Осёл

 
                1

     Черёмуха  этой весной цвела щедро и долго,  дурманя станичных красавиц  и пчёл своим чарующим ароматом и предчувствием бурной весны. Вот и сейчас:  гроздья черёмухи,  похваляясь обильным урожаем, согнули ветви в тугие луки и заглядывают ко мне в библиотеку через полуоткрытое окно.
      Ох и пироги отменные будут этой зимой!
      Вспомнились приметы, связанные с черёмухой окутанные  мистическим флёром поверий, которые так любят незамужние девицы –  о приворотах и  отворотах  суженых-ряженых,  а умудрённые опытом станичные старожилы безошибочно,  по поведению черёмухи,  определяют время сева и сбора урожаев.
     Лёгкий ветерок перебирал листья черёмухи и несколько солнечных зайчиков,  просочившихся сквозь густую крону, скользнув по книжной полке,  забегали по красной рубахе фарфорового казака,  по фигуркам  трёх краснощёких поросят и по ушастой морде,  забавно сидящего на задних лапах у томика Сервантеса, ослика.
      Что-то удивительно знакомое присутствовало у этого глиняного истукана. То ли взгляд, то ли улыбка. А может всё вместе?
     Прикрыв глаза и удобней усевшись в кресло,  как в машину времени,  пытаюсь идентифицировать в своей памяти это глиняное «чудовище».  Мысль,  сверкнув в пространстве сквозь время,  цепко выхватывает фрагменты моего детства.

    Эта история случилась в конце далёких 50-х годов прошлого столетия в казачьей станице Бороздиновская, что уютно расположилась вблизи старого русла Терека и речки Прорва.
    Здесь Терек,  вырываясь из объятий ущелий и предгорных лесов  Кавказа, гасил свой буйный норов,  вспарывая левый берег в период бурных паводков, обнимая значительную часть  Прикаспийской низменности многочисленными рукавами и у каждого было своё название:  Прорва, Чубутла, Таловка, Борозда, Старый Терек…

     На Кавказе говорят, если кричит петух, значит,  он увидел ангела, а если кричит осёл,  то он видит шайтана. Шайтанов в станице видимо было очень много, поскольку ослы кричали гораздо чаще и громче петухов. Вообще-то, кричат ослы только тогда, когда хотят пить или спариваться; а хотят спариваться они всегда, когда не хотят пить. Но были и исключения.  Об одном из них речь пойдёт ниже.
               
                2
     Митька Моисеев  уже с утра в пятницу готовил удочки. Он был немного старше меня  и мать, тётя Акулина,  уже отпускала его самостоятельно в ночное,  на рыбалку.  У него было бесспорное  преимущество – старенький, отцовский,  велосипед.  И это обстоятельство возбуждало здоровую зависть и сказочные мечты семи- восьмилетних пацанов о Борозде, где водятся и ловятся большие рыбы.  Где всю ночь горят костры, на которых станичники варят самую вкусную в мире уху из разных рыб. И где звёзды на ночном небе так низко, что, если подпрыгнуть, можно дотронуться рукой до Млечного пути…

     Мы были послевоенные дети  и  наши родители  работали много, восстанавливая разрушенную страну;  доставалось всем – от мала, до велика.
     Мужчин в станице было меньше, чем женщин и, как правило,  большинство –  инвалиды:  безногие,  безрукие, израненные, но все были при делах.  Львиную долю мужской работы ложилась на плечи  наших матерей.
   А всё домашнее  хозяйство было на плечах наших бабушек-казачек и нас – детей,  под  их чутким руководством.
      Намечалась большая рыбалка на старом русле Терека –  Борозде, где рыбы было видимо-невидимо. Представлялось:  ночь, костерок и наваристая ушица – от одной только мысли мозги съезжали набекрень. И в рыбацком сообществе  -  ты равный, среди равных.   «Старички»  рассказывают байки,  постоянно ударяя себя по рукам в разных местах,  объясняя,  какая рыба цеплялась на крючок, а какая – обязательно самая крупная,  срывалась.

