Актер. Спасение

Семья в меня верит, жаждет,
                что я стану знаменитым,
И видит меня на сцене
                весёлым, живым, бессмертным.
А я до сих пор не понял
                игры этой алгоритм
И смысл ее награды:
                «услышать аплодисменты».

Играет не только ведь труппа
                в нарядах и ярком гриме
Игра на сцене театра –
                не только по роли в спектакле
Сеанс за сеансом: мы вам –
                что вы нам важны, и мы вам.
А вы нам – аплодисменты,
                что мы хороши. Не так-ли?

Ведь хлопать в конце спектакля –
                условность, необходимость.
Манеры. Негласная плата,
                которой не знает ценник.
Зевайте весь акт, в конце вы
                любезно поблагодарите.
И эта игра важнее
                актерской игры на сцене.

А я не готов ни разу
                играть за пределами роли,
Я холоден стал к букетам,
                поклонам, хвалебной речи
Все то, чем живу я – репы,
                премьеры, сьемки, гастроли –
Для многих – лишь повод скрасить
                свой скудный воскресный вечер

Представьте хоть на минуту:
                кормящая мать с ребенком
На площади грудь из блузки
                достала и кормит чадо
Толпа окружила, смотрит,
                а после – хлопает громко,
Как будто кормить ребенка
                для публики было надо

Молчу за других актеров,
                но мне безразличен зритель
И сам я свой праздный вечер
                чужим не эксплуатирую,
Я молча, после премьеры,
                в свою возвращаюсь обитель
Энергию восстанавливать –
                то есть пить или медитировать.

Вчера я потратился много.
                В спектакле играл Коровьева.
Двухуровневая игра, как
                Фагот, я играю в жизнь, и
В ней уже вновь играю
                на сцене Фагота, чтоб его.
Я был истощен, и после –
                поехал на озеро, с виски.

Я пил из бутылки, залпом.
                Шатаясь, ходил по набережной
И видел Баку сквозь слёзы,
                объятым в пожаре Воланда
Я думал: вся эта матрица,
                безумному мозгу вряд ли нужна
И перелез ограждение...
                Но не решился. Холодно.

Свою признавая слабость,
                я пьяный, ругался с озером
Плевался, пинался, дрался.
                Блевал на морской газон.
Не грел алкоголь, нисколько.
                Морозило и морозило.
Шел ливень, как в грязном нуаре.
                Грызла гроза горизонт.

Я все ещё видел город
                объятым в пожаре Воланда.
Над городом били молнии,
                гром медной гремел трубой.
Но вскоре замерз мой танатос.
                Мне стало действительно холодно.
И я развернулся обратно.
                И шел мимо парка домой

До самой последней нитки
                продрогши, спасаясь от бедствий
На заброшенной детской площадке
                решил переждать мороз.
Когда-то здесь маленький мальчик
                провел свое лучшее детство
И был в этом мире самым...
                счастливым. Пока не подрос.

Теперь этот мир – больница.
                Заброшенный лепрозорий.
Захваченный и загаженный
                бесчувственными прокаженными.
И вот уже взрослый мальчик,
                сидит, как солдат на дозоре,
На крытой высокой горке,
                накрывшись двумя капюшонами.

Я долго сидел, но ливень
               совсем не хотел прекращаться
Утихший оркестр грома
               опять выступал на бис
А скука все нарастала,
               просила хоть чем-то заняться
Я вспомнил далекое детство –
               и с горки скатился вниз.

Тот спуск был наглядной картиной
               событий вчерашней ночи
Метафора всей моей жизни.
               Скатился. Сорвался. Упал.
Но жизнь удивляет. Скатившись –
               всегда получаешь, что хочешь.
Земля принимает снизу
               тяжелый судьбы удар.

И я соскользнув по горке,
               во что-то уперся ногами.
Фрустрации не было. Только –
               иронией выжатый смех.
Нелепое обстоятельство.
               Застрявший в трубе и пьяный.
Внизу – то ли бомж, то ли мусор.
               И скользко карабкаться вверх.

Метафора всей моей жизни.
               Карабкаться вверх – усилие.
Я вылез. Я смог. Спустился
               уже по пластмассовой лесенке.
Мое любопытство било
               фонтаном. В туннеле синем. 
Девушка. Без сознания.
               И это уже не весело.

Рядом рассыпанным мусором –
               в темени еле заметно
Таблетки, ключи от дома,
               записка, удостоверение
Я прочел ее имя при молнии –
               Артемьева Елизавета.
И вытащил тело из горки...
               И принялся за спасение.
Города.