Дневник. Глава2. О бане, вшах, реке, церкви

 
               
2. МОИ ВОСПОМИНАНИЯ, В ТОМ ЧИСЛЕ О БАНЕ, ВШАХ, РЕКЕ, ПОСЕЩЕНИИ ЦЕРКВИ, РАБОТЕ В КОЛХОЗЕ.               
    Из деревенских событий, которые можно классифицировать как экзекуции, я вспоминаю мытье в бане и походы в церковь. Начну по порядку.
     Бани у бабушки не было, мылись мы у каких-то родственников. Маленькие прочерневшие рубленые баньки стояли по берегу реки. Топились они по-черному, то есть, без дымохода. Я не могла там находиться, плакала, рвалась наружу! (Кто же меня там удерживал? Неужели бабушка?) Не помню, как я мылась. Помню, как ползала животом по полу, причитая, надеясь вырваться из горького едкого дыма. Стены в таких банях покрыты сажей, поэтому малейший шаг в сторону – и все мытье насмарку, надо сажу оттирать.
Наверное, нас редко приглашали или меня с собой не брали, к моему счастью, потому что я чаще  мылась на реке, с мочалкой. Такой способ мытья был чреват неприятностями – вшами.
     Вши тогда были делом обыденным. Мама после каждого лета, а то и чаще, нас «искала» - так называлось вылавливание насекомых из головы -  и вычесывала волосенки густым гребешком. Сейчас таких гребешков не выпускают, зубья на нем располагались в два ряда так часто, что мимо них не могла прошмыгнуть ни одна даже самая миниатюрная вошка. Детенышей этих тварей, гнид, накрепко приклеенных к основанию волоса у корня, щелкали прямо на голове, а потом вытаскивали. Мне очень нравился этот пузырящийся щелчок! Похожий звук получится, если одним ногтем зацепить другой ноготь и резко с силой нажать ими друг на друга. Лежать, уткнувшись в мамины теплые колени, пока у тебя в голове шебуршат, было приятно.
     В школе тоже боролись со зловредными кровопийцами, посыпая периодически наши головы дустом -  изобретением передовой и многообещающей науки химии. К слову сказать, этим же дустом посыпали поля, спасая урожаи от вредителей. Стоишь бывало на переменке в очереди и ждешь, когда твою шевелюру напудрят. Мальчишки тогда были все как на подбор с обритыми головами, особо форсистые -  с   челочками. Их тоже не щадили.               
     Мыться на реке было огромным удовольствием. Пусть даже со вшивыми последствиями. У меня лет в восемь одно время во дворе была кличка-дразнилка «Ивлик-вшивлик». Она продержалась недолго, потому что я не обладала чувством юмора и жестоко наказывала обидчиков. ( Ну вот, «уехала» в сторону от темы. Пишу – и картинки той жизни мелькают, как калейдоскоп. Хочется все ухватить, они- картинки -  ведь могут обратно спрятаться и уже не всплыть никогда.)               
     О речке я могу говорить только высоким «штилем». Она –чудесная! Я и плавать научилась на Мази: ходила руками по дну   -   и поплыла. Речка - это не просто водоем, это образ жизни! Нас не боялись отпускать одних. Мы ведь тогда послушными были, «не то, что нынешнее племя», и уродов вокруг тоже было поменьше, чем сейчас. Утром в зубы кусок хлеба с маслом, сбитым вручную в маслобойке, и на реку! Только у Тоньки Ковальковой была булка с маргарином. Маргарин тогда считался последним словом человеческой мысли, признаком зажиточности и казался чрезвычайно вкусным. Я знаю это, потому что Тонька давала мне откусить от бутерброда пару раз. Тонька руководила моим деревенским бытием. Мы были почти ровесницами. Она носила желтенькие маленькие сережки, похожие на золотые, но трусов, как и все деревенские, не носила.
     Сейчас вспомнила! Мы же голышом купались! А мальчишки периодически выставляли своих малюсеньких «петушков» напоказ, ложась спиной на воду и отчаянно барахтаясь, чтобы не утонуть. Мы считали их дураками и не очень обращали на это внимания.               
     Не помню я плохой погоды в деревне! Не помню, хоть ты тресни! Даже дожди были ласковыми, теплыми. Грозы, конечно, страшны, но воспоминания о них прячутся особняком.    
     Страшных случаев на воде не было, кроме одного: мальчишка утонул. Он пошел купаться в запрещенное место, там был затопленный «колодезь», а в бухточке, в которой купались мы, просвечивало на солнце песчаное дно, малышня там шебуршилась целыми днями до посинения.               
   Мне тоже приходилось тонуть, это было в Лапше, под присмотром взрослой родственницы. Я провалилась тогда в обрыв. Меня вытащили за плавающие на поверхности жиденькие льняные косички. Помню зеленую мутную воду, колыхание водорослей, спокойное понимание того, что это конец, а потом отчихивание, откашливание, сопли, мои рыдания на фоне всеобщего веселья, обида и боль в груди. Здорово я тогда наглоталась.               
    Если река до сих пор помнится запахом рыбы и свежести, то воспоминания о церкви пахнут ладаном и человеческим потом. Там было очень душно. Бабий стон, всхлипывания, я стою, сдавленная телами, вижу только подолы и ноги. Девочка лет десяти с большой железной кружкой с трудом протискивается между стариками и женщинами. Ощущение безнадежности и бесконечного горя. Война-то окончилась всего лет десять назад. Не успели еще люди оплакать потерянных близких, мужей и сыновей, не научились жить без кровинушек своих любимых. В этих дальних походах под палящими лучами солнца на церковную службу  в Лапшу, было только одно светлое пятно – бабушкина фляжка из светлого металла с водой. Бабушка не давала много пить -  один-два глотка.
   Вот ведь какая штука – собиралась я писать только о предках, бабушке, а свалилась в воспоминания о детстве. Наверное, это закономерно -  мазинское детство проходило рядом с бабушкой, запах детства – это и бабушкин теплый запах тоже. Она пахла коровой. Не молоком, а именно коровой -  это более сложный запах, молоко в нем одна из составляющих, а еще примешивается запах сена и аромат самой коровы, очень родной …Я не могу объяснить, подобрать нужные слова.      
    Всплывают моменты, которые, как я думала, уже навсегда погребены во мне. Например, окучивание капусты в колхозе. Я не умучилась тогда. Это не было сложно, это было даже интересно. На какой-то религиозный праздник женщины вышли работать в белоснежных платках, чистейших юбках, нарядных блузках. Может быть, я сочиняю, но мне кажется, они пели.
       Беда в том, что все несчастные капусточки, попавшие под мою неумелую руку, были срублены под корень. Как я ни старалась, тяпка лупила по их нежным, тоненьким шейкам и рассада падала замертво. Я из страха быть разоблаченной втыкала стебельки на прежнее место и с упрямством продолжала свое черное дело, надеясь, как игрок в казино, что в следующий раз обязательно получится. Когда бабушка увидела, что я натворила, она взяла у меня тяпку: «Подь, Танюшка, погуляй.» Ни упрека, ни раздражения. Что же я не научилась у нее тогда этому покою? Видно, не всем он дается.
     Отец как-то уже после смерти бабушки (его матери, уточняю на всякий случай), сказал: «Вашу бабушку, если Бог есть, наверное, отпускают, куда она захочет. Она это на Земле заслужила.» Не знаю, как Бог -   у православных христиан некоторые представления о заслугах человека перед Богом не укладываются в мою голову -но дети ее   ни одного плохого слова не сказали о ней, своей матери, ни при жизни ни после смерти ее.