Удивительный напиток

Если
спросите, играю ли я в футбол, отвечу, как начинающий шахматист: ходы знаю. А
еще я знаю, что, это - целая наука. Кто-то скажет: упорство! Мне, мол, его не
доставало. Ерунда! Я не верю в упорство, оно присуще не столько условно
нормальным людям, сколько безусловно сумасшедшим. Я верю в командный дух, и в
то, что кое-что в этой жизни мне не дано. Для чего это кое-что придумано? Чтобы
лишний раз действовать мне на нервы или чтобы преодолевать неведенье одиночки,
хоть в футболе, хоть в чем, я не знаю. По сути, командный дух, это - не
содержание, а форма, форма энтузиазма. А энтузиазм, в отличие от упорства,
мертв без сочувствия и соучастия других, и потом, это - удивительный напиток. В
какую тару его нальешь, те свойства он и принимает. Нальешь в граненый стакан,
сработает патриотизм. Хлопнешь стакан патриотизма с утреца, на голодный
желудок, и станешь молодцом! Ноги у березок целовать не будешь, но за бугор не
потянет. В коньячную рюмку нальешь, попрет честолюбие. Бутылка пятизвездочного
честолюбия поможет свернуть любые горы. Ну а если чайник наполнишь, до краёв,
тут в тебе и командный дух проснется. Потому что чайник энтузиазма самолично
никому не осушить. По крайней мере, я о таком не слышал. Это для книги рекордов
Гинеса задача. Проблема вот какая, если из чайника перелить в граненый стакан,
а потом выпить, может нарушиться согласованность между плотью и духом,  дух сделается меланхоличным, ленивым, а плоть
останется какой привыкла, упрямой, ненасытной, готовой на все, и это почище
тупого упорства выйдет, и будет не до науки.

Нас
отправляли из Одессы. Никто не знал, как это будет, никто из нас, призывников
этого не знал. Помню момент, когда все приготовления уже были позади, и мы
ожидали машин, чтобы ехать на ж/д вокзал. И потянулись, как нам тогда казалось,
последние часы "гражданки". Мы все были ещё при своих волосах,
одежках, мешках, гитарах, девчатах. Не помню, забрали ли у нас паспорта. Я бы,
на месте военкома, забрал, вместе с багажом, на всякий случай. Нетрудно было
догадаться, что в "багаже" укрылись целые цистерны энтузиазма, и
целые толпы граненых стаканов, бомба отложенного действия, если
воспользоваться стратегическим сленгом. Я, в отличие от большинства, был один,
родители куда-то запропастились, и честно, я был этому рад. Тяготился их
присутствием вне дома. У меня не было в вещах никакой бомбы, кроме курочки,
бережно завернутой мамиными руками в фольгу. Курочки я тоже стеснялся. Мне
хотелось быть сейчас душой любой из этих, ожидающих отправления, компаний,
длинноволосым, бородатым, с гитарой на перевес, с сигареткой в углу дерзкого
рта.

Не
надо печалиться,

Вся
ночь впереди,

Вся
ночь - впереди!

Разденься
и жди!

Хотелось
быть облепленным, заглядывающими в мой поющий рот, жаркими девчатами. Но увы.
Казалось, что одиночество мое, это панцирь, который ни за что не стряхнуть.
Позвоночника не чувствовал, а панцирь - все время, словно я - не человек, по
гороскопу, а какой-нибудь рак.

Следующий
кадр: мы все - в поезде, влекущем нас куда-то на север.  Министр обороны решил сэкономить на молодежи,
набил плацкартный вагон под завязку. Вот вам арифметическая задача для 4 класса
средней школы: на каждую полку для лежания может усесться трое призывников,
если потесниться, четверо. В тесноте - да не в обиде! Полок в каждой клетушке -
6, четыре поперек вагона, две - вдоль. Сколько людей сидит в клетушке, плюс
двое - за компанию, чтобы не скучали? Честно, прилечь можно было только,
забравшись на багажную полку, и то лишь потому, что присесть там
затруднительно, клаустрофобия замучает. 
А нам внизу было весело. Про скучное никто уже не думал. Тот, кто думал
про скучное, устроился на багажной полке, и это был не я. Разумеется, гитара
плюс чайник энтузиазма на откидном столике, плюс - дюжина граненых стаканов,
минус девчата. Девчата, кажется, остались в точке отправления, хотя кто знает.
В такой тесноте, может, где-то затесались и девчата. Разлили по первой: треть
стакана. Я считался домашним ребенком, то есть регулярно отливал себе по
чуть-чуть из папиных бутылей, поэтому захмелел сравнительно быстро, после
четвертой трети или пятой, со счета сбился. Но я не знаю, сколько времени взяло
у меня дойти до кондиции, может, пятнадцать минут, а может два часа, до того
момента, когда все окончательно поплыло. А до этого все, включая меня, что-то
пели, что-то ели, что-то пили. Думаю, в ход пошла и тяготившая меня птица. Или
это она позже, распеленавшись, расправив поджаренные крылья, присоединилась к
нашему лихорадочному веселью.

