Люди, звёзды, боги

1) О СЕБЕ.
Всё, что я излагаю, в конце моего рассказа сойдётся в одной точке, несмотря на то, что сейчас это выглядит потоком сумбурных воспоминаний. Адрес этой точки Вы найдёте внизу, в моём комментарии. Но прошу не спешить открывать ссылку. Лучше я сначала всё-таки расскажу…
   
Конец 8-го класса. А я — злостный прогульщик. А ещё я хорошист, с тихим, безукоризненным поведением. Болезненно застенчивый худой мальчик. Друзей практически нет. И никто не знает, что я также и болезненно смешлив, много читаю всякой взрослой литературы и слушаю всякую взрослую музыку. Но за стеснением стоит склонность к аутизму, которая росла всю жизнь, но так никогда и не вышла за рамки внешних приличий. А прогулы я довёл до виртуозности. На каждый предмет я заявлялся только раз в четверти, учитель, естественно, вызывал к доске, я получал заслуженную четвёрку, которой вполне хватало для оценки в четверти. Думаю, что буквально через день-другой,— даже ученики не могли бы с уверенностью сказать, а приходил ли я вообще? И даже учителям нравился такой порядок вещей: от мальчика почти никаких хлопот, а успеваемость была выше среднего. Ну, а я с детства освоил старый студенческий приём: ты перед самым уроком читаешь пару нужных параграфов из учебника, бойко излагаешь их преподавателю, с тем, чтобы, проспавшись, на следующий день снова иметь девственно чистую память, не отягощённую всяким балластом. Во всей этой системе важно было не выделяться, всегда оставаться незаметным, никого ничем не напрягать. И, конечно же, такая аномальная жизнь в таком юном возрасте, неизбежно ведёт и к аномальным деформациям поведения, иногда к позитивным, а иногда и к негативным.
Да. И вот однажды, прихожу в школу ровно к началу перемены перед какой-то там (точно не помню) биологией, стою в коридоре перед окном, штудирую учебник, лежащий на подоконнике. Традиционный ритуал. Вместе со звонком захожу в класс. Задние парты, увы, заняты. Сажусь за одну из передних. Училка заходит, мямлит некое приветствие, занимает своё руководящее место и начинает водить ручкой по раскрытому журналу, что немедленно вводит класс в состояние гробовой тишины. Я тоже сильно боюсь, зная, что вызовут именно меня. И она вызывает. Стою перед доской, смотрю в пол, монотонно бубню то, что надо, отвечаю на её вопросы. Бац! На один вопрос толком не ответил, но долго выкручивался. Она уставшим голосом говорит своё: "Садись, четыре". С облегчением сажусь за парту. Осмотревшись и убедившись в том, что все в классе заняты своими делами, достаю из полупустого портфеля тетрадку. Начинаю думать и записывать свои "каляки-маляки".  На этот раз это нехитрая статейка (для моего личного пользования) об искусстве и науке. Помню её хорошо.
Два разных способа познания, способа отражения и понимания миров,— внешнего и внутреннего. Хорошо дополняют друг друга. Но оба ограничены, а значит — неполны. Оба что-то теряют, мимо чего-то важного проходят… А ведь всегда так и было! Йога и медитация. Магия. Религия. Все они что-то видели в природе, понимали одну из её сторон, в упор не замечая ничего иного. Огромные части этих систем мышления были со временем отброшены, объявлены ложными,— а не ошибалось ли человечество в своей категоричности, в метании между крайностями? Сколько знаний безвозвратно утеряно, фальсифицировано до глупости! Например, возможно, даже магия,— не такая уж и ложная, но смело нами дискредитирована? А на каком основании? Особыми способностями мысли мы никогда не отличались (ну, если не считать нашего гордого самовозвышения над обезьянами, собаками и кошками; но есть основания полагать, что мы от них отличаемся лишь количественно…) Мы ведь и сейчас считаем вполне нормальным,— обречь ван Гога на полуголодное существование, видеть в нём только сумасшедшего, а потом (обязательно после смерти) продавать друг другу его картины за плохо исчислимое (главное, чтобы побольше) количество миллионов. Или история Галуа. Совсем молодой человек с неадекватным и необузданным поведением, с противоречивым спектром интересов,— от политики до математики. Он написал малопонятную для умников математическую белиберду и успешно погиб на дуэли, спровоцированной взрослыми, умудрёнными опытом жизни людьми. Мутная история. Только потом чисто случайно выяснилось, что его бред лежит в фундаменте современной математики.  А чего стоят наши гносеологические "подвиги" в борьбе с Сатаной (средневековые университеты, самоотверженная работа инквизиции, и т.д.)? Почему каждый раз, в каждую эпоху, мы сами себе выдаём патент на всезнание и непогрешимость? Между тем, все предыдущие эпохи показывают нашу несостоятельность. Нет ни одного прецедента нашей мудрости,— как человечества, так и стран,— да любых наших коллективов. Но есть проблески мудрости только у личностей, у отдельных людей. Возвращаясь к искусству и науке,— хорошо бы иметь синтетическое познание, объединяющее лучшие их стороны и лишённое их недостатков… но сейчас представляется непонятым, каким должно быть это познание. А когда-то казалось, что такой синтез есть. Древний Китай, Персия, Греция. Философские трактаты, написанные стихами. И всё утонуло в сложностях специализации, в переплетениях кастовых правил: кто изо всех этих интеллектуалов достоин урвать бОльший куш из экономического пирога? Примерно такой ход мысли.
