Была у меня сестра...

Мать  нас родила одну за другой.  Получилось три девки.  Отец мой  огорчался по этому поводу некоторое  время, а потом  поутих.  Вообще-то, он и отцом мне не был – отчим, а двум младшеньким сестрам родной. Как родилась  следующая за мной сестра  Ира, я совсем не помню. Да и лет мне в ту пору  было два по третьему. Самую маленькую  помню, мне  тогда было уже годика три -четыре. Родились две мои младшенькие сестренки  от  отца  татарина, а я от другого от русского.  Так получилось, что обиженной я себя не чувствовала, а даже напротив.
Бабушка Соня во мне души не чаяла, как и вся наша родня. Все старшие двоюродные
 братья и сестры, и дядьки полюбили меня безмерно при  появлении  на свет божий.    Чем я заслужила такую любовь? Мать родила меня безотцовщиной  и это обстоятельство ставилось не в укор, а    в жалость,  да еще  в  роду была самой маленькой. Мне досталось: сиротиночка,  бедная безотцовщина,  вся в нашу родову  - заключил глава  семейства,  старший сын бабушки – Петр. К этому прибавилось мое нареченное имя – Галя,  коим   окрестили   в память, об умершей рано, любимицы всей родни,  моей  тети. Да еще я родилась прехорошенькой: с карими живыми глазками, румяными щечками и очень подвижным, веселым характером.
Пошла я семи месяцев от роду, чем поражала  всю родню. Прабабка Настасья ,видя такое дело, заключила: « ишь прыткая   какая ,язви тебя-   совецкай  рабенок ! »   Мои двоюродные братья и сестры – дети Петра возились со мной, как с игрушкой. Они приезжали на велосипедах  или приходили пешком  в нашу  деревню Белая Береза  из своей соседней Лесные Поляны за семь километров  с кульками клубники  ,собранной по лесным пригоркам.   Брату  лет одиннадцать, сестре десять. Носили меня   на сенокос  к матери кормить  грудью.    Бывало уложат дитя, как куклу под куст, и передерутся    за право нести на руках, но все ж как -то    мирились, улаживали  дело добром, ладили очередность .
Когда мне исполнилось чуть больше года мать мою познакомили с будущим отчимом. Отчим был чернявым, выразительным, с резко очерченными чертами лица, бешенными нервами, без всякого удержа, крымским татарином по происхождению.  Отец его был жестокий богач – Загидула, мать русская - Мария. Загидула довел бедную свою красавицу жену до гробовой доски.
И вот занесла судьбина в наши тихие  сельские края такого буйного  татарина. Был он женат в то время, имел детей. Какая бесовская  сила потянула его к моей матери ?  Неизвестно.   Дядька мой Петро сказал   свое веское слово: « Ты бабе голову не дури, а  то ведь дело известное -грех не по лесу, а по людям ходит. Ты уж решай: жить так жить, а не жить так неча   людей смешить». Надо сказать, что дядька мой был роста высокого, кулачищи ого- го! Шутить  и болтать лишнее он  не любил. И отчим женился, оставив  свою родную  семью и двоих деток: девчушку старше меня годом и уж большенького- лет шести пацана.
Прабабка Настасья сухощавая, небольшого роста, шамкая тонкими сморщенными губами, сразу предрекла: « Не видать Любке добра от энтого татарина… .Где это видано, чтоб на чужом горе свое щастье  устроилось? Не бывать такому! Да ишшо с басурманом.  Своих детей осиротил, а тут  че?.. Ох-хо-хо, до чего ж  совецка власть русского человека довела. .. Быть беде. Энто чёж своёва  парнишку пяти годков кинул, как щенка...Там  девчушка едва народилась, а он глико чё пошёл бродяжничать по белу свету, как бродяга сшастье искать. Грех -то он ведь сладок, а человек падок. А Любка-то, язви тебя, и рада. Видать не одни лапти чёрт сплёл пока их вместе свёл. Быть бед, помяните моё слово.
Прошло время и  вышло всё так,  как сказала,  недовольная этим Богу противным решением, прабабка Настасья, долго пожившая и много повидавшая на своем веку .

После года сожительства  новоявленного отца  у меня родилась сестра – Ира. В красоте  она меня превзошла гораздо: ресницы длиннющие, с изгибом, волосы кучерявые  внепрочес. Не ребенок, а чистый ангел.
Чему отчим был особо рад. Но я ничуть не утратила свое положение  главного ребенка. Баба Соня четко определила, что я « ихний  рабенок», а  это татарка. С той поры так и повелось. В  годик  маленькая Ирочка отравилась нечаянно каустической содой, до которой добралась на кухне, раскопала и попробовала. Еле спасли ребенка.
