Иван Вазов. Отвергнутая муза

Отвергнутая муза

Что труп неотпетый, забытый живыми,
поэт прозябал в одиноком унынье.
Вдруг муза к нему постучала в ночи.
— Кого там в потёмках?! — он всхлипнул в смущенье.
— Мой светик, тебя одарю вдохновнньем—
и лира твоя—принимай!— зазвучит.

— Помилуй, богиня! Озлобленный дух мой
покоя желает—  пойми и раздумай:
убитое—  поздно больное лечить—
шипением змей оскорблённое сердце,
мертвецкого сна без побудок до смерти
в беззвёздной, до чёрной могилы ночи.

Напрасно в худое, обманное время
дорогой неверною вечно не с теми
я верил, надеялся, жил и любил—
бесплодные грёзы мои постарели,
туман и обман уводили от цели—
я в стены ломился и лиру разбил.

С безумной, священной надеждой расставшись,
тропой одинокой, нетореной, страшной
не видящий снов золотых я ступал
под боем жестокой— моей ли?— судьбины,
по что и куда, сам не зная—  повинной
голгофой геенской казалась тропа.

Я смолоду вызнал измену и подлость,
вязавшие руку,  глушившие голос,
а воле срубили крыло палачи,
но правды не предал, и, кривды не приняв,
в ярмо к ней попал: раб я, правда рабыня—
за хлеб на двоих её иго влачим.

Я пережил взлёты-паденья кумиров
на волнах корыстного, стадного міра,
ad nihil вменившего бедной душе-
продавшее славу и подвиги племя,
сквернящее блатом отеческий кремень,
величье святынь обращает в гешефт.

Увидя измену и ложь в багрянице,
на паперти— верность, отвагу—  в темнице,
оподлясь, я выжить и выстоять смог:
насущным питаньем телесно утешась,
упал—  не поднялся, без чувств огрубевший,
ослеп ли: хозяин мой царь, равно— бог.

Накажешь остывшему чем да согреться?
Любвовью... увы, нецелимое сердце
болит незабытою той: без ума
вначале отрава казалась нектаром,
змея подколодная— ангельским даром...
так пишется кровью любовный роман.
 
Накажешь попеть? На душе не до песен:
руины былого и днешняя плесень,
да сам я в недальнем грядущем в гробу;
все чувства на сердце повыела злоба—
и мне, коль не сплю, остаётся до гроба
непесенным воем контузить судьбу.

Накажешь природой болеть расчудесной?
Покой и щедрото её меня  бесят,
и солнечный свет мою душу язвит:
уснуть не дают ей увечья и раны,
да оклик с небес из господнего храма,
да утлая искра всевышней любви.

Бесстрастен и жалок, исчадие злобы,
богат, сатане одному ли на пробу?
не мёдом, елеем, но ядом мой стих;
в бездушной пустыне дожиток анчару:
к могиле готов я, не к божьему дару.
Оставь меня, муза Беги от таких!..

* * *
Не солоно гостья порхнула ко звездам,
и ангел, населец бездонныя бездны,
спросил её: — Чем ты печальна, мой свет?
Та, слёзы смахнув отвечала тоскливо:
— Не к семени свыше бесплодная нива:
покоится злобой убитый поэт!   

перевод с болгарского Терджимана Кырымлы


 

Една муза в траур

Отдавна немей той, от света забравен.
Живей той, певецът, но с мъртвий е равен.
Една нощ у него музата тропна;.
— Кой ме буди в мрака? — каза той в смущенье.
— Ставай, о поете, светло вдъхновенье
аз за тебе нося — девата викна.

— Ох, иди, богиньо, късен час сега е!
Моят дух озлобен сън, отдих желае,
сън, отдих, ти чуйш ли! — вечни като смрът.
Сърцето ми трепка в сънища гробовни,
в него вместо песни съскат змий отровни
и парливи рани пъшкат и горят.

Ил не знайш? Неволи страшни ме сломиха
и рано измами горчиви затриха
вярата ми в всичко, що възпях, любих.
Видях, че мечтите мечти се остаят,
че на злото земно далеко е краят,
и ази сърдито лирата разбих.
 
Неведнъж чело ми сред буря клюмна,
не с една надежда света и безумна
простих се навеки и почти без жал…
Тежък бе животът и всяк удар нови,
що падна въз мене — един гроб изрови
за някой сън златен, призрак умилял.

Видях силна младост без време строшена
в усилья безплодни, видях преломена
мойта горда воля от страшний живот.
С много вече кривди мълком помирих се
и сторих това аз, и не възмутих се —
стискан на теглата в зверския хомот.

Видях как грохнаха моите кумири —
и как злото светско без жалост изтири
всякой култ и вяра из мойта душа;
видях в кал светите мои идеали,
знамената честни — оплюти парцали,
с които търгува мръсната лъжа.

Видях я аз нея в царска багреница,
честността в окови, правдата — в тъмница,
видях аз на злото стихийната мощ,
видях му и наглий триумф, тържеството,
изгубих аз вяра в бога и в доброто
и наста в душа ми безконечна нощ.

И сега, о музо, без олтар живея…
Любовта една би… Уви, и от нея
раните ще нося, дор бъда човек.
Из чашата й сладка пих със всичка сила,
но с капката нектар — море от горчила
изпих и отровен останах навек.

За какво да пея? Де извор за песен?
В душата ми само уломки и плесен,
и тиня от бури, и отчаян мрак…
Искра светла божа тамо не прониква
и тя на доброто веч се не откликва,
и дори да плаче тя забрави как!

Де извор за песни? В природата дивна?
Тя ми стои чужда, като гроб противна
с вечната си хубост и нетлен покой.
Едно само чувство в душата ми свети,
цъфти и вирее, като майско цвете:
злобата — изчадье на мъки безброй.
 
Злобата, о музо, пъклената сила,
що всичко човешко в мен е угасила,
змия, що ме гложди и ми дава мощ…
Кажи ми, анчарът ражда ли мед пресен,
отровата — нектар, а злъчката песен?
Остави ме, музо! Бягай! Лека нощ!

* * *
Музата фърчеше в пространствата звездни.
Един ангел, жител на висшите бездни,
срещна я. „Що плачеш? Отде таз тъга?“ —
попита я трогнат, кат видя сълзите,
на девата кротка че блещят в очите.
„От един покойник връщам се сега!“
 
Иван Вазов
Одеса