Багровый халат

 Во дворе за окном – вечерний снегопад. В жёлтом фонарном свете быстро мерцают неуловимые снежинки – на мгновение видишь одну из них… но вот – она уже скрылась среди других, таких похожих друг на друга с большого расстояния частиц замёрзшей в небесах воды.
 Со стороны шоссе волнами накатывают звуки проезжающих автомобилей, из окна дома напротив струится шум семейного спора, где-то близко плачет ребёнок.
 В комнате выключен свет, и только через высокие стекла медленно стекает на подоконник синий цвет морозного вечера, неровно смешивающийся с жёлтоватой краской электрического фонаря.
 Старый кот, свернувшись кольцом, крепко спит, протяжно посапывая, на мягком голубом платье, небрежно брошенном на холодный пол. Настенные часы строго отмеряют секунды проживаемой человеком жизни.
 Медленно выдыхаю перед собой тяжёлый горький дым – он зависает в воздухе тёмно-серым облаком, заслоняя картину зимнего вечера.
 Может, стоит распахнуть окно?
 Раздаётся звонкий кашель – несколько раз, со свистом.
 Накатывает страх - кто это ещё в комнате?
 Вдруг что-то густо пробурлило внутри, за грудиной. Понимаю, что кашель был моим.
 Отворачиваюсь от окна – встаю, повернувшись к нему спиной. В синей темноте вижу очертания знакомых предметов.
 Резко повело вправо.
 Не удерживаю равновесие. Комната переворачивается.
 Я - падаю.
 Что-то мягкое под головой.
 Засыпаю.

 «Здравствуй» - тихо произнёс мягкий голос.
 Понимаю, что нужно ему ответить, но не могу проснуться – даже пальцем пошевелить не в силах. Чувствую, что во рту – сухо.
 Пытаясь сказать то, чего ещё не знаю, издаю долгий стон.
 Стыдно.
 Глубоко вдыхаю – на высоте вдоха в горле начинается першение – долго кашляю – приступами, с короткими перерывами. Набирая в лёгкие воздух перед очередным приступом, случайно вдыхаю слюну – резко сажусь, хрипя, и прижимаюсь спиной к холодной стене.
 Продолжая с надрывом кашлять, открываю глаза – передо мной – точно разноцветные снежинки – кружатся сиреневые, белые, серебряные, золотые узоры.
 Першение постепенно ослабевает. Успокаиваюсь.
 В голове – как будто пульсирующий шар вместо необходимого содержимого. Узоры тускнеют, распадаясь в воздухе, и из окружающей темноты проступают контуры книжных шкафов.
 Смотрю правее – на письменном столе блестит высоким ребром гранёный стакан. Опираясь на спинку дивана неуверенно встаю – по телу пробегает крупная дрожь. Иду короткими шагами к стакану – покачиваюсь, но продолжаю идти.
 Стакан – в руке.
 Подношу его к пересохшим губам, наклоняю… стакан пуст.
 Язык во рту прилип к нёбу – делаю усилие, чтобы отлепить его. Очень хочется пить. Поворачиваюсь к двери, и шаркающей походкой иду к ней.
 Боковым зрением замечаю лёгкое движение – что это?
 Останавливаюсь и приглядываюсь – в темноте различаю бледный силуэт, колеблющийся на застеленном одеялом диване.
 Это кот – вылизывается.
 Медленно растягиваю губы в улыбке – вдруг, чувствую резкую боль. Провожу пальцами по губам – понимаю, что нижняя треснула от сухости.
 Жажда становится нестерпимой.
 Делаю шаг к двери, второй – на третий нога упирается во что-то тугое – пытаюсь развернуться, но путаюсь ногами и с грохотом падаю на пол.
 Стакан в руке – целый.
 Усаживаясь на полу, смотрю на ноги – стопы укутаны тканью голубого платья.
 Не могу вспомнить, почему оно здесь.
 Начинаю трясти ногами, чтобы стряхнуть ткань. Не получается.
 Поворачиваюсь на живот, ползу к двери – у порога платье отцепилось.
 Встаю, открываю дверь и выхожу в коридор.

