песнь чудную.
Мелькнуло серебро хвоста
И волос тонкий на траву похожий.
Тут колокольчики звенеть над ухом.
Глядит Полесье – девы нет.
Лежит лишь у костра колечко, обычное такое из коры.
Надел  и память вон.


Очнулся, голос: - Спишь?
Причуды побросал за ради встречи.
Да просто слёг как травы во росе.
Сижу уж час, ни пошевелится, ни слова.
А здравия желать тебе причины нет?
Чего умолк? С Афонием как с другом, а мне где слово, немота.
- Ты кто ж такой? Невидимый болтун?
- Глаза разуй, умойся олух.
Отца родного болтуном вещаешь.
- Отца? Полесье не продрав глаза за кнут схватился.
Врешь!
Отца не знаю, кого морочить вздумал дух?
- Духовником зови, дух был да вышел весь.
В Роду наистарейшим являюсь нынче.
Не знал, не ведал?
Всё вам люди есть, и оправдание, и немой укор.
У матушки выспрашивал младенцем,
Потом пытал старуху – горемыку,
До святцев не дошёл.
Понятия нет, коль что таится ведомое Богу,
То сыну ведомо лишь после.
- После чего?
- А думаешь – то как?
- И думать страшно.
Темень пуще ночи, ни звёзд, ни местного светила.
Тебя узнать мне чем?
Сам говоришь, младенцем был, не помню.
Теперича явился гласом, что трубы иерихонские мне в уши.
Так где мы, батько?
- Разговор на славу. Там,  где черно,
Где не ходили окромя зверей ни ты ни я.
В предместье преисподней. Страшишься?
- Глупо мне унять биение сердца.
Стучит - я жив сейчас. Нет страха - нет меня.
- Да мудрости все ж Род тебе прибавил.
Живой, как не живым узнать тропинку торную за счастьем.
- Я счастье ведаю в дуде, в игре овечек облачных, в ручье, мне не дано другого в этом мире.
- И мир не тот и ведаешь ты то,
Чему дотронуться хватает веры.
Пастух, все в слове этом. Пасешь как стадо мысль,
Как только кверху, ее призывно зазываешь вниз.
МудрЁно пастухом?
Лови себе подол Малины иль сарафан белесый красоты,
Что вы Березкой кличите.  Покуда ты…
Речь осеклась.


- Отец! Ты где? Не оставляй меня, я путник слабый.
Тут видно и ведьмина забава рыщет,
И может целый пруд других.
Какая тьма болотная, все вязко. Отец?
- Смотри, ещё минуту станешь обнимать.
Я с знанием к тебе, а ты – пастух.
Могу и развернуться, что мне любо? 
Здесь, между мёртвыми бродить, ища от Рода?
Сам попал, вот сам и выбирайся.
- Будь добром, не упрекни.
Как я попал сюда? Зачем?
Неужто там, на берегу, утоп?
- Кольцо надел? Вот думай от кого.
Где в вашем доме дев таких видал,
Что с племенем русальим за одно?
- Она и правду странная.
Как – будто -  жива без жизни, смеётся,
А эхом кажется, и платье.
- Широкое, из паутины и серебра луна,
С вкраплением стихий.
Буян и Ветреница подвластны ей, как матушке родной.
Но ты, мой отрок, кровь от крови,
Лишь песнями себя развлечь желание имел?
Две книжицы в дому, писание.
Ни одного открыть сил не хватило?
Вон, плечи дуб подломят, руки – камень,
Кулак  - ломать щитов и воронов душить, а ты?
Пастух, дудец, игрун весёлый.


- Ведь тихо все, за век наш нет полона,
Нет войн, сражений, ворога и бед?
- Странно мне слышать. Ждёшь? А будет битва?
- Я первым встану!
- Похвальба, и горестно и щикотно от смеха.
Одним маханием пришибешь пяток, мечом десяток, хитростью всех махом.
Вот этого в тебе и недостаток.
Учиться любит дочь моя – Дубрава ,
А ты овечий сторож.
- Отец, не выводи на грех!
Попреком  мало кто учился.
Скажи, чему? Готов.
Иначе  выйти вон из этого предместья
Живым удастся ли? Сомнение берёт.
- Умён.
Смотри во тьме свет малой точкой бьётся.
Иди туда. Я встречу, будешь сыт.
Кормлю во храме знанием опасным,
Но всё одно – глупцом покойнее казаться.
В том хитрость состоит.


