Лео Липский. Чужой запах. Конец рассказа
Он начал песню Шуберта „Graetchen an Spinnrade” на слова Гёте. Непокоящий аккомпанемент, имитирующий просто неземную прялку. В мелодию вкрадывалась песня, ладно отстранённая исполнителем- пиано, словно густой фиалковый поток, то на минуту голубеющий, то снова темнеющий почти до черноты- песня о том, откуда нет верного возврата- с тошнотворными „уже никогда” и „навсегда”.
Заключённая между пиано и форте, чарующая песня каким-то окольным путём целила и попадала в самую сердцевину тревоги. Янек ни разу не усугубил её ни терцией, ни квартой, ни разу не усилил звучание октавой. Песня длилась одинокая и нагая. В повторившем начало конце снова завертелась та же монотонная прялка- запнулась и стала, как навсегда замерло сердце.
Янек кончил, а комната уже залил запах цветущего каштана. Они молчали. Тишина не скоро отяготила их. Наконец:
— Чья аранжировка?
— Собственно говоря, это не аранжировка, а оригинал для рояля с возможно меньшими изменениями. Я хотел бы когда-нибудь позволить себе завершить этой вещью концерт. Не виртуозно... o w;a;ciwie wcale nie jest transkrypcja. Помнишь место после „Kuss“ (поцелуя, прим. перев.)? Оно несколько изменено. Кроме того, аккомпенемент иногда настолько...
Эмиля поразила разгоаорчивость Янека, и он предложил ему:
;— Идём.
После дождя дышала размокшая земля. Парковые скамейки уже просохли. В довершение всего от Янека слегка несло неким чужим запахом. Они держались за руки. Эмиль ни с одной женщиной не ощущал того тока из руки Янека- словно истекало нечто самое важное в нём. истекало.
Бродили они молча- в тени огромных деревьев, порою прореженных светом фонарей, однажды испорченной парой, расположившейся заняться любовью. Глаза их округлились- карие Эмиля и голубые Янека. Беседовали они шёпотом, поскольку вечером в парке так надо- каждый знает, что так надо. Всё новые волны темноты ниспадалина них что чёрный снег; тихо наступила тьма.
перевод с польского Терджимана Кырымлы
Свидетельство о публикации №123020806382