      С утра,  рано утром,  мы с младшим братом Виктором,  по заданию бабули, сходили на забазники, собрали огурцы, помидоры и тащили урожай домой на переработку.
      Из-за угла навстречу вывернул Сашка Кособрюхов –  здоровенный  парень,  с которым я на днях подрался и с расквашенным носом долго объяснял матери,  как я споткнулся и ударился о дерево.
     Я набычился.
     Кулаки  самопроизвольно сжались в орудие мести,  глаза забегали по сторонам в поисках хворостины или другого подсобного орудия.
     Сашка Кособрюх,  видимо желая примириться,  заговорил первый, но на почтительном расстоянии, от греха подальше:
    - ЗдорОво бывали, Бурый! Ты не собираешься на рыбалку в ночное?, -  наступил на больной мозоль Сашка.
     -Отец завтра отдаёт арбу с ослом – поехали на Борозду,  -как во сне добавил Кособрюх.
     -А чё, батя не едет никуда?, - осторожно, чтобы не спугнуть,  спросил я, зная, что для  Сашкиного отца, одноногого инвалида войны,  арба была как инвалидная коляска:
      – Не!  У кумы надысь дитё родилось – они копытки  будуть обмывать, - подытожил Сашка.  Мол,  что непонятно.
        И это было сродни «мировой».
        По такому случаю съели по огурцу с помидором и договорились на завтра о сборе у его дома и выезде на заветную рыбалку.
   Мать уехала,  на счастье,  в Грозный,  на очередную  партийную  конференцию и  наша судьба была полностью  в руках бабушки Наташи,  казачки старой закваски,  потерявшей  двух мужей:  Онуфрия - на гражданской, а Феоктиста на отечественной – пришёл израненный и через полгода умер на руках у мамы.
       Дома  с ходу  пообещал бабуле  за сегодня переделать все дела на три дня вперёд и привезти свежей рыбы на вареники. Ключик к сердцу бабули был в магическом слове - вареники. Бабушка Наташа искусно, из любой рыбы, лепила вареники с зеленью и чесночком,  и это был  всегда семейный праздник.  Мать доставала графинчик с чихирём*, наливала себе и бабушке по гранёному стаканчику, выпивали и обязательно пели:

«Хас-Булат удалой!
Бедна сакля твоя;
Золотою казной
Я осыплю тебя.
 
Саклю пышно твою
Разукрашу кругом,
Стены в ней обобью
Я персидским ковром.
 
Галуном твой бешмет
Разошью по краям
И тебе пистолет
Мой заветный отдам
 
Дам старее тебя
Тебе шашку с клеймом,
Дам лихого коня
С кабардинским тавром.
 
Дам винтовку мою,
Дам кинжал Базалай,
- Лишь за это свою
Ты жену мне отдай...

   Потом, почему то украдкой,  вытирали слёзы и на этом праздничный обед или ужин заканчивался.
    Бабушка немного покряхтела , не желая нести ответственность за нас, но  обещание  насчёт свежей рыбы стало  последней каплей. Допросив  с пристрастием о нашем транспортном средстве и звучно чихнув в фартук, махнула рукой. Плотина рухнула и мы с братом  получили добро на первую рыбалку, да ещё и в ночное.
    Бабуля конечно знала, что мы не одни и там, на Борозде;   в этот день будет много ребят и взрослых мужиков.
      Надо было готовить удочки, которых не было: было немного прочной нити для плетения сеток, балбера от старой сетки, из которой можно было вырезать поплавки и несколько крупных дробин для грузила.
       Сломя голову помчался к Митьке Моисееву  выпрашивать пару крючков. На моё счастье на дворе за плетнём,  у казачьей печки-горнушки,  стряпала мать Митьки, тётя Акулина:
  - Дай два крючка, не жидись, - в приказном тоне буркнула она.
   Митька долго ковырялся в баночке из под консервов и наконец, под «честное  октябрёнское» слово, что когда-нибудь отдам,  осторожно, как  алмазины  возложил мне на ладонь два маленьких крючка.
- Ну  чё, едешь завтра? Маманя отпускает?, - снисходительно-ехидно  спросил Митька.
- Ну да, - неопределённо ответил я, стараясь быстрее смыться – ведь дел ещё было невпроворот.
     Быстро справились с бабушкиным заданием: почистили бараний катух, сбегали ещё раз на забазник , оборвали спелую фасоль и выломали несколько початков кукурузы для кур: всё расколупали, порушили и сложили в указанные места.
     Бабушка, уже окончательно раздобревшая, наложила в авоську нам огурцы, помидоры, соли в спичечный коробок, краюху душистого хлеба, перочинный ножичек, две алюминиевые ложки  и, главный атрибут любой рыбалки – стакан пшена, аккуратно завернув в  газету "Грозненский рабочий", а затем в старый тряпичный кисет для табака для надёжности.
    Эх,  бабушка! Если б ты знала, что будет с нами дальше, то  наверняка  бы в кисет табачку положила.
  - Не потеряйте ничего, - грозно сказала бабушка, - потеряете – домой не приходите, - подытожила  она свой короткий монолог.
    Мы разбираться не стали –  куда нам приходить в противном случае,  как бы чего не вышло.
   Приладив грузила, поплавки и крючки к капроновым ниткам и, намотав снасти на самодельные мотовильца,  удовлетворённо вздохнули:  удилища вырежем на месте из прибрежного тальника, осталось накопать червей. Старое детское ведёрко, как нельзя,   кстати  попалось под руку.
  Вспомнился совет одного бывалого рыбака, что рыба лучше клюёт на червей-самцов и что бы их определить нужно червя протащить сквозь зубы пока они не зацепятся своим отличительным признаком самца. Но черви в хорошо унавоженной земле были слишком толстые  и  экспериментировать мы не стали.