Потом родилась третья девчушка-Валя. Силы распределились так, что обе меньшие  сестренки были татарки, а я бедная сиротинка. В скандалах семейных дядя Петро и мать, и бабушка свирепели: «своих бей, а это наша- не трогай !»  Отчима это не останавливало – колотил он всех и мне доставалось немало.
Сестренки держались друг дружку, а отчим стал меня тихо, исподволь ненавидеть. Не хочу вспоминать  о том сколько горюшка хлебнули мы -бедные дети. Отчим стал пить крепко, со временем все сильнее. Дома скандалы, драки. Никакого  особого чувства к сестрам я не осознавала, любила их как своих родных до одного случая.
 
А вышло вот что. Была зима. Декабрь 1973 год. Я уже ходила во второй  класс,  сестра моя Ира в первый. В школе я училась с утра, а она с обеда.   Кажется был понедельник. Снегу кругом видимо – невидимо, солнце светило ярко и снежные завалы сверкали неотразимым    блеском, как новогоднее конфетти.  На улице   легкий скрипучий морозец,   градусов 15 -20. Для Сибири – это  теплынь. Шла я из школы мимо небольшого, скованного морозом,  болотца. Зимой оно было засыпано снегом, торчали голые кустарники, ивы, засохшие травы полыни, ковыль покачивалась низко склоняясь к заснеженным кочкам . А с другой стороны   чернели  загороди из чистокола.
Крыши деревенских изб засыпаны снегом, кое- где дымились печные трубы.  Я шла не спеша, снег скрипел  под валеночками, размахивала  тихонько портфелем, словно вовсе не хотела  идти домой.
Наконец добралась, открыла дверь и растерялась. Баба Соня мечется по кухне ,плачет и причитает: «Ой ,тошно мне, тошнешеньки мои! …» Тут же баба Устя –сестра моей бабы Сони  младшая тоже плачет .
Я испуганно смотрю ,ничего не понимаю. А баба Соня продолжает причитать :« Ой, тошно мне ,ой как тошно –то ! ». Высокая, черноволосая бабушка моя своими крепкими руками то  убирает чашки со стола, то кидается к печи ,разбирает чугунки ,то складывает дровишки на растопку  подальше от заслонки.
- Ба ,ты че  ,ба чево ты ?... Баба Соня прижала меня к с себя одной рукой, а другой схватилась за сердце.
Ирка … Ирка-то сгорела ,ой – сгорела !....
Баба Устя шикнула на  Софью и объяснила мне спокойным голосом: « Ира обгорела ,в больницу ее с мамкой  увезли на скорой помощи, в Назарово .»
- Как сгорела ? – не унималась я.
- А мамка где ? Она когда приедет? спросила я и заплакала. В  ту пору я не могла обходиться без матери и мне было не понятно что случилось  с сестрой.
Потом уже рассказали как дело было. Родители ушли на работу, я в школу, а Ира с Валей решили подбросить дров в печь и поджарить картошки. Ира открыла   поддувало, в котором  трещали берёзовые дрова и  горел яростно  огонь. Сестрёнка бросила в печь старую лампочку, лампочка вспыхнула,   пламя  ей на платьице и  заполыхали языки пламени, охватывая дитя.  Пятилетняя Валя, набирая кружкой  воду из большой фляги,   что стояла тут же у порога двери, стала её поливать  водой. Да где там  - все без проку!  Догадались выскочили  на снег, но почти  вся левая сторона ее детского тельца, отполыхав  покрылась   красно- белыми  пузырями.
Вот какое горе случилось .
Баба Устя маленького роста, круглолицая, набожная и мудрая , как могла успокаивала меня, а бабушка Соня  начала собирать мою одежонку. Вскоре приехал  на черно -буром коне  Карьке   дядя  Саша – младший мамин брат. Взрослые погрузили вещи на телегу и повезли меня жить к дяде Саше, там же жила и бабушка.   Баба  Соня  переехала жить  туда еще летом, как только схоронили тетю Римму – жену его .  В доме была  Наташа четырьмя годами меня старше и Славик лет шести –  мои двоюродные брат с сестрой, оставшиеся без матери  .
Началась странная жизнь без мамки, по  которой я нестерпимо скучала, без родных сестер, без отца. Меньшая  Валя жила с нами в избе, но нет- нет   да тянулась к отцу.  Я же почти  не помню папку  в эти дни. Кажется я ни разу не переступила порог  родного дома без мамы. Хотя отец  ( в ту пору я не знала ,что он  мне неродной) приходил к нам с бабушкой,  был он почему-то нарядно  одет в темно -синее полупальто, в катанках и брюках, слегка подвыпивший и просил денег  на опохмелку .Бабушка закляла его : « Камень тебе каленый в зубы ! Из-за тебя рабенок обгорел, пьяньчужка ты ! » Мне было жалко папку. Он остался один –одинешенек в холодной избе. Никто его не любил. Он был всем чужой. Кругом виноватый. Родни нету. Пойти не к кому, не перед кем горе выплакать, виноватость излить.   Своим детским умишком я это не понимала, но  сердцем чувствовала жалость к отцу.
