Дитя и чрево

В обезлюдевшем чреве
опять
тишина.
Осуждённый на шаг
он не сделал и шаг.
Кормили мы чёрствою
коркой
с ножа
с капиллярной икрою
сухое дитя
и мертвую мать...
Я ночью тоскливой бездумно шагал,
мне это приснилось и я записал,
и всё прочитал покосившимся стенам,
стенам Вселенной, где мы -
лишь кометы.
Стены на стены, все голые стены
утробы Вселенной, по трещинам
древним
я рассовал свою грусть...
И крикнул солдатом: «Уже не вернусь!»
В поле безмолвные тени
толпой
ищут домой путь,
идут за тобой.
Но только с войны не вернуться обратно,
даже живым,
даже если расхватан.
А пуля не мимо тебя пронеслась -
ударила прям в ахилессовый спазм,
ударила прямо в осколок души.
Ты больше не мертв
и ты больше
не жив...
Бездомные тени безмолвно снуют.
В обескровленном чреве найти ли уют?
Найти ли в планете
закрытых кают
что-то похожее им на приют?
Это приснилось и я записал,
стенам читал и обрушились стены.
И я как солдат простонал: «Мама, где мы?».
Но так и не снял молчаливые стены.
«Ответь мне, мамуля, ведь я не при чём?»...
Помилуй, Господь, нас огнём и мечом!
Мы мечены порчей, что в венах течёт.
Помилуй, Господь, и прах упокой,
и душам открой путь домой...
Всё то мне приснилось, но не записал,
я не рассказал,
я не прочитал,
я не запомнил.
Закрыли свет
голые
стены.
Ребёнок голодный
в обезлюдевшем чреве
зарыдал...