Рассказы деда Кузьмы 2

В один из вечеров дед Кузьма сидел на лавке и раскуривал цигарку. Стайка деревенских ребят расселась, кто - где послушать очередной его рассказ.
-У прошлом годе померла бабка Аграфена. Впрочем, это для вас она бабка, а для нас она тогда была молодая и красивая. Старые люди поговаривали, что она была самой сильной колдуньей в нашей округе. Колдунья  то колдунья, ексель - моксель, а вот в храм она постоянно ходила. И крест у ей нательный был. Молилась и поклоны била, как положено и такая добрая была. Помниться хлеб плохо уродился. Голод по земле пошел. Годы были не урожайнее. Идешь по улице, в желудке пусто, жрать охота, голова кружиться и шатает во все стороны от голода. А она выскочит из дому, и сует мне кусище хлеба и литру молока. Поешь малец. И гладит по голове. Детёв ей Господь не дал, а вишь другим наградил. Бывалочи, у кого коровка заболеет от сглаза или слова дурного, аль приключится, что в хате, домовой замучает, все бегут к ей. Тетка  придет, чтой то почитает, руками по разведет, и болезни как не бывало, а домовой по притихнет. Как - то засуха нас одолела. Верите иль не верите на небе ни облачка. Собралси народ её просить за урожай. Токма она все не соглашалась. Грех говорила большой. На все воля Божья и засуха и дожди. Но все же вышла в поле. А тама колосья наклонились, воды просят. Все начало сохнуть от несусветной жары. Упала на колени и усе молилась, молилась. Только появились на небе тучи, и дождь как хлынет. Неделю шел. И спасси наш урожай. Но рассказать я хочу о другом. В каком годе не помню, я еще мальцом был, но как то прибился  к нашей деревне, старичок, божий одуванчик. Поселился он на краю деревни, в старом брошенном доме. Потома мы узнали что звали его Макаркой.
Веселый такой. Как ни идешь мимо его дому, а он частушки поет, да матерные. Батюшка, из нашего приходу, и стыдил его, и ругал, но толку никакого. Бабы, с малыми детьми, обходили его дом подальше. Что б не слышать похабных словечек. Мужики его не трогали, говорили что он юродивый. А дураки на Руси всегда в почете. Была у него гармошка, красоты неописуемой. Уся цветами вылеплена, будто и не гармонь энто вовсе, а букет какой из ромашков да васильков.  Только препогано он на ей играл. Будто вой какой из её извлекал.  И вот заметили люди, как энтот дедок, возьмет свою гармонь, так в чьем - то дворе либо горе, или беда кака случается.               
Сосед наш, бывший фронтовик, Василий Егорыч решил с тем дедком,  погутарить по хорошему. О чем шел разговор никто так и не узнал. Только, не успел наш мужик дойти обратно до дому, как его разбил паралич.
Повалилси он у  колодца, что рядом с домом тетки Аграфены.
Та первой и увидела, что на улице происходит, из дому выскочила да подойтить к больному мужику не могеть. Будто стена кака, не видимая ее сдерживает. И слышно от той стены гул идет, будто много ручьев  в один сливается, и все энто вроде как еще и булькает. Я тогда прибежал тоже руки тянул, к той стене да ожег ладошки на усю жизнь. Дед перевернул ладони и ребята увидели характерные следы от ожогов. Быстро собралась уся деревня. Ток что мы можем, подойти то ни как нельзя. Упала тогда тетка Груша на колени, вознесла руки к небу и начала молиться.
Вдруг слышим мы из дома  деда, гармонь завывает, таким протяжным и жалобным стоном. Вокруг все сразу как то изменилось. Птицы перестали петь. Солнце  воспылало таким ярким светом смотреть больно. Потом  вроде, будто пепел, черный снег повалил. Где тает, а где оземь ложиться. И сразу свет пропал, небо заволокло снеговыми тучами. И средь них сполохи грозовые играют. Взглянули мы вверх, и чуть от страха не померли. Среди энтих туч, в проблесках молний, огромное синее лицо  Макара, почти в пол неба, смотрело на нас. Аграфена знай себе, усе молиться. Вся бледная, будто сама смертушка пришла за ей. Бросились, кто смог, на утек по домам. А меня ноги сковало от страха. Куды бечь. Все одно помрем сей час. Глянул я на тетку, жива ли еще, ток ма из глазанек ее кровушка сочиться и на моих глазах, падая,  в  песок превращается. И поднялась из сего песка тут такая буря. С неба, не поймешь, то слышится свист паровозного гудка, смешанный с воем, коровье мычание, мяуканье. Мне голову сдавило, словно в тисках. Руки от ожога, горят словно в печи. Последнее что я услышал, громкий тонкий писк будто зуд комара. И вдруг тишина. Засверкало на небесах солнышко и ни одной тучи. Будто их и не было. Тут и боль моя пришла. Упал я наземь и кричу, что горю. Смотрю, сестра моей матери, тетка Лукерья воду несет в корчике. На, испей водицы то, охланись маленько.
Ко рту подносит. Стал я пить, да глазенками на дно посудины и взглянул, а тама в воде бесовское отражение. Смотрит он на меня и смеется. Глазенки прищуренные. Будто бусинки. Веселые. Тута я будто прозрел и увидел, у тех глазах, что дом наш сгорел у месте со всем добром. А батяня с маманей, плачут над исдохшей коровкой.   
Кое как поднялся и побежал до дому. Глядь и у самом деле усе погорело. Посредь головешек стоит, как сиротка, закопченная печь. А сестренки с родителями плачут на взрыд.  Рядом у дороги, гармонь бесовская, деда Макарки валяется.
Больше ничего не помню. Вроде как плохо мне совсем стало. Очнулся я на следующий день в доме тетки. Сестрица Лидочка, сидит со мною и с куклой из тряпицы играет.
Увидела что я глаза открыл да как закричит –
Маманя, братик проснулся!
Тут я и узнал, что в тот день многим из нашей деревни, досталось на орехи. У кого деньги пропали, у кого корова исдохла.  Крыш скока посносило. Да окромя нас, еще трое погорельцев, включая и самого Макария. После всех этих событий его больше никто так и не видел. Пропал бесследно.
Василий Егорыч умер.  Тетке Аграфене огонь изуродовал лицо, выжег глаза и она ослепла, но так до последнего дня продолжала делать людям добро.
А гармоню, пьяница Алексей, взял себе. Бросил пить, да так виртуозно выучился играть на ей, что равных не было во всей округе
Бабки, вечерами, слушая изощренные коленца его барыни, говорили во чешет бесовская отродья.
16 08 09 (Из цикла - Страшилки)