И здесь раздаётся звонок. Надо успеть незаметно слинять со школы до начала следующего урока. Переменка будет большая, но у меня ещё есть дело. И касается оно детских амурных проблем. Она учится в параллельном классе. Я уже упоминал о своей патологической застенчивости, но я ещё не говорил о своей (патологической?) влюбчивости… Короче, очень хочется пригласить её в кино.
Тут надо пояснить. Общение разнополых тогда не особо приветствовалось,— ни взрослыми, ни сверстниками. Как и все запретные,— сей плод был крайне сладок! Но запреты частично обходились. Мы запросто могли сходить вместе в кино, а полный спектр совместных занятий был достаточно широк,— от угощения морожкой до выполнения домашки (но я никогда не слыхал, чтобы дело дошло хотя бы до поцелуя!). Дружба с девочкой была возможна. Надо было только проявлять должную осторожность,— иначе и школьники могут начать травлю, и мама косо посмотрит: как бы чего не вышло…
И вот, я её хотел пригласить в кино, не зная даже, а смогу ли? — очень переживал от застенчивости. А если смогу, то о чём буду говорить? Беда! Закрываю свою великую тетрадку, неосторожно бросая шедевр на парте! — фраера губит не жадность, а невнимательность и самоуверенность! Но пока что я выхожу в коридор, и "на ватных ногах", кругами подбираюсь к своей "любимой" (именно так, не меньше)… У меня получилось! Уж не помню, что я там бормотал, но согласие получил! И я просто окрылён. Влюбился в неё ещё сильнее (хотя, казалось бы, куда уж сильнее).
Здесь опять следует отвлечься. Назавтра она меня кинула, не пришла на свиданку. За что я её сразу разлюбил и затаил огромную обиду на долгие 10 лет. Потом я случайно встретил её на улице. Я тогда уже был женат, а она не только была замужем, но и везла колясочку, в коей мирно посапывало горячо любимое чадо. И я, не стесняясь, якобы шутя, высказал всё! Всю свою обиду! Надо отдать ей должное,— она извинилась. И объяснила, что долго тогда думала, не спала всю ночь, но решила, что "мы не пара". Смеялись мы вместе, и от души. Увлечённо болтали. "А помнишь?..." и т.д. Расстались радостно и я, наконец, успокоился.
Но вернёмся в тот момент, который когда-то был настоящим.  Иду в класс, надо забрать портфель. Меня шатает от счастья, как пьяного. Звонок на урок застаёт меня в дверях класса. Быстрее надо. Кошмар прогульщика, это столкновение с учителем. Но тут случился другой кошмар. Мою парту обступили мальчишки и девчонки, держат в руках мою тетрадку и о чём-то говорят. Вот и не привлекай тут внимания! Я в панике подбегаю, выхватываю тетрадь (слава Богу, отдали), тонким голоском возвещаю: "Ничего там интересного!". А пока подбираю свой портфель, они говорят что-то типа: "Нет, это очень интересно. Чего ты так психуешь?"—  в их словах прозвучал какой-то непонятный упрёк. Я поспешно бегу вон, вижу как в коридоре, стоя спиной ко мне, наш учитель с кем-то болтает. Обхожу его осторожно, как партизан. А дальше — лестница на школьное крыльцо, ещё пара ступенек, и СВОБОДА.
Повторяю, я ещё не знаю, что девочка меня кинет и очень счастлив. Рядом со школой небольшой закрытый дворик с беседкой… но снова надо отвлечься и пояснить. В формальном смысле, курить я начал лет в 11. К соседскому мальчишке приехал на период отпуска двоюродный брат, значительно старше нас). Однажды он написал записку для продавщицы: "Пожалуйста, продайте моему сыну пачку сигарет… и т.д." В 11 лет у меня ещё были друзья. И мы иногда покупали себе сигареты по этой записке, пока маленький шалопай её где-то не потерял. Но курили мы тогда эпизодически мало. А уже к 17-ти годам я смолил как паровоз. Это были не только сигареты, но и трубка. Не для того, чтобы казаться крутым, а потому, что вкус и запах очень понравился. Курить я бросил в 50 лет. И не потому, что проявил силу воли. Просто очень испугался внезапного ухудшения здоровья. Но если честно, то курить хочется и по сей день. А тогда, в пятнадать лет, я успешно продвигался по пути никотиновой зависимости. Сажусь в беседку, достаю своё сокровище — маленькую тонкую кубинскую сигарку (20 копеек стоит — внушительная сумма). Смачно затягиваюсь. Голова кружится, счастья становится всё больше…
Стоп! А почему мои одноклассники так лояльно отреагировали? Честно говоря, я считал их послушными идиотами. А они заинтересовались прочитанным. Они поняли статью! По глазам было видно. Оказывается, людям это может быть интересно. Оказывается, люди могут ещё удивить своей эмпатией, своим интеллектом. Вот так они легко поставили на место самоуверенного малолетнего циника. Об этом я и хотел рассказать. А ещё — о почти недостижимом синтезе искусства и науки.
