Близ занесённых лиственниц...
укроемся от мира и вражды.
Друг друга знали мы, казалось, досконально.
Впечатались глаза мои в твои.
И так сидели бы вне всех образований
и прочих прелестей, судейских показаний,
но пробуждала каждый раз материя земли.
И ветер закрутил весь снег над головами фаршем.
Ты веришь в Бога, а я в иную бездну,
что дескать: блажь, лишь оправданье блажи
и всё, что вне материи – примерно.
Ты смотришь на меня, на кипарис, как киник,
на жженый лавр, как ученик, как Плиний.
Но я лишь отражаю твои недра.
Мы просидим до осени вот так вот, до пьянящей
смерти момента всеобщих начинаний.
Наверно выпало нам тут сыграть в свой ящик,
пока не знаю, насколько настоящий.
Но каждый раб или тиран на троне
в таверне, зале, на пастели, в стойле
однажды снизойдёт в песок, как ящер.
Вот лиственницы сблизились с ничто объекта,
а снег сменился белизной в квадрате.
Что от меня останется, как от поэта?
Что от тебя останется, как матери?
Не только ль взгляд, глаза твои в мои,
и зреньем боковым: замах косы,
вопрос: на что я жизнь свою потратил?
А жизнь проходит, идёт, идёт, идёт, идёт, идёт.
И прав Платон: вся жизнь – одно изгнание
(когда лицом к стене в пещере, ты – никто,
лишь тень твоя и есть существование,
реакция сознания на всё,
помимо ужаса от факта осознания.
Немель, 2022
Дом
Свидетельство о публикации №123021002934