Птица
счастья завтрашнего дня!

Выбери
меня! Выбери меня! - пела моя растроганная душа. Потом поезд остановился,
будущие бойцы потянулись к выходу, на свежий воздух. Моя душа уже не пела, но
просилась в полет. Был ноябрь-месяц, ночной воздух тяжелел и свежел, так что я
даже продрог поначалу,  подумал, что мы
уже на "севере". Ошибался, как оказалось. Не было видно
сопровождающих. Немного осмотревшись, обнаружил в ночном небе светящуюся
неоновую пропись "Молдова". От выпитого в голове мело-мело во все
пределы, и слово "Молдова", словно какой-нибудь чертовый пазл, не
хотело складываться и пониматься. Вдруг до меня дошло, что до севера еще ехать
и ехать. Очень странно, вся картина реальности показалась не сплошной, к чему
за двадцать прожитых лет я худо-бедно привык, а напротив, вспыхивала и гасла
вся в светящихся брызгах, наподобие бенгальского огня. Внезапно пришла мысль,
что сопровождающие улетучились неспроста, их захватили в плен молдавские виноделы.
Потом, ни к селу, ни к городу возник обрывок базарного диалога: "почему
так дорого? а потому что мясо - стратегическое", и напоследок выплыло еще
пара мутноватых по значению выражений "сухой паёк", к примеру. Пайку
я почему-то обрадовался и даже рассмеялся, вспомнив внезапно, что в сухой паек,
которым нас снабдил пещерный военком входила пачка "заморских
супариков", банка смущенного банака, и две ланки пушенки, явно родом из
стратегических закромов обороняемой державы. В вагоне было так много жратвы и
бухла, что никто о закромах даже не заикнулся. 
Об этом я подумал только на следующее утро, сложив два и два.   Вдруг некто, из наших, словно фокусник,
извлек на свет стратегическую банку и выкатил ее на вокзальную площадь в
качестве мяча. Следующая картинка: на площадь повыкатывалось десятка два,
наполненных пушечным мясом, банок и кое-кто из парней сбросил с себя цивильную
одежку и остался в одних трусах и ботинках, моментально превратившись из
нетрезвых призывников в футболистов на допинге. А еще позже я сам ощутил себя
полуголым спортсменом, что-что на бегу орущим, пинающим импровизированный,
тяжелый, словно каменный, мяч. Потом наступил обрыв, словно пленка закончилась.
Что-то определенно закончилось, чтобы продолжиться позже.

Очнулся
я одетым кое-как, явно с помощью безымянных друзей, лежащим на багажной
полочке, все еще в пути. В светлом окне напротив какие-то деревья, толпясь, проворно
пятились назад. В голове по-прежнему шумело, 
но настроение было ничего. Я - человек утренний, поэтому оптимизм по
утрам - дело привычное, что бы ни случилось накануне. А в данном случае повод
для оптимизма имелся: реальность снова обрела утраченное на время единство. И
хотя в движущемся вагоне качался самый настоящий смрад, от вчерашней истерии,
как после кошмарного сна, не осталось и следа. Только валялись повсюду
развороченные коробки от стратегического запаса, и несколько голубых банок со
сгущенкой, не тронутых вчерашним психозом, катались туда-сюда по узкому
проходу. На сладкое у подростков рука не поднялась.

Это
последнее и самое неизбывное мое воспоминание, когда я подпадал под очарование
командного духа, вдыхал аромат его настоя, а мой собственный дух в тот момент
засыпал и видел сны. Детство не в счет. С тех пор прошло много времени. Подростковый
панцирь я давно с себя стряхнул, он мне стал короток и тесен в плечах.
Напротив, позвоночник мой окреп, частично утратив былую гибкость, и теперь я
его довольно часто чувствую, ноет на дождь. Что еще могу добавить? Я был прав
насчет футбола, упорство тут ни причем. Оно - механизм, а не бензин или,
выражаясь стратегически, энергоноситель. Напротив, энтузиазм, это -
энергоноситель, и он не похож ни на нефть, ни на уголь. Его можно назвать каким
угодно, только не ископаемым, и с расщепленным атомом ничего общего он не
имеет, и с энергией рек. Ветер? Едва ли. Солнце? Отчасти. Луна? Вероятно.
Патриотизм, честолюбие, командный дух, все они - сродни хлорофиллу в растениях,
потому что без него растение мертво. Между прочим, командный дух сам по себе
почти бесполезен, его хватит на то, чтобы устроить пикник на природе, разжечь
огонь, поставить палатку, и ночь напролет, в теплой компании что-то пить,
что-то есть, что-то петь. Но чтобы добиться чего-то сообща одного командного
духа мало, нужна еще воля к победе, тоже форма энтузиазма, энергоноситель.
Неизвестно только  в какую тару налить
энтузиазм, чтобы почувствовать волю к победе. Возможно, по старинке следует
воспользоваться коньячной рюмкой и чайником. В конце концов воля к победе
сродни честолюбию. Остается погреть ее немного в ладонях, потом на языке,
почувствовать вяжущую горечь и сладость, почувствовать живое тепло, и
проглотить.