Полесье ощупью идёт.
Вот разрослось, как будто тучи синей
Прорезал луч, и ярко , и слепИт.
Лес встал вокруг мохнатый да могучий,
Дорожка манит в путь и где-то гром гремит.
Шел час Полесье, вышел к храму.
Старинные ворота, тишина
Прорезана  многоголосьем птичьим
И будто с голосом они девичьим.
— Полесье здесь, сестрица.
— Лада, смотри пастух, а стати на двоих.
— Ему бы палицу как нашему Вакуле.
— А лучше хитрости как мудрецу.
— Одинец, Родимир да тот, с кудрями длинными
 – Кондратий пропали в чаще.
Как думаешь, найдутся?
— Не сгинул бы Полесье.
— Нас кормить златым пшеном не станет забывать, поможем девицы?
— Поможем.

Полесье все запомнил, хоть шел мимо.
Ко храму подошёл.
Дверь ясеня с узором тонким он отворил
И  в чудо погрузился.
Храм странный, вместо потолков – небесный свод,
Заместо окон - прозрачны водопады.
Полумрак, полянка зеленью укрыта.
Гористая порода вместо стен, но росписью богата.
Стол стоит, мхом оторочен, весь свечами устлан.
Два пня на вроде трона, резные во главе.
В одном, любимец Бога, прорицатель,
Ведун с белесой бородой, тот,
Что отцом зовёт себя.
— Теперь и здравия желаю.
Садись, свечей не жги, открой главу
И призови на помощь светлячков.
Но прежде родником умойся.
Ты видишь смертным оком, хорошо,
Неприхотливо, ан видно только верх.
 Глубоко смотреть иное.
Позади меня водица, иди.
Полесье обошел древесный трон,
Действительно родник бежит,
Лик грозный омывает самоцветный.
Воды набрал в ладони.
Она странна, так тянет ароматом полей.
Глаза умыл, да вроде,
Не поменялось ничего.
Идёт за стол.
Вот до него лишь шаг,
А как с трудом даётся, будто
Идти неделю.
Дошел.
Видал за этот шаг чудного,
Ему поклоны шлёт вода,
Рук свежих приложив к челу.
Пещера храма ширится все выше,
Все дальше стены.
Люд с крылами из небес на это смотрит.
Чем дальше, тем чуднее.


Пять лет провел Полесье в храме у отца.
Всю книжицу насквозь прошел.
Миров чужих, людей и нелюдей увидел.
 Учился гнев держать как лошадь под уздцы,
Смиренно чувство с разумом мирить,
Все больше слушать, нежели глаголить.
Стихией править, гордость усмирить,
Читать не слов, а дум,
С природою не спорить.
Не забывал и птиц лесных Полесье,
Златым пшеном с руки прикармливал под вечер.
Как – будто дома, в Святове родном.
Запели песнь и стало легче.


А в вечеру они с отцом стелили
На мох рукав, да укрывались светом.
Всё сны о вечности спокойные смотрели.
Летело время, в этот день,
Сна будто не бывало.
Отец ушел за горы, ждать видения.
 Полесье лежит и дум не мыслит.
Все они как разбрелись по свету, пусто.
Тут из горы, где бьёт родник зашевелилось,
Быстрое движение.
Предстал пред юношей мужчина.
Летами молод, волосом белес,
За ростом уследить не хватит взгляда.
 Полесье перед ним что мошка.
Кафтан на нем так долог,
Что платьем кажется.
Через плечо синеет лента, меч в руках.
Плечо поправит, добро смотрит и говорит.
— Послушай человек,
Хоть плотского в тебе осталось чуть,
Все ж человеком назову, так слушай.
Бери на завтра водяных девиц в свою суму
И в путь сбирайся.
Я на тебя с любовью смотрю.
Ты чужд тому, чему тебя готовят.
Однако, свет знаний помни, но уйди
Один из места заповедного к Купаве.
Отца не жди, его кручина –
Готовить в вечную страну замены Роду.
До тебя уж трое сгинули в тумане.
А жить - то есть работа телу.
Твой путь иной, в гористую Полтаву.
 Вернёшь Купалу людям – будет Мир.
 Огромная орда идёт на Святов.
Твой град иссохнет без нее.
Все обратится в пыль.
Ведь главный на орде – Морока богатырь.
Ему все чуждо, что родится –
Любовью, светом, чистым днём.
Он над Ярилою смеётся,
Зовёт его небес щенком.
Его одёжа – холод мрачный,
Он сын потомков тех племен,
Что в сумраке, среди пород, на глубине точали ночь.
Он ищет славы, ищет дочь
Манула высшего жреца, ну то есть -  твоего отца.
Дубрава знанием богата,
В ее душе нет зла и смрада,
Но полонив такую силу, сгубив росток, сорвав покров,
Переманить он может милу на сторону твоих врагов.
Ищи Купаву, ждёт она.
Голубкой белой в месте тихом.
Вот для того тебе вода.
Как встретитесь, дай ей напиться.
Купава в деву обратится.


