Память и вспышка, и ранен цыган...

Память — и вспышка, и ранен цыган:
черно-змеиные дикие очи,
девичий, в сердце смотрящий наган,
ты почему так прицелился очень...

Не разлюбить — так с ума не сойти,
но пошутить и нагнуть бы за это
с древа небесного — ветку пути
самого млечного самого цвета...

Лунною силой, чьи травы мудры,
тихо учила, хотя не сказала,
что позабыть тебя с этой поры —
если и можно, то этого мало...

Значит, ты ранен до смерти, цыган:
будет внутри, бередя и тревожа,
но, если в память, как в прошлое, зван,
не позабудешь, то жить будешь все же.

Не уводить тебе белых коней,
не торопиться из каменной клетки —
без сожаленья, но только, но с ней,
с той, что однажды так ранила метко...

Что в тебе скрыто? Казалось бы, вздор —
глупо-красивое, ветрено-пьяно...
Но приговор твой, но твой заговор
обворовал ловкача и цыгана.

Что так связало в его голове
узел из памяти с цепкой резьбою,
что все дороги в своем большинстве —
ветви одной, неизвестной тобою…