Воспоминания о детстве

Чаще всего из моего детства мне вспоминается летнее утро, наполненное ароматом роз… легкое дуновение ветра, приносящее из кухни радующее, и слегка уловимое благоухание меда, обещающее на завтрак вкуснейший, и с любовью приготовленный бабушкой «Чак-чак». Во дворе - два пузатеньких голубя, никак не могущие поделить между собой виноградинки, подаренные им старой виноградной лозой, обвившей всеми своими ветвями ласковый бабушкин дом. Частыми гостями в ее доме были задорные солнечные лучи, наведываясь сквозь тюль на окнах, они надолго оставались в каждых комнатах, будто бы зная о тяжелой бабушкиной судьбе, и наверное, пытались понять, откуда она черпала силы. Когда бабушка входила в одну из комнат, солнечные лучи наперегонки устремлялись к ее рукам, щекам, останавливались на ее взгляде, и тогда, слегка прищурив свои голубые глаза, она заливалась детским смехом и мы с ней долго ловили солнечных зайчиков. Оставаться с ней наедине было самым большим счастьем для меня, и я любила долго гостить в ее доме, где все имело свой запах - комнаты, вещи, подушки и наволочки, каждая мелочь. Запахи всех обитателей бабушкиного дома живут во мне и по сей день, и мое сердце, безошибочно определит их владельца.
Мне тогда было четыре года, и я была весьма любопытна. Часто, подолгу засиживаясь в бабушкином розовом саду, я часами наблюдала за длинной вереницей муравьев, почему-то всегда спешащих и несущих то крошечные, то громадные засохшие травинки, и хотела понять смысл их труда, даже пыталась им помочь, наваливая на одного из них выпавшие «грузики», но они почему-то бежали прочь и не хотели принимать моей помощи. Меня это иногда обижало, и я уходила к бабушке, чтобы пожаловаться на моих обидчиков. Видя мои слезы, бабушка нежно обнимала меня и наливала теплой воды в мой любимый детский тазик голубого цвета, украшенного золотыми рыбками, и позволяла мне стирать мои носочки, поскольку знала, что я очень любила изображать из себя взрослую. После стирки можно было дуть мыльные пузыри, что доставляло мне невыразимую радость, и увлекшись любимым занятием, я вновь и вновь прощала своих непослушных друзей-муравьев, и на следующий день наше с ними общение возобновлялось.   
У бабушки я должна была обязательно спать днем, чего мне совсем не нравилось, и тогда, чтобы избежать этой неприятности, я брала в ладошки ее руки, нажимала на вздутые и мягкие вены синего цвета и интересовалась, почему у нее такие не красивые руки. Бабушка улыбалась в ответ так, будто бы ей было все равно, красивые у нее руки или не красивые, и полузакрытыми глазами, видимо, уставшая от многих домашних трудов, и изнывающей жары еле слышно произносила странное и непонятное мне слово «Ревматизм», и засыпала. Конечно, я сердилась на нее за это, но что-то подсказывало мне, что бабушка устала и ей нужно поспать. В эти минуты я очень пристально ее разглядывала. Она свертывалась калачиком у двери, и легкая тюлевая штора, пахнущая ветром, развивалась и чуть касалась ее очень редких седеньких волос, а ее глубокие морщинки почему-то щемили мне сердце и временами вызывали слезы. Я гладила ее руки и давала себе обещание, что непременно придумаю какое-то средство, чтобы ее руки стали красивыми.
Когда бабушка засыпала, во мне просыпалась моя страсть, и я брала  старый деревянный стульчик, и встав на не него доставала ключи от шифоньера, и крала банку сгущенного молока, чтобы отнести ее моему другу - старому деду-соседу, потому что сама не смогла бы ее открыть… и вот, сев с ним под старым ветвистым деревом мы съедали заветную банку, и я быстро возвращалась на свое спальное место и во мне,  где-то в области сердца рождалась боль от содеянного обмана, и будто оживал бабушкин голос: «Бог все видит, и нельзя делать ничего плохого», и я начинала плакать от стыда, и про себя еще больше сердилась на то, что она снова заснула...