 
2) О ДРУГИХ.
Кто же они такие, эти другие? Их мало. Ведь я по-прежнему эгоцентричен. И по-прежнему веду рассказ исключительно об искусстве и науке. Другим был Эйнштейн. Уверен: то, что он сделал, имея довольно скромный запас знаний и логических возможностей,— это просто чудо. Он вообще утверждал, что для творчества нужны не какие-то мифические способности, а только две простые вещи: удивление и воображение. Но вот я, имею интеллект и память практически на среднем уровне. Правда, это достаточно хорошо скомпенсировано моим интересом и способностью иногда концентрировать внимание (возможно). К тому же, удивления и воображения у меня хоть отбавляй (якобы). Ну, есть у меня такая черта, как ленивый гедонизм, но ведь всё в меру (надеюсь)! И там, в детстве, я начинаю с интересом заниматься физикой, быстро сознаю: в теоретической физике используется математика настолько сложная, что я её просто не потяну, и постепенно перехожу на математику,— даже более фундаментальную, но уже не такую сложную. И результаты мои более чем скромны! А Эйнштейн… Хотелось бы посмотреть, а что было бы, не займись он физикой? Если бы он упорно развивал свой скромный талант скрипача? Боюсь, ничего интересного и не было бы. Это при том, что и я, и Эйнштейн, считаем гениальность и талант пустыми понятиями.
Наука… Боюсь, человечество уже теряет её,— по крайней мере, в том виде, в коем она известна нам. Как ещё ранее была утеряна медитация и магия. Теряется также и привычное нам искусство. А всему виной,— тотальная компьютеризация,— этот столь приятный протез для нашего интеллекта. Что ж, возможно, придётся передать эстафету цивилизации интеллекту искусственному. А мы, возможно, займёмся чем-то иным (если не успеем уничтожить и себя, и всё остальное).
Но ведь это наши проблемы. А ценность науки так и останется непреходящей, независимо от нашего к ней внимания. Вспомним Николая Кузанского. Круг на плоскости символизирует всё, что мы знаем. Но чем больше круг, тем более он соприкасается с остальной частью плоскости,— с непознанным, с тем неизвестным, на котором и зиждется всё, нами изученное…
Ещё более другим (стоящим на другом психологическом полюсе) является, например, Виктор Красовски: http://proza.ru/avtor/conscioeco
 Он публикует произведения, состоящие исключительно из такого большого пазла, коллажа, мозаики физико-математических формул, высказываний, "чертежей вселенной" и технических рисунков. Как выражаются насмешливые критики, во время создания такого произведения основная нагрузка приходится на буфер обмена (куски образов, скопированные в инете). Виктор считает, что видит за этим некие идеи и смыслы. У него есть пара друзей, считающих себя не то чародеями, не то экстрасенсами. Думаю, что-то у них не так с оценкой субъективного и объективного… Так кто же такой Виктор Красовски? Очередной неадекват (на литературных сайтах их много)? Или он-то как раз и пытается (пусть даже довольно примитивно и неудачно) синтезировать искусство с наукой? Сомнительно, что бы мы имели моральное право отвечать на такой вопрос,— я уже упоминал о судьбах ван Гога и Галуа…
Ну вот, я уже и рассказал о некоторых "других". Что касается меня любимого, то всё это привело к очень простой мысли. Не знаю, как решить проблему синтеза. Но могу свои научные мысли изложить вместе с тем, как я их чувствую, о чём думаю в те редкие моменты, когда хоть как-то познаю этот мир. Могу попытаться показать, во что "окрашена" математика и логика… Какие смутные,  почти мистические ощущения пронизывают математическую идею. Точнее выразиться не получается. А в реальности это выглядит вовсе не так таинственно, как я сейчас написал. На самом деле это тоже напоминает коллаж, но внешний вид у него гораздо приличнее, чем коллажи Красовского. И главное, у меня есть конкретные математические мысли и доказательства, есть даже попытки поэтического моделирования этих мыслей. Всё это я и собрал в математической статье, требующей от читателя достаточно высокой квалификации.
Однако же предисловие к ней доступно всем. Итак:

3) ЗВЁЗДЫ И БОГИ.
Здесь я просто обращаю внимание читателя на свою работу, адрес которой (напоминаю): в моём комментарии.