Прорываясь к домам, громыхает, ревёт в тёмной сини

***
Прорываясь к домам, громыхает, ревёт в тёмной сини,
то безумный, то вкрадчивый ластится дрожью касаний,
платья жёлтых кувшинок полощет в купальнях-красильнях,
и целует их в ярости; и в ярости в волны бросает.

Полон длинною тьмой, полон фосфором тлеющих вспышек,
шелестеньем и воем растущих от страха растений,
извивается в воздухе, трогая мокрые крыши.
...И внезапно впивается молнией церковке в темя.

Он идёт, как эсминец, на форт облетевших жасминов,
с почерневших причалов срывает ненужные доски.
Он безумец, что хлещет рябины по содранным спинам
и танцует, как пьяный паяц, на песке и извёстке.

Он — гроза, он — томленье, он — ярость, он — бездны зевота,
распахнувшейся, черной, швыряющей тонны потопа
на несчастные лодки, на глиной размытые тропы,
на собак одичавших, к которым прижаться охота.

Он как жизнь. Он и есть эта жизнь, что прелюдий суровей,
что летит ураганом над тишью лощёных слободок.
И не крикнешь: — Постой. Повтори. ...Он всегда тебе внове.
Он изменчив, как солнце. Он — свет. Он — Протей. Он — свобода.