жизнь

да и какое к черту будущее,
если в три года она исследует пирамиды и громкий Каир,
а в четыре уже закатывает скандалы погромче Стендаля.
в пять получает к ногам весь уставший мир,
а в шесть пишет первые стихи и начинает прогулку по краю.

в семь лет, у неё показ в метрополе,
а в восемь прокол ушей в монако, и серьги «monaco”,
у таких поголовно чуть позже, крики в постели до ноющей боли,
а там где душа жесточайший концлагерь в бараках.

в девять теряет зрение от темени Московских обид,
в десять врет и поёт на выдуманном языке,
в одиннадцать чувствует - мир не так уж и непобедим,
в двенадцать перечитывает убить пересмешника, но все еще верит в призраков.

в тринадцать терпит первый совести укол и собирает стихов на целую книгу,
в четырнадцать знает, только себя можно в этом винить.
в пятнадцать падает в любовь, но Бог сохраняет интригу,
в скрытии которой.
в шестнадцать умирает тихо в комнате под скрип, свежий винил.

в семнадцать не встаёт, тихо умирает, но верит,
в восемнадцать сама себе вышивает спасательный карабин,
в восемнадцать при мыслях о сне и добром спокойствии млеет,
в восемнадцать принимает наконец, свою душу, что чистейший, но хрупкий рубин.

в девятнадцать учится одеваться, есть, разговору и чтению,
в общем тому, чему стоило научится тогда.
но тогда была гораздо мудрее учителей и учения,
а сейчас глупее первого, кукушки птенца.