— Кто ты таков?
Не с праздности спросил.
Мне будто лик знаком и перевязь знакома.
— Когда бы ты ещё поговорил со мной,
Не зная ни словца от благодарности , ни жизни слова.
Благодари отца.
Ему вручили знание такое,
Чтобы тебя избрать на верный путь.
Андрей я, имя правда нажитое.
Но крепкое как поднебесной суть.
Исчез. Полесье день уж бродит.
Идти желает, но наводит смутьянов бесовщина ум другой.
Уйду, что станется со мной?
Вдруг обманулся я виденьем?
Быть может демон был ко мне?
Дождусь отца благословения,
А после выйду на заре.
Однако чистую водицу, рук нежных ласковый поток,
В бутыль  он схоронил.
Вдруг пригодится?
В дверь стук. Вернулся старый.
Видно смог договориться с высшим светом.
— Здорово, сын. Я за советом к тебе.
Как понимаешь стар, не телом,
Сила просит мощи, а где же взять ее побольше.
Вот высшие сподобили тебя, подняться к ним, служить исправно.
Но человеком не с руки, ты выпей зелья, сварено на славу
И духом в мир другой войди.


— Зачем мне связь терять с землёй?
Я мало видел здесь лесов,
Не всех ещё узнал по трели я птиц и женских голосов.
Меня в дому сестрица ищет и матушка хлеб испекла.
Был духом слаб да знанием нищий.
Благодарю за знания отца.
Поклон отвесил, весь склонился,
Едва под вострый меч не угодил.
— Ты супротив меня явился! Перечить мне!
Я в доме Господин!
Попробуй победить седого, сопровожу тебя в совет.
Мне выхода иного нет.
Здесь на весах Манула слово!
Опять удар. Ответа нет.
Стоит Полесье полон мысли, как избежать гнев мудреца.
Вот снова увернулся, выстрел.
Стрела  пронзила грозного отца.
И голос громко возвещает.
— Кто ум свой бесами смущает, тому без веры будет тьма!
Ты почему ослушался меня!
 Сказал – уйди до возвращения Манула,
Жив  был бы твой отец.
Полесье ведает, но всё ж глупец!
Не отпустить тебя без клятвы,
 Манула не оплакивай, пустое.
Он здесь исчез, а там- ещё мудрец.
Перерождение духа дело наживное.
Беру с тебя зарок такой, Манул воскреснет в мире этом,
Коль ты, Морока этой вот стрелой, напитанной небесным светом пронзишь.
Ты обещаешь мне!?
— Я обещаю людям и заре, и полю полному пшена,
Не станет город мой разбитым.
— Хоть витязь ты теперь,
Видна в твоих словах пастушья песня.
Идём, я провожу тебя.
Из храма двое вышли, вместе.


В то время, в Святове родном,
Изба скрипит всю ночь углами.
Дубраве сон нейдёт,
То черный кот покажется усами,
То пыхнет из окна огнем.
Посмотришь ни души,
То льет водица,
Как будто, кто чужой решил во тьме,
Испить ведро, охолонится.
Дубрава чувствует беду.
Идёт к Афонию спросить —
Кто создал эту кутерьму?
Какими травами гасить огонь неведомый души?
Афоний старый человек, послушен более природе,
Чем истине или угоде другим:
— Не добрые дела.
Очистить двери, в окна дунет,
Углы сметешь, войдёт с земли,
Сквозь дух печной, меж щели тонкой.
Такая сила поднялась,
Какую я ещё ребенком лишь видел раз.
Не оговор, не заговор на травы
Здесь не поможет.
Для Дубравы плохие вести,
Мор идёт, собачий сын.
Укрыться надо от глаза злобного и смрада.
Пропал Полесье, мать уснула сном вечным,
Старый человек остался во охране стада.
Тут и волкам добычи надо.