 В лицо ударяет яркий белый свет. Раздаётся громкий женский голос:
- Долго ждали мы тебя! Мы скучали без тебя! Братья, начинайте – песню запевайте!
 Несколько мужских голосов:
- Барыня! Рассыпуха!
 Вступает баян, затем – бубен начинает задавать ритм.
 Глаза привыкают к свету – вижу, что в коридоре стоят трое мужчин, а рядом с ними – в зрелом уже возрасте очень полная женщина – все в русских народных костюмах. Один мужчина играет на небольшом баяне малинового цвета, второй – трясёт руками бубен, третий – пританцовывает на месте. Женщина запевает:
- Пошла плясать по соломочке! Отойдите, ребята, ко стороночке!
 Мужчины хором:
- Барыня, барыня, сударыня-барыня! Барыня, барыня, барыня-сударыня!
 Женщина продолжает, приближаясь ко мне:
- Я пою да всё пою, а плясать стесняюся! Зато в поле за троих – одна управляюся!
 Снова гремят мужские голоса:
-  Барыня, барыня, сударыня-барыня! Барыня, барыня, барыня-сударыня!
 Женщина подходит близко ко мне и, продолжая петь, начинает кружиться на месте, подняв руки наверх. Мужчина, до этого пританцовывавший на месте, садится на корточки и вприсядку обходит женщину, останавливаясь сбоку от меня.
 Хочу что-то сказать, но что именно – не знаю. Вспоминаю, что очень хочется пить. Стакан по-прежнему зажат в руке. Поворачиваю голову в сторону коридора, ведущего на кухню. Внизу, у самого пола, с широкой улыбкой от уха от уха, сложив руки на груди, усердно приседает незнакомец.
 Вдруг женщина протягивает мне прямо к лицу большой, размером с её голову, пряник:
 - У моего у Ванечки да во кармане прянички! Да меня Ваня целовать, а я –прянички жевать!
 Качаю головой в стороны, отказываясь, затем, снова посмотрев на приседающего мужчину, поворачиваюсь и начинаю осторожно идти в сторону кухни. Приседающий постепенно отскакивает вдаль по коридору, продолжая широко улыбаться. Сзади вступают:
- Барыня, барыня, сударыня-барыня! Барыня, барыня, барыня-сударыня!
 Продолжаю идти к кухне, стараясь не задеть ногами приседающего. Начала сильно кружиться голова, поэтому свободной от стакана рукой опираюсь о стену. Половина коридора пройдена.
 Вдруг, на плечо ложится тяжёлая рука. Оборачиваюсь – и (о ужас!) – это певица – совсем обнажённая – держит моё плечо и в ритм музыке покачивает огромными бёдрами-обелисками:
-  Ах что ж ты стоишь, улыбаешься? Подойди же ты ко мне да повидаемся!
 С неожиданной для себя быстротой, одним движением скидываю с плеча пухлую руку и, перепрыгнув через улыбающегося в присядке незнакомца, распахиваю дверь на кухню и – уже со стороны кухни – с силой прижимаюсь к ней.
 Музыка исчезла. Слышу только собственное оглушительно громкое дыхание и учащённое сердцебиение, молотом раздающееся в голове. Стакан по-прежнему в руке.
 Свободной рукой включаю свет и оборачиваюсь.
 За кухонным столом сидит бурый медведь в багровом халате. Он пьёт чай и читает газету.

