Книжник Михай Сеславинский-Воруют в РФ ФсЕ-и Я

Книжник
Личный сайт

Руководитель Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Михаил Сеславинский человек читающий. И это многое объясняет. Книги — его слабость, литература — его конек. А ведь это же редкость на самом деле — читающий чиновник класса «А». С таким хочется говорить, говорить, и совсем не о политике. О книгах, только о книгах! Тем более, накануне его 55-летия.

 «Очень сожалею, но в каптерке я не работал»

— Значит, книжки любите, да?
— Есть такой грех. По преимуществу старые, иллюстрированные, редкие книжки, в чем мы схожи с Павлом Гусевым, вашим главным редактором. Я родился и жил в провинции, в городе Дзержинске Горьковской области. У нас была трехкомнатная квартира, и в ней шесть книжных шкафов. У папы было 11 изданий «Евгения Онегина», самых разных: старинных, более свежих, иллюстрированных одним художником, другим. Поэтому, конечно, матрица у меня, как у всех, идет с детства. Я сейчас занимался подготовкой выставки к 175-летию Анатоля Франса. Знаете, он тоже рос в подобной среде, в семье владельца букинистической лавки, среди книжных редкостей, изящных переплетов, и эта тема у него постоянно присутствует в его романах. Среди его героев или библиотекарь, или букинист, или переплетчик, и с ними происходят разные приключения. Так что не я один был заражен в детстве этой болезнью.

— Вы согласны с тезисом, что Советский Союз был самой читающей страной в мире?
— Понимаете, в СССР действительно издавалось по тиражам рекордное количество копий экземпляров ежегодно, но если провести селекцию и убрать оттуда материалы съездов КПСС, отчеты о пленумах ЦК КПСС (это все издавалось миллионными тиражами), избранные статьи и речи членов Политбюро…

— А «Малую землю», «Целину» и «Возрождение» вы сюда не относите?
— Не отношу, все-таки это литературные произведения мемуарного характера, хотя они были изданы совокупными тиражами примерно по 10 млн каждое. А вот если мы отбросим то, что называется общественно-политической литературой, то выяснится, что современная Россия может не склонять колени перед РСФСР. Мы сейчас издаем в год порядка 120–130 тысяч наименований книг общим тиражом примерно 450 миллионов экземпляров. Конечно, произошло 30-процентное падение за прошедшие 5–10 лет, но тем не менее цифры внушительные. Другое дело, что на фоне гигантского разнообразия тиражи очень невысокие. Ушла эпоха, когда стотысячный тираж двухтомника Марины Цветаевой улетал вмиг и на черном рынке появлялся у нас в Горьком за 70 рублей.

— Не знаю вашу трудовую биографию; наверное, сразу после школы вы поступили в институт. Вы же не были работягой? В каптерке не работали, дворником тоже?
— Работягой? Нет, не был. Я понимаю, что сейчас работа в газовой котельной, вспоминая Гребенщикова, Цоя и всех прочих, приравнивалась бы по меньшей мере к ордену Почетного легиона. Я очень сожалею, но нет, в каптерке не работал.

 — А я работал — в типографии «Правда», в переплетном цехе. Мы выпускали классические сочинения «Библиотеки «Огонек», и тиражи там были порядка двух миллионов. А с другой стороны: вот работяги, тот самый глубинный народ, о котором с восхищением писал Сурков…
— Я такой же глубинный народ! Вы-то все-таки в Москве здесь работали.

— Так вот эти люди воровали по-черному. Женщины засовывали книжки себе в лифчики, в трусы, мужики тоже в трусы. Милиция была в доле и в курсе. Эти ворованные книги люди в основном вообще не читали, а продавали. Помню, один говорил: а я себе уже на эти книги машину купил… и дачу. Вот что такое самая читающая страна в мире.
— По поводу воровства… Воровали всё. Кто работал на консервном заводе — воровал консервы. Кто работал на швейной фабрике — воровал те трусы и лифчики, в которые потом женщины запихивали собрания сочинений «Библиотеки «Огонек».

— Что охраняем — то и имеем.
— Конечно. Вы, кстати, может быть, не в курсе, но я поддерживаю связь с некоторыми умершими библиофилами высокого класса, и они мне сказали, что там, на небе, воровство книги считается наименее тяжелым преступлением по сравнению с воровством всего остального.

— Украсть библиотечную книгу — понимаю, кто не без греха. Но здесь-то воровали в промышленных масштабах, на продажу.
— Воровство книг, хлеба, продуктов питания для того, чтобы себя прокормить, на том свете считается нетяжелым преступлением. Так что и с этим грехом можно попасть в рай. У меня абсолютно достоверные сведения, поэтому простим тех мужчин и женщин, которые воровали томики «Библиотеки «Огонек».

— Но хоть бы они это читали. Так нет!
— Ностальгия по самой читающей стране в мире есть, но не все так безнадежно, как мы пытаемся иногда себе представить. Книжная индустрия переживает трудные времена, это вообще тяжелый бизнес и не бог весть какой рентабельный. Владельцы книжных магазинов — не миллиардеры, которые на яхте ездят в отпуск вокруг Европы или по островам Карибского бассейна. Содержать книжный магазин, особенно большой, дорогое удовольствие: коммуналка, зарплаты, особенно в Москве, — это высокая себестоимость. В результате книжный магазин вынужден делать большую наценку, книга становится очень дорогой. Мы все за это переживаем. Если вы делаете книжный магазин на периферии, туда мало кто ходит, а если в торговом центре, то вы вынуждены ставить то, что гарантированно будет продаваться: календари, книжки по кулинарии, йогу для беременных и больных насморком, «Как похудеть на 5 килограммов за 4 дня»… И никогда вы не сможете поставить туда нон-фикшн — не разберут. Если же вы захотите сделать полноценный книжный магазин в центре города, то арендодатель закономерно вам скажет: у нас ставки аренды высокие, потому что, кроме вас, здесь еще хочет быть обувной магазин, ювелирный магазин, банк и контора «Рога и копыта», предположим. В любви к книге многое зависит от семьи и в большей степени школы. Ведь русская классика вся стоит в школьной программе, и как дети будут воспринимать «Горе от ума», «Мертвые души», «Войну и мир», «Отцов и детей», лирику Пушкина — во многом зависит от преподавателя.