— Не тем меня учил отец, чем укрываются от Мора!
В моем дому скрипит венец,
То ветром меж полен надуло,
Прибился черный, смоляной,
Ему заботы не хватает,
А что водица исчезает – озорничает домовой.
Зачем ко мне чужая кровь,
Род подземельный ищет взгляда.
 Идёт? Так значит ему надо!
Тки Афанасий полотно,
Не мужеское дело, знаю, но…
Помощник нынче ты один
Вплетай в рукав полыни зелень,
Рукавники волшебной рутой укрась
И  на венец ты не жалей узоров,
Тех самых, ведаешь каких?
Дубрава хитро смотрит.


— Вся в отца!
Вот женщины – лихое племя.
Как вас не посылать то к черту,
То в погреб за вином?
Смотри нет страху, вся война,
Богиня гнева и проклятий.
Тебе к какому дню ?
— Что?
— Платье?
— Пока последняя капель сойдёт, готовь подол,
Как солнце станет у ворот
И скрыться в вечер не желает,
Надень на плечи мне его.
— Не знаю право, отчего,
Мне не сойтись с тобой Дубрава во споре,
Вроде есть борьба мне прекословить,
Но она встаёт улыбкой Заряницы
И охлаждает пыл внутри.
Так мне идти?
— Точать и злится, что я права.
 Конечно, уходи.


Полесье песнь свою забыл.
Пять лет не слышал голоса заезжих.
Вдохнул свободы, закусил рассветом под пением птиц,
Одна ему на ушко щебетала – Проснись, Полесье.
Будто кто осыпал зерном холодным, обернулся,
Нет никого, ни мудреца, ни места.
У речки он стоит, русалка бьёт хвостом,
Щекочет волны, брызги в ум приводят.
— Ты кто? Где мой дорожный друг?
Мне чудилось или все со мною?
— Я,  Милавица, первая у нас красавица,
Дочь водного царя и русой девы, то весной утопла.
Смотрю ты как ослеп, дух есть, а нет в очках движения.
Твой друг? Не видела, купалась.
Пойдем со мной?
Какая мгла, туман, вода тепла, пойдем со мной, Полесье?
— Да что ты, я?
Не время коротать с русалками мне ныне.
Вот укажи куда податься? Ищу Купавы? Знаешь ли ее?
— Конечно знаю.
Сметет Борей на океане пеной от крыльев взмах,
Поднимет песка и заиграется с Купавой.
— А после?
— Летит она в свою обитель.
— Так где искать обитель эту.
— Вот искупаешься, скажу.
— Удумала! Так тащит в воду.
Русалка песнь запела струйно,
Идёт Полесье за судьбой, судьбы не ведая,
Окутал зелёный облик, чешуя блеснула,
Втянула глыбко, но в теле жизнь не замерла,
Едва сползла с уст добрая улыбка.
Встречает сам.
Кафтан большой, по царски принимает, дарит златом,
Что с кораблей ушедших на постой, на вечный сон сгребал.
— У вас богато. Ему Полесье говорит.
Но про утопленника рано.
Я здесь дышу и дух мой сыт таким русалочьим обманом.
Манила в омут, заиграть желала человечью душу,
Необходимо развенчать – Зачем я здесь?
Кому я нужен и кто мне в путь необходим.
— Ты не утопленник, то верно.
Пройди в палаты, все обговорим.
Впервые вижу смертного бессмертным.


Царь усадил за крепкий стол, прозрачный изнутри, резной,
В нем рыбицы играются, конек морской летит
Доставить весть по пенным гребням.
Полесье слышит странный звук и стон.
— Вот, у тебя великий князь болот, озёр, речных угодий,
Кто стонет гостя не спросясь?
Ведь разговор ведём по делу, и так тут мокро без слезы.
— То я украл лесную деву, что может разгадать чужие сны.
Она мне отказала в просьбе, разгневала меня,
Теперь дрожит, не ест, не пьет, все слезы льет
Да просится назад к своей глуши.
— Ну, будь уж добрым, покажи?
— Зачем тебе така отрава?
Ни прибыли с нее, ни сна.
Эй, стража, где эта, Дубрава?!
Ведите к нам её, сюда!