У дяди Саши мне не было весело. Изба маленькая. Мы с бабушкой и младшей сестренкой спали на кухне втроем на большой кровати. Я любила спать с бабушкой, но не в те дни. В комнате стояла большая елка с гирляндами, которые зажигали по вечерам, и они  игриво мерцали разноцветными огоньками. Дядя Саша старался   хоть какую- нибудь радость сделать для детей. Делал он все тихо, молчаливо, а папка когда был трезв, то в доме у нас сразу становилось тепло, весело трещали дрова в печи, отец варил нам  красный суп ( борщ),рассказывал небылицы про зайчиков   и мы чувствовали в нем любовь, силу, защиту.  Телевизора у нас не было, а у дяди Саши   телевизор  черно- белый.  В январе  мы смотрели каждый вечер « Семнадцать мгновений весны» .Телевизор смотреть я любила, но не  в то время  горькое и тягостное.
  Дядя Саша был  очень добрый, редко выпивал ,не буянил ,только спьяну скрипел зубами ,будто песок грыз  и материл какую- то Марусю : « Сука – Маруся ..! » - так повторял сквозь  скрежет зубов   всю ночь напролет. Маруся была только одна – его теща. Но и сейчас не понимаю за что он  ее так поносил.
Наташа и Славик прошлым  летом пережили смерть матери, а до того  мамка их  долго и мучительно болела.  Всем нам было нелегко мириться  с горестями, которые свалились  одно за другим. Баба моя вставала каждое утро ровно в шесть под первые звуки радио в любой мороз и в любое ненастье, и в летнюю жару.
Первым делом топила печь и готовила еду. Думаю никто не ценил ее великий труд, никто не сказал спасибо, включая меня. Мы жили принимая ее каждодневную заботу ,как должное .
Баба Соня всегда была «на передовой линии фронта» так сказать, там  где нужна ее помощь: у  дяди Петра, когда тетя Дуся рожала детей, у матери  при  появлении нас – девчушек, уезжала в далекую деревню « Постойка», когда сильно заболела жена дяди Саши, ее вызвали телеграммой. Теперь снова у младшего сына, когда тети Риммы не стало  и помогать по хозяйству   некому.
В середине  января, после старого Нового года  в морозную ночь  к нам застучала баба Устя – случилась еще одна беда : умерла прабабушка. Баба Устя голосила : «   Софья, а Софья ,мама померла !»Баба моя наспех оделась и они по морозу, ускоряя шаг ,шли в Устиньин дом, в котором  кстати  были гости из Красноярска - дочь с зятем. Хоронили  почти столетнюю  прабабушку Настасью  в жуткий мороз.
А я ходила в школу, как- то училась и ждала начала добрых перемен, переживая ,перемалывая беды, ожидая хороших дней.
 В феврале взрослые решили свозить меня в больницу  к сестренке и маме. Обрадовалась я несказанно.  Приличной одежды  не было. Дали платьице с чужого плеча. Платье   мятного цвета, выцветшее от частых стирок, с вышивкой под горлом, длинными рукавами ,на спине замок – молния, который  был  порван. Этот  неисправный замок  мне пристегнули булавкой. И вот с моей старшей  двоюродной  сестрой  Валей – дочерью дяди Пети  я уже в больнице города Назарово, в поселке Бор.
Санитарка дала мне из кожзама  больничные шлепки, огромные, и я радостно зашлепала  по ступенькам, поднимаясь на  второй этаж. Я очень- очень соскучилась по мамке и  по сестренке!  Мчусь  в платье, с поломанным замком, тапках гигантского размера, жидкими волосенками, которые схвачены резинкой и, наконец , второй этаж …Иду  вперед, вдруг  меня окликают
- ты куда ? ..мимо же прошла ? !..
 Я разворачиваюсь, и прямо передо мной  в инвалидной коляске с блестящими поручнями, вся забинтованная по самую шею сидела Ирка. Я слово  вымолвить не могу ,встала как вкопанная  и стою, застыла … Глаза в глаза.  Ничего не вижу . Не могу пошевельнуться  - обмерла,
Слышу голоса
 -Растерялась …
Потом Иркино лицо. Она улыбнулась мне   светло. Тихо  прошептала: « Галька приехала...»
Не помню сколько  я стояла, как соляной столб. После оказалась в палате. Села на табурет в углу и не смела пошевельнуться, вцепилась руками в края табуретки. мама протянула огромный пакет с конфетами шоколадными ,моими любимыми ,но я   завертела головой :" не буду ,не хочу!" .. Горе смотрело на меня Иркиными глазами.
