Ах, Анна А! - журналистская версия, 2
Сначала мне приснился слегка подвыпивший художник Бунтов. Он протягивал мне посмертную Маску Пушкина и уговаривал: "Купите, сударь, хорошо уступлю. Для литератора вещь незаменимая. Ежели в Вас есть искра таланта, то оденете её, и как в голливудском фильме обретете способности. Даже - глаголом жечь сердца людей".
И Маска действительно переливалась по краям некими огоньками. Я оттолкнул его руку, при этом зацепил Маску, белая вспышка, звон - и я поднялся с постели. Поднял со столика сбитый стакан с водой. Не разбился. Вытер пол. Вышел на балкон перекурить комаровский кошмар. На столике лежала раскрытая книга, Лев Гумилев, "Этногенез", оставил профессор Петр Коловангин, у нас был общий балкон на два номера.
Позавчера мы хорошо подискутировали с Петром Михайловичем о России, о вспышках пассионарности, влияющей на ход территориальных трансформаций, он готовил работу для Госдумы. А ведь Лев Николаевич Гумилёв - сын Николая Гумилева и Анны Ахматовой - ещё одно звено в цепочке неслучайных случайностей! - подумал я. И пошёл досыпать, и сон вернулся, но теперь Бунтов приставал ко Льву Гумилёву, а я просто смотрел откуда-то с балкона.
Причём всё происходит в Париже у газетного киоска, может быть там, как и у нас, можно купить папироску?
Лев: (читает, это подлинный стих Льва Николаевича):
Вот киоски средь Парижа,
Убранные новостями.
Всех людей сдвигают ближе
Для чего, не знают сами.
Новости объединяют
Тех, кто думать не умеет.
Как газета, мир стареет
И как новость умирает.
...стучит в окошечко киоска. Не открывают. Ещё ведь ночь. Мимо идет клошар, или просто плохо одетый человек, он курит. Видит жадный взор товарища по несчастью, даёт Льву папироску. "Силь ву пле, мсьё" "Мерси, камрад!"
Лев выходит на набережную Сены, затем на мост, курит. Говорит с водой, как будто там кого-то видит:
- Мама была 50 лет вдовой,
Бог наказал.
А кто попросил?
Мама жила 50 лет живой.
Пуст был вокзал
Серой бренной Руси.
Мама была 40 лет не со мной,
От тюрьмы
До снова тюрьмы.
Мама, хочу познакомить с женой
Вот и мы
Поженились мы.
Да, мама, глупо, мне 56
Тоже от господа нашего месть?
(докуривает папироску, аккуратно складывает, несёт в урну).
Мама, а что ты сегодня молчишь?
Смотришь через меня на Париж?
...да, он действительно женился только в 1968-м, уже после смерти Ахматовой, когда остался в этом мире один... Это я уже снова на балконе, не спится, курю, ночи очень короткие в июле в Комарово, почти белые. А сны здесь настолько реальны...
...и мы снова на набережной (предположительно это неподалёку от моста Мирабо) стоят столики уличного кафе, пусто перед утром. Появляется художник Бунтов, расставляет мольберт, приглашает Льва:
- Мсье не желает заполнить своим светом мой скромный серый холст?
Лев:
- Да уж какой из меня натурщик, сударь. Каков во мне свет, в пожилом мужчине на шестом десятке лет...
Художник Бунтов:
- Не скромничайте, юный жених, Вы так и светитесь в ночи своим обретенным счастием.
Лев:
- Я разве на весь ночной Париж рассказывал о себе на мосту Мирабо? Как Вы узнали?
Художник (достаёт из кармана пустую коробочку из-под волшебных папирос, протягивает Льву):
- Узнаёте? Вы ведь хотели увидеть огонёк этого волшебного зелия?
Лев:
- Да, узнаю, это те самые волшебные папироски, которые украл у меня по ходу пьесы Ванька Свист. Свистнул Ванька! Точнее - это коробочка, в которой ничего нет, да... Или нет?
Художник:
- Не пытайтесь определить да или нет. Оглянитесь по сторонам. Мы с вами находимся в театре. Театр - это иллюзия, это магия слова, звука, света - просто человека здесь нет. Даже рабочий сцены здесь не работает, а служит искусству, понимаете?
Лев:
- Понимаю. Допускаю, как учёный-исследователь. В общем-то я полжизни исследовал магию света, пассионарность души человеческой, описывал словом разнообразные видения в этнографических экспедициях. Допускаю.
Художник:
- Отлично. Главное - допустить. И вот Вы уже не Лев Николаевич Гумилёв из плоти и крови, Вы - одно из нестираемых отражений бытия этого человека, записанное на амальгаме волшебных зеркал. Вы всё можете - хоть жизнь заново пережить.
Лев (ешё человек):
- Зачем же заново? У меня была интересная жизнь.
Художник:
- Понимаю Вас. Вы не хотите снова стать мальчиком, который в годик-два остался без папы и мамы, которые благополучно разошлись, оставив дитя на руках любящей бабушки.
Лев:
- Да как вы смеете осуждать моих родителей, по какому праву?
Художник:
- Да я же не осуждаю. Просто обсуждаю с Вами характер роли, Вашей роли. По фактам.
Лев:
- По фактам они и расставшись были дружны. Посмотрите - вот наше фото 1915 года, папа идёт на войну, мы с мамой его провожаем.
Художник:
- Да, но после посещения фотоателье, на прогулке - они идут по бульвару и как бы воюют, небрежно рассказывают друг другу о своих новых возлюбленных. Вы, дитя, этого не замечаете, вам хорошо только от того, что они говорят над Вашей головой, вы купаетесь в ауре их голосов. А мама подарила папе письма его пассии того времени, когда она была беременна Вами, львёнком. И папа очень смутился, но принял последний подарок. А мама радостно рассказывает о своём новом увлечении, о художнике по имени...
Лев (перебивает):
- Замолчите! Вы не художник. Вы бес какой-то. Бес бессовестный, как минимум.
Художник (делает кистью некоторые пассы, сродни гипнотизирующим движениям):
- Мы спокойны. Мы совершенно спокойны. Мы не обижаем покойных. Мы просто изумляемся, как среди окружающей тьмы они умели возжигать огни духа. И это нам надо знать, и не только как учёным.
Лев (уже наполовину в зеркале):
- Да. Знать. Истина. Свет.
Художник:
- А хотите, я покажу Вам первое стихотворение Вашей мамы? Это "Лилии". А Вас ещё нет, до появления львёнка целых 8 лет, этого Вы вообще не могли увидеть в реальной жизни. И надо сделать всего лишь полшага в зеркало, чтобы увидеть это нестираемое отражение.
Лев входит в зеркало. В пустой квадрат. Отодвигает лица в зеркале Анны А и входит.
http://stihi.ru/2023/02/21/8018
Свидетельство о публикации №123021605157