Полесье замер. Дева леса?
Но он другой Дубравы не встречал.
Когда же милая сестрица ушла из Святова?
Кто б подсказал.
Вид у Полесья сделался серьезным, вошла Дубрава.
Царь стал грозным.
— Смотри с твоих краев, живой.
Не леса житель, но с добром. Вот выдам за него женой!
Дубрава белая стоит, глаз не поднимет, молит Бога.
— Зачем ему я?
Одинока, пою тоскливо и серо,
Не улыбнусь я больше миру.
Пришло на Русь мою чужое зло.
Морока петь заупокойную заставил,
Оделся Святов в саван тишины.
Мой брат наверно тоже занят иль взят?
Он не пришел на поле брани,
Никто не сможет избежать войны.
Тебе лишь водный житель матка битва,
Глотает души, корабли волна,
Напьются жители твои до дна
Алеющим дождем кровавым.


— Сказал вести!
Нет, запереть Дубравы в глубокий погреб,
В тинный дом, пусть там пророчицей угрям вещает.
К Полесье обращаясь.
— Вот, обижает.
Я ей дом, достал и лютню и трав диких.
Она ж все укоряет в день,
В ночь стонет выпью.
Мне таких щедрот отвесит голосом,
Что сам не рад полону.
Зачем привел ее под царский свод?
Увесть обратно!
— Стой! Она покорно уйдет, а толку будет?
Сна не расскажет, наведёт тоску,
Расселит по воде не нужной соли.
Поговорю?
Быть может мне покажет дева леса
Могущества ведуньи, колдовства.
Дубрава слыша голос брата, взгляд уронила, подняла.
Исчезла в миг тоска,  родился голос.


— А впрочем, царь, быть может хороша
Твоя заимка поженить двоих.
Одна я здесь средь вас, речных жила.
Поговорю с ним, коли сватать,
Так надобно узнать каков жених?

— Вот, гость любезный, это радость.
Оставлю вас пока одних.
Уговори лесную деву вернуть мне сон,
Верну и вас, туда, куда укажите, на сушу.
Все ухожу. Твою же душу, гроза речная,
Сын морей, явился в гости дорогой Борей.
Вон волны берег душат.
Дубрава, проходи, садись.
Вернусь, решим. Ушел.


— Моя ты жизнь!
— Как здесь ты, брат?
— Ищу Купавы, говорят она способна Русь освободить от горестной напасти.
Я выучен Манулом род хранить, но одному мне Мор не истребить.
— Купава – девушка исчезла навсегда.
Не избежать нам видно темной страсти.
— Я отыщу, уверенность моя повыше сосен, к небесам стремится,
Ты мне ответь, как здесь, сестра?
— Хотела от копья укрыться, от лютой злобы, от других,
Вошедших  в Святов на венец.
Дождаться солнца я желала,
Уж платье заготовила свое.
Мне старец наш, Афоний дом устроил,
В лесу, сокрытое жилье.
Но песнь звала, как- будто обнимала,
Туман окутывал и леность.
Уснула я, проснулась здесь.
Прости меня за откровенность.
Наш род оставил милый край,
Уснула брошенной природа.
Забрали в реку до поры.
А там, во Святове, увы,
Один за всех Афоний – воевода.

— Искать Купаву вместе станем мы.
Обман, то не обман, когда добро.
Невестой наречешься на день мне,
Но прежде испроси у Водяного за сон его
Дороги и пути, как нам Купаву в мире отыскать.
Он знает точно.
На его груди, средь ткани голубой увидел я.
— Я тоже видела, но угадать нет сил.
— Купавы знак, три огненные сферы,
Ключ серебра  да древо Девы.
Царь сам Купаву полонил.
— Не видела. Братьев не счесть
За время моего полона сходили в залу гостевать.
Средь них и полонённые, и девы,  и другие.
Купавы не было.
Лишь раз один из гостевавших тонкий плат
Стелил на нежную головку.
Свою хозяйку показать все не желал.
Ругался и травил за байкой байку.
Такой без кости на язык, весёлый,
Однако скрытный, столовался долго.
Потом исчез и за собой увел ещё троих
— Малину, Веренику и с года прошлого старуху из села.
А вот хозяйки с ним как не бывало.
Куда девалась? Где искать?


— Пытай его, сна я уж отгадал, и ты скажи,
Но только после.
Так сделай, чтобы свой обряд
С тебя он снял и дал тебе свободы,
Толкуй ему про веданое раньше,
Про страшный мир где сухо, голодно
И все от Морока придет.
Скажи,  сквозь сон его явилось провидение,
Коль не спасём мы Святов, всё, забвение.
Не станет ни морей, ни океянов, ни рек, ни луж, ни капли для жития.
Толкуй, что есть одно лишь избавление,
Купавы колдовство, твое и я.

