Дядя Валентин

Посвящаю это стихотворение своему отцу
Задорожному Степану Васильевичу и его семье, которые с 1942г. находились под оккупацией немцев в городе Новороссийске.

***
Бывает день, когда от слёз и горя
Сей день становится печальной чёрной датой.
Как та, рассказанная мне отцом история,
Что с ним в войну произошла когда-то.

Его родители растили пять детей.
Под сердцем матери был и шестой малец.
Вот муж и дочь ушли на фронт, а с ней
Осталось четверо, стал старшим мой отец.
Тому «старшому» стукнуло лет шесть,
Но помогал по дому, как мужик:
Он воду принесёт, сготовит есть,
Да и сестрёнок успокоит вмиг.
Травы накосит и нарубит дров,
Детей накормит, маму пожалеет.
Худой на вид, но силы - будь здоров
И нет того, чего он не умеет!
Мать еле-еле отходила лето.
По осени, дал Бог, родился сын.
В письме отец передавал приветы
И имя попросил дать - Валентин.

Земля в тот год совсем не уродила,
А в октябре пришёл нежданно холод.
Семья лишенья многие сносила,
Ждала со страхом, что наступит голод.
Малец-то, что? - он только грудь сосал,
А мать с детьми, те ели, что придётся.
-  Держитесь, милые! - ей с фронта муж писал 
- Я верую, всё скоро обойдётся!
Они держались осень, как могли.
На побережье их спасало море.
С соседским дедом на рыбалку шли.
Улов - ура! Коль нет, то семьям горе.
Зимой в подвале кончились запасы,
Доели всё, что только было можно.
Фашисты город так бомбили часто,
Что выйти в море стало невозможно.
Мать скоро вовсе перестала есть.
До крошечки всё детям отдавала.
Сил не было уже ни встать, ни сесть
И тихо-тихо над мальцом рыдала.
Тогда «старшой» по-взрослому решил,
Что ночью в путь пойдёт он за добычей
И через город страшный, что есть сил,
 Бежал по улочкам быстрее, чем обычно.
Дорогу длинную он вспомнил без помех
Сестра ему однажды показала.
Здесь до войны, она тайком от всех,
Встречалась часто с парнем у вокзала.

Ж-д. вокзал. Цистерны, поезда.
Немецкие солдаты и шинели.
О чём же думал мой отец тогда?
Лишь о еде.
Неделю уж не ели.
Лёг под вагоны и, таясь, полез...
Объедки подбирая между шпал.
Увидев сала ржавого отрез,
От радости тихонько ликовал!
Ух, ты! - хвосты, головки от селёдки,
Консервы в банке, пусть уже с душком.
Ого, махорка, полбутылки водки
И три картошки рядом с вещмешком!
На пузе выполз весь в грязи и в саже,
Прошёл неслышно мимо часовых...
 - Я счастлив был! - он, вспоминая скажет
- И накормить мечтал своих родных!
Бежал стремглав, не думая о стуже.
Февраль шумел, дул норд небезызвестный…
Принёс он завтрак… или, может, ужин...
Для всей семьи, как будто дар небесный.

Малыш кричал.
Боль не сходила с личика. Уж двое суток был без молока.
Мать разжевала харч ему с водичкой:
 - Ну, вот и вся еда тебе пока…
А к вечеру и мамочка слегла.
Горела вся и корчилась в бреду.
Соседка заглянула и ушла,
За дверью крикнув,
- Я с утра зайду!
С испугу младшие, как никогда - примолкли,
Качая с дрожью люлечку-качалку.
От слёзок щёчки, глазоньки промокли
И сердце сжалось, так их было жалко.
Ну, что же делать?
Он один и старший.
В рот маме из бутылки налил водки.
Доселе не было ему так жутко страшно.
И деткам, выдал хвостик от селёдки.
Мать долго кашляла, потом угомонилась.
Стал жар спадать. Все младшие уснули.

Очнувшись поутру, к кроватке наклонилась
И с криком рухнула, ударившись о стулья.
Вмиг подскочили дети, как один,
Мать подняли, налили ей водицы.
Метнулись быстро к люльке
 - Валентин!!
И в ужасе детей застыли лица…

От горя мать слегла…
- Никак, инсульт - соседка старая пискляво причитала.
- Сегодня, деточки, вам гробик принесут…
И в похоронах помощь обещала...
Ни гробика, ни помощи соседки.
Все кто куда бежали.
Шли фашисты.

Чуть меньше вымерзла земля, лишь под беседкой..
Но вот лопате, поддалась не быстро.

...Отец прервал рассказ, заплакав, как ребёнок.
От слёз отмахиваясь и скрипя зубами.
 - Я даже помню цвет его пелёнок…
И как закапывал вот этими руками....

Из прошлого воскрес забытый день.
Рассказ отца - не фильм и не картина.
Тот случай не исчезнет, словно тень.
Есть место в памяти
Для дяди Валентина.

КатяУрс/Белоусова 2010г