 Не моргая смотрю на сидящего зверя – он поднимает на меня взгляд и медленно, с каким-то недоверием кивает.
 Осторожно кланяюсь в ответ.
 Вдруг, сквозь повисшую в воздухе тишину проносится необычно громкий звук падающей капли. Смотрю направо – это с носика неплотно закрытого крана падают, соблюдая чёткий ритм, крупные горошины воды. Вспоминаю, что сильно хочу пить.
 Снова уставившись на мохнатую морду сидящего медведя, медленно боком двигаюсь к раковине. Вслепую нахожу вентиль, подношу стакан под носик крана и набираю воду.
 Медведь поворачивает ко мне голову – с интересом смотрит.
 Глядя на него, одним глотком опустошаю стакан.
 Неповторимое чувство блаженства растекается по всему телу – точно целебный бальзам нанесли щедрым слоем на воспалённую рану. Кухня налилась яркими красками – то ли лампочки стали светить ярче, то ли зрение нежданно улучшилось. Где-то внутри, под рёбрами, пробуждается приятное и возбуждающее желание жить.
- Это правильно – низким голосом произносит медведь, отводя от меня взгляд и погружая его в страницу газеты.
- Вот ещё мой дед, Афанасий Ефимович, царство ему небесное, о Господи, говорил – «вода для водки – точно брешь для лодки». Мудрый человек был, хоть и скотина редкостная, прости, Господи, сквернословие моё…
 Медведь тяжело вздыхает и аппетитно захлёбывает со свистом и быстрым бульканьем чаю из своей чашки.
 Наблюдая это, понимаю, что исцеляющий эффект первого глотка постепенно проходит – брешь в лодке стала настойчиво требовать дополнительной порции спасительной латки. Не осмеливаясь оторвать взгляд от говорящего зверя, вслепую ещё раз набираю воды в стакан.
 Второй глоток дарит более приземлённые ощущения – вода приобрела чудный хлорный запах с восхитительными металлическими нотками.
- Помер всё-таки… - с искренним сожалением медведь тяжело качает головой и оглушительно «цыкает».
- Да… Кровоизлияние в мозг… Думал, наверное, много… А ты-то чего ходишь-бродишь в такое время? Вот – кровоизлияние в мозг! И это – в 29 лет-то всего. О, погоди, – так и тебе вчера тоже как раз 29 исполнилось! Ты это… иди-ка спать скорее, храни тебя Господь…
 Зависает угнетающая тишина, прерываемая звуками падающих из крана капель. Спустя некоторое время медленно приходит осознание, что последние фразы медведя были обращены ко мне. Пытаюсь ответить:
- А-а-а… Э-э-э… Ы-ы-ы…
 Медведь спасает положение:
- О-о-о… Так и знал! Вот – смотри, что нашёл: «…обычная хозяйственная сода – удивительное вещество, способное излечить от любой болезни – даже…» ты слушай-слушай! «…даже – от рака простаты!». Вот-так-вот! Слушай теперь эту Анну Ипполитовну, чёрт её… Тварь, прости-Господи… Неизлечимо… Неизлечимо… Вот – обычная сода! – в газете написано чёрным по белому. И где эти врачи только учатся… Так, запишу-ка я рецептик… Нашему Никите Петровичу подкину – он давно уж мучается. Где-то здесь был карандаш…
  С лёгким певучим скрипом открывается дверь, и в кухню заплывает та самая певица – только теперь её тело аккуратно скрыто за плотной тканью багрового халата.
- Что, алкашня, не спится вам? Старый да малый называется. Ладно Миша – его гроб исправит, но ты-то чего? Зашёл кабачком – да вышел стручком, да?

- Ну что ты, Фаня, не волнуйся - какой тут грех – один-другой стаканчик в праздник опрокинуть…
- Так – быстро положил газету, помыл чашку и пошёл спать – будут тут меня всякие балбесы учить.
- Ну… ну… Ты, конечно, баба учёная – в пору профессорскую степень давать!
- Ты поговори тут мне ещё – быстрее, быстрее – чего копаешься. А ты? – почему не спишь?
 Очевидно, что обратились ко мне – не могу ответить.
- Так – ну-ка ставь стакан и иди спать! Живо!
- Пришла гроза к ночи…
- Иди-иди! Хватит воду лить!
- Пришла мать – с мужем воевать…
- Хватит уже!

 Медведь, хитро улыбаясь, подмигивает мне и, вытерев руки полотенцем, выходит из кухни, весело посвистывая.
- Иди спать! – вскрикивает певица, глядя на меня своими большими округлившимися глазами.
 Ничего не соображая, прохожу мимо неё и иду, шаркая ногами, по коридору. Передо мной через несколько шагов оказывается дверь – неосознанно толкаю её, вхожу в знакомую синюю темноту. Дверь позади захлопывается, слышу щелчок рубильника в коридоре. Хлопнула соседняя дверь.
 Тишина.
 Слышно лишь шум дыхания.
 Впереди, на полу – всплывают контуры смятого платья. Чьё же оно всё-таки?
 Рукой нащупываю причудливый рельеф на стене – жму – зажигается резкий белый свет. Вокруг меня – моя комната – зелёные стены мягко пульсируют, точно поверхность густого кипящего соуса.
 Сажусь на пол, беру голубую ткань изящного платья, прижимаю её к лицу. Закрывая глаза, глубоко вдыхаю. Кажется, я начинаю понимать…
 Появляется сильное головокружение.
 Поднимаю голову над платьем и утомлённо раскрываю глаза: вижу, что комната пришла в удивительное движение – точно огромная центрифуга она вращается вокруг меня, постепенно набирая скорость с каждым оборотом. Чёрные прямоугольники книжных шкафов пробегают рядом на красивом зелёном фоне, широкий письменный стол вращается на месте, как волчок.
 Чувствую, что мои губы растягиваются в широкой улыбке.
 В сознании зазвучал знакомый мотив:
 «Зимний вечер в переулке, ленты в длинных волосах…»
 Я вспоминаю, кому принадлежит это прекрасное голубое платье.
 Мне становится весело – я хочу смеяться.
 Неожиданно для себя встаю и почти сразу падаю на пол.
 По