Прошло не мало. Царь явился.
— Договорились, сговор скор?
Решил или уже женился?
Смеётся так, что волны бьют о стол.
— Договориться с ней? Такое диво.
Однако мудрости и мне не занимать.
Дубрава вон смиренна и тиха,
Согласна сон провидеть, толковать.
— Мой Царь, властитель водных струй,
Живительной надежды охранитель,
Ты прав, что гнев направил на меня,
Но я не знала всей судьбы до ныне.
Твой гость открыл порталы для меня,
Добавив к видению лишь имя.
Толкую — Заповедная тропа и год безводный,
И трава сухая, и тонкая былинка полевая,
Всё говорит, что потеряешь ты себя.
Тот, кто вошёл во Святов любит ветер,
Ему огонь и пламени довольно.
Он черпает себе с небес воды.
На заклинаниях собирает он озера,
А надо будет окияны полонит и льды.
Ему не надобно других царей,
Чужих блюстителей земель, морей.
Вот, если я, Купава и жених,
Тот, для которого ты предлагал меня,
Войдут на бой, то вскоре – ветер стих,
Огонь устал чернить деревья и поля.
Твоя корона крепче и сильней.
Ты должен указать нам путь к девице.
— К Купаве?
— К ней.
— Вот день сегодня, так и знал, случится.
Хоть где-то да убудет из хором.
По выбору другого не приемлю.


Уж лучше отпустить, чем ждать,
Когда сожмут в кулак и выжмут в жар
И мой покой и  радость бытия.
Купава снова птица, но другая.
В саду Маринии живёт она,
Пугливая, но нежная такая.
Как запоёт цветет вокруг,
Сам хаживал к сестрице на обед,
Вот вам теперь такой совет.
Страсть как Мариния родная,
Сестра по матери моя, влюбленная в грозу
И в дождь творящая другим расправу,
Желает не отдать Купаву,
Но более такой красы, такой забавы,
Есть иное, что не даёт Маринии покоя,
Волшебные три косточки, плоды,
В которых юность бережно хранится,
Лежат в пологом месте, средь теней,
Там омут глыбкий, самому б не утопиться.
Смеётся, хоть я и властелин воды.
Вот ей в обмен несите их, отпустит в волю
Купаву вам на добру долю.
Идите уж, смущаете меня,
Сегодня добр к вам, не значит вечно.
На север омут, справа от скалы Червонной.
Что стоите вы?!


Полесье за руку берет сестрицу
И вместе в путь идут они.
Три дня сквозь муть и зелень пробирались.
Дошли до омута, там и расстались.
Полесье упросил Дубраву ждать.
На камень девушка присела, косу плетет,
На то и дева.
Песнь раздается по песку,
Клубится рябью ищет силы
Для брата милого.
Вот пилы острые скалы,
ЗубьямИ рвут рубаху, тащат.
Полесье вспоминая про былое,
Читает заговор, что выучил за раз.

«Могучая и тихая волна, скучающая в одиночестве без ласки, дарую силы для тебя, даруй мне ход под омут, в самый низ, в прохладу зелени, где зреет Амарант, неси меня под острие, храни, как оберег покоя на Руси, я твой соратник, я тебе как брат, как друг последний, как наследник бури, мой облик для тебя иной, я повелитель и наставник твой»

Вот отцепился камень, голубой и бережный поток несёт ко дну,
Как скатывается чернота в дорогу и под ноги герою моему.
Плоды достал, в кошель убрал.
И вынесла волна обратно.
Дубрава счастлива за брата.
Вдвоем к Маринии идут,
Сопровождает их пузатый Сиг.
— Я что? Послали проводить, не отвертеться.
Вот канцелярия мое, а здесь?
То ждал у омута, аж дёргается глаз,
То в сад проводником назначен.
Маринии не верю, зла.
Не стать бы окунем в придачу.
Дорога все светлей и шире.
Сады Маринии цветут.
Здесь красота, покой, уют.
Сирены напевают сонно,
Птиц сказочных не счесть перстнями.
Мариния выходит к ним.
— Кто посетил меня? Слаба очами.
Мне говорят цветочные луга,
Что так не просто выносить в воде,
Здесь дева чудная и мужеская стать,
И есть подарок дорогой, так нужный мне.
Полесье отвечал.
— По просьбе брата здесь мы, у садов.
Ждём, принимать нас станут честно.
Меняем песнь Купавы на любовь,
На юность вечную, на молодость и взгляд
Без боли и страдания, довольны лишь тем,
Что нас отпустят без трапезы на бой святой,
Забрав Купаву- девушку с собой?
— Ах, это! Есть такая, выбирай.
Смотри здесь сколько Милавиц, Купав,
Калин и прочих с именем похожим.