   Мы готовы были рыбам дать первый бой. Мы готовы были в ночь идти 6-7 километров:  в дождь, против ветра, под падающими звёздами, которых в эту ночь было невероятное множество, а значит,  день обещал быть жарким.
    Мы были на всё готовы, кроме того, что не могли отказать себе в удовольствии на свою первую рыбалку, да ещё и в ночное,  съездить на осле.
   Если вы ездили на свою первую рыбалку на арбе, запряжённой ослом, то вы поймёте мои чувства.
               
                3
   Я не помню,  что мне снилось в  эту ночь.  Кажется мы вообще с братишкой Витей не спали, а ждали явления судьбоносного нового дня.
    Ровно в пять утра мы с авоськой и с детским ведёрком были у дома Кособрюховых.   Навстречу шли коровы, овцы и две огромных буйволицы – чёрные, как  прошедшая ночь. Станичники выгоняли свою домашнюю  скотину на пастбище.
    Был июнь - разгар лета и с утра всё благоухало и пело на разные лады: в небесах, в деревьях, в кустарниках, в траве. Но громче всего в наших  душах; в них кричали буревестники.

    Сашка на улице уже запрягал осла в повозку. Тот молчаливо стоял и лишь изредка прядал большими ушами, словно отгонял мух.
    - Часа через полтора будем на месте, - сказал Сашка, подтягивая кожаный ремень на подбрюшье у осла
     - Садитесь сзади, поехали, - и,  щёлкнув залихватски самодельным кнутом из коры молодого тутовника, он с вожжами запрыгнул спереди на арбу.
   Ослик легко и непринуждённо рысцой потащил арбу со своей поклажей мимо колхозной МТС, через железнодорожный переезд, мимо станичного кладбища по дороге, ведущей через виноградники, которые  прямоугольниками, окружённые лесополосами тянулись по обеим сторонам дороги.
    Виноградников у нас было много. В каждом дворе была большая беседка, заплетённая «Изабеллой» или другим винным сортом. В огороде росли десяток, другой элитных кустов. Вино было в каждом дворе. С вином встречали и провожали, рождались и устраивали поминки. Лечили тоже вином. Я его ненавидел только за это.  Главный лекарь была бабушка.
     При простуде она ставила металлическую кружку с вином в русскую печь и  бросала в вино стручок жгучего перца. Затем, остудив немного, давала выпить. Это была гремучая смесь: я каждый раз умирал, задыхался в жАре, но на утро вставал, как будто народившись заново и виновато улыбался  в знак благодарности своей спасительнице.

  ...Мы не торопясь проехали  «райские кущи». Осёл, как мне казалось, вёл себя достойно. Санька периодически спрыгивал с  арбы и,  то ли гладил, то ли что-то  давал ему.
  «Ну а почему бы и нет. Мы то позавтракали с утра пораньше, а осла Санька решил в пути прикормить», - так я думал, хотя все думушки-кумушки у меня были на рыбалке и я уже планировал из каких рыб мы будем сегодня варить уху, а какие привезём бабуле на вареники.
    Выехав из оазиса,  мы покатили дальше не спеша по песчано-солончаковой  Терско-Кумской  степи в окружении верблюжьих колючек и пыли, которая столбом висела и долго не оседала от встречного, изредка проезжавшего гужевого и  другого транспорта.   Санёк  стал нервничать и чаще подходить к бесстрастной  морде осла, похлопывая его по холке и толкая иногда в бок. Осёл тем временем значительно замедлил свой шаг и намеревался остановиться, но Санька всяческими способами толкал «наш паровоз» вперёд.  До Борозды оставалось ещё добрая половина пути.  Солончаковые проплешины    всё чаще  встречались вдоль дороги,  солнце стремительно подымалось вверх и по всем прикидкам мы должны  быть уже на месте. Наша арба дёргалась, как пассажирский поезд у которого постоянно срывают стоп-кран.
     Наконец-то осёл окончательно остановился.               
               
                4
      Мимо нас уже проехал на отцовском велосипеде Митька Моисей с братом Мишкой на раме, Витька Репин и ещё пару незнакомых пацанов, которые, свиснув нам, прибавили ходу, чтобы до жары проскочить этот пустынный участок дороги.

      Сашка Кособрюх  подошёл с бумажным кулёчком и показал два окурка:
     - Это всё, что осталось, -  почесал затылок Сашка. 
      Мы недоумённо переглянулись с братом,  плохо понимая, что происходит. Я с ослами был знаком только по книгам: с ослом Санчо Пансы из «Дон Кихота»  и  с ослом Ходжи Насреддина. Да бабушка Наташа рассказывала перед Пасхой о празднике вербного Воскресения, когда Господь въехал на осле в Ерусалим.

      - Он без «бычков» никуда не пойдёт дальше, -  угрюмо  буркнул Сашка.
     И словно в доказательство сказанного, осёл бухнулся на колени и потом завалился на правый бок, поднял столб пыли,  смешно закатил глаза,  вывалив  к тому же своё «мужское достоинство» прямо в пыль.
      Осёл с табачной зависимостью? Я вспомнил. У деда Гришки, что жил по соседству напротив, была коза,  и он на потеху ребятне давал ей окурки. Коза паслась рядышком на верёвке и резво подбегала к деду, как только он докуривал очередную самокрутку.  Мы, дети, смеялись и давали ей заесть: кто пучок травы, кто веточку, а кто и кусочек хлеба…

      - Такого купили у цыган, - оправдывался Сашка, -
      -  По дешёвке...бате нужен. 
      -«Инвалидку»  ждём уже какой год, - глотая слёзы выдавил Сашка.
       -На короткие расстояния, с отцом – ничего.  Два-три «бычка»  съедал и вёз, - продолжал  он оправдываться.
      - Зато не орёт, - подытожил Сашка.
      - Лучше бы орал, - осторожно заметил я,  - Надо окурки  искать.
     - Где же в этой пыли их найдёшь, - но понимая, что другой-то альтернативы  в данной ситуации нет и не будет, а будет только хуже, да и солнце уже припекало основательно,  Санька предложил разделиться и поискать в пределах километра злополучные бычки.
      Мы с братом по разные стороны дороги пошли вперёд.  Сашка Кособрюх – назад.  Но ослиного деликатеса -  окурков просто не было. А если какие и были выброшены проезжающими, то  их  покрыло слоем пыли.  Попадался только сухой кизяк: то ли от коровы, то ли от лошади.  «Улов» был по одному окурку с каждой стороны. Осёл  так же валялся в пыли, только перевернулся на другой бок.
  - А батя какие папироски курит, -  спросил я у Санька, понурившего голову и явно не знающего что делать.
 - Махру, а зимой самосад, - выдавил он.
Этот ответ был нашим спасением.
-   Давай попробуем сделать самокрутку из кизяка?, - спросил я на всякий случай.
    Саня молча и безнадёжно кивнул головой.
   Я развернул снедь, которую бабуля аккуратно завернула в газету «Грозненский рабочий» и побежал к ближайшему кизяку, свернул три самокрутки,  подпалил, раскурил и потушил.
       Одну самокрутку я сунул под  нос ослу. Он  открыл глаза, зашевелил губами,  взял самокрутку  в рот и  о, чудо!  Осёл стал подниматься. Отряхнувшись от пыли он вдруг ни с того ни с сего заорал, как семь иерихонских труб. Мы переглянулись с Сашкой.
       - Батя тоже выписывает «Грозненский рабочий», - невпопад брякнул Сашка. 
     Но мне то уже всё было понятно и,  самое главное – ослу   то же.  Отец выписывал, читал и крутил самокрутки из той же газеты – «Грозненский рабочий»,  в которую бабушка завернула нашу еду.  И осёл, привыкший жевать  хозяйские  окурки в газетной оболочке, привычки свои менять не собирался. 
     Сашка слегка натянул поводья и осёл пошёл. Нет,  в тот момент нам казалось, что он полетел. Через полчаса мы уже были на берегу.

                5
     Мы искупались и пили воду прямо из озера,  и она была самой вкусной в мире. Черви пропали от жары,  и мы так и не смогли тогда различить самцов и самок.
     Но это не беда.
     Рыба неплохо ловилась на хлеб, на кузнецов и мух. . .
    -А что было потом,  - вы спросите?
      И будет прекрасная, звёздная ночь, в которую мы влюбились с первого взгляда и на всю оставшуюся жизнь.
      И будет  уха из четырёх или пяти разных рыб, приготовленная в детском ведёрке из-под червей и вкусней которой я до сих пор так и не пробовал.
      И будет  утро, напоенное ароматом степи, разбавленным плеском рыб и треском камышовых птиц – незабываемый букет родной сторонки,  дороги  к которой,   мы уже никогда не забудем.
       И будет  гордость нашей незабвенной бабули за нас,  за «добытчиков»,  которая всё-таки посетовала,  что рыба была костлявая,  но вкусная…

     А глиняный ослик, напомнивший мне об этой непридуманной истории будет непременно перемещён на более почётное место в моей библиотеке .

          *чихирь/терско-казачье/ - молодое вино