Ирка маленькая, абсолютно беспомощная, в белых марлевых бинтах сидела, прислонившись к козырьку больничной   кровати, и  меня охватила такая нестерпимая всеобъемлющая боль, такое сострадание, что нет слов выразить это.

Может в эти -то  самые минуты в душе моей и  рождалось то самое важное, что есть в человеке: способность   любить жалостью, всем своим сердцем.
Не знаю сколько времени мне потребовалось, чтоб прийти в себя. Постепенно я начала отходить от страха увиденного, успокоилась, разговорилась с сестрой. До этого дня я не видела больниц, кроме медпункта сельского.
  Ира  показала мне куклу, которую ей подарили . Сердце мое  сомлело  и начало таять. Это была такая красивая кукла, о которой я даже мечтать не могла! И вот я держу ее в руках. Затем Ирка стала показывать мне книжки с цветными картинками ,ох ,как я любила читать такие книги!  А потом репродукции художника с ее- Иркиным необыкновенно красивым ангельским лицом, а потом разные игрушки: зайчики, медвежата. Чувство счастья охватило меня. Столько конфет и игрушек  я никогда  не видела. Показалось, что сестренка скоро выздоровеет, что ей уже лучше, а потом станет совсем хорошо … И тут очередь дошла до конфет ,мы их ели ,смеялись ,играли куклой. Ирку любили и жалели все : доктора, медсестры ,санитарки ,взрослые  больные  с третьего этажа. Ей несли и несли подарки : конфеты , апельсины  ,игрушки .В палату непрестанно  кто – нибудь заглядывал ,чтобы навестить мою сестренку.
Зашел и странный худой, с длинными до плеч волосами человек. Он подмигнул сестренке и вытащил коробок спичек, хитро прищурился и сказал: -« Ну, что пятую спичку положим ?» Ира опустила виновато голову, а мама сказала, чтоб потом позже зашел. Оказалось, что этот худощавый ,с маленькой бородкой дяденька – художник. Он тоже лежал с ожогом   ноги на третьем этаже ,где было отделение для взрослых. Художника звали дядя Вова ,он навещал Иру и рисовал ее, а еще клал  на ее пушистые  ресницы спички, всего помещалось   четыре штучки . Художник радовался и говорил : «Нет ,ну ,где вы такое видели? ! Целых четыре спичинки  держат! Вот это ресницы! Вот это красота! »
Ирка с ожогами всей левой стороны  пролежала в больнице восемь  долгих  месяцев ,перенесла восемь операций по пересадке кожи. Весной ее отправили для лечения в Красноярск. Только к лету сестренка  с мамой вернулись домой.

  Мама рассказывала позднее, что врачи делали перевязки и срывали с нее бинты. Ира кричала и теряла сознание  от нестерпимой боли.
  А потом все прошло. Началась обычная  жизнь, которая всех нас незримо поменяла. Горе, случившееся с сестрёнкой, повлияло на  расстановку сил. Вся жалость в семье перекинулась на Иру. Чуть ссора между нами - ребятишками и  бабушка  тут же, как большая птица, кидалась на её защиту: " Не троньте неё...,вот я вам задам, рабёнок восемь  наркозов перенёс!"  Мы с младшенькой сестрой согласно смирялись и утихали,  жалели  по- детски как могли. Часто уступали ей, отдавали свои сладости, хотя  она сама ещё больше старалась отдавать  нам. Чувство особой любви к Ире на всю жизнь  не заживаемой раной осело на глубине моего сердца.
 Впереди было много еще испытаний и мне, и моим сестренкам, и маме.
Теперь их уже никого нет на свете. Самым первым ушел отчим в день своего сорокалетия, следом   бабушка Соня,  не прожив и тридцати, умерла  сестра Валя, потом  мама, едва перешагнув за пятьдесят.
Два года назад в Калининградской больнице скончалась  Ира, дожив до пятидесяти четырех лет. Я звонила ей, она лежала в палате и умирала от мучительной  боли .Это был наш последний короткий  разговор.
Похоронили ее на Калининградской  земле, которую она  не любила: « Это чужая земля, не наша...И  небо здесь чужое, низкое, кажется, что рукой можно достать »- так говорила Ира.
Сестра моя ,кланяюсь низко твоей судьбе.
 Хотела этот рассказ написать при твоей жизни   да все откладывала . Спи с миром в царствии небесном, пусть земля эта будет тебе пухом. А насчет  « чужая  земля »-Земля одна – планета наша ,а небо низко так значит к  Богу  ближе так, что если не рукой, то душой можно дотянуться.


© Copyright: Бояркина Галина, 2022