Дубравы нет, а жаль.
Такую птицу заиметь бы гоже.
— Я выберу, но так, не торопясь,
По выбору и Амарант отдам.
Дубрава отойди, постой поодаль.
Слетелось птиц, как в зерновой прикорм,
Как на поля по сбору урожая немерено.
Все ласковы, поют, все хороши.
Все бьются девами внутри, горят избавиться,
Свободу обрести.
Но вот одна, смирна, тиха, песнь тянет колосом к Ярилу, взлетит наверх, ухватит луч,
Что пробивает водную страну,
И вновь тиха, садится на рукав Дубрава,
Ей песнь поет, как шепчет – Забери.
Потом Полесье на плечо садится.
Замолкла.
— Вот она, девица! Ее возьму.
Мариния в ответ
— Бери, что толку с птицы без обряда?
Чирикает себе и всё.
Ей кроме корма и питья лишь новых нот да лютни надо, чтоб вместе разогнать тоску и вытянуть из сна.
Полесье боком и на выход.
— Вот Амарант и кость внутри, бери.
Дубрава шепчет тихо – тихо
— За нами царь прислал, смотри.
Стоит с цветами колесница, там, позади.
Бегут, зашли, и два коня их унесли
С девицей – птицею на землю,
Туда где всполыхом война.
У берега их ждет  Афоний.


— Четвертый день пошёл,
Доколе мне здесь нести свой караул?
С утра стою, то ветер дул,
То нашептали мне листвой стволы дубовые – остаться.
Я вот к обряду приготовил два одеяния,
Хороши, как мог, старался, от души.
Подул, и с лесу вышли два оленя,
Неся на спинах полотно.
Здесь звёзд небесное творение,
Трав заговор, волшебное сукно.
Одно надела в миг Дубрава.
В другой чуть птичка завилась,
Испив воды, что ей поднес Полесье.
Нет не забыл он праведный наказ.
И вот стоит пред миром грозная Купава,
В руках шар из стихии, на теле вязь
Горит своим предназначением.
Дубрава же надев наряд,
Из рукава, что вышиты узором
Природы духов вызывает в ряд.
— Афоний станет править войском.
Нас сотни тысяч будет как стена,
А ты Полесье Мороком займись.
Я помню есть волшебная стрела.
Идёт на Святов гул и откровение.
Пришла святая дева воевать.

Знамение видит Морок, не унять
Его гордыни, собирает бой.
Теней огромные власа закрыли солнце.
Всюду вой звериный и людские голоса.
Два дня трясло от буйных ран
Земли покойный тихий стан.
Но вот сам Морок вышел к ним,
Припали на колени люди.
— Идёт великий исполин,
Глазами жжет и за его рукой
Чертоги демонов вбирают души.
Летит стрела через огонь,
Где пронеслась огонь потушен.
Рука не дрогнула у пастуха
Да разве он Пастух отныне?
Пронзает вострая стрела
И дух и образ, даже имя
Стекает кровью на покров.
Земля вздохнула, забрала.
Нет больше в Святове оков.
Иные там нужны дела.
Пусть этот бой для них прошел.
Теперь в народе надобно унять и страх, и боль.
Восстановить все то, что Мор пожег.
Сравнять, полить любовью память ран.
Купава за руку с Полесье встаёт управить,
Закрепить победу добрыми делами.
Дубрава рядом что весна
Одним движением и словом
Природу пробуждает ото сна.
Ликует мир и радуется снова

Афоний:
— Вот не родись Полесье пастухом,
Не слушай он сказаний чудных.
Все было бы иначе.
Знает Бог, когда должнО и дОлжно.
Скудно, тому умом, кто этого понять
Не в силах, самолюбием терзаем,
Тот даже воином не станет охранять,
Мир свой в котором Бог необитаем.

А мы теперь пойдем плясать,
Пить сок березовый да хоровод водить.
Управят в Святове без нас.
Нам сказки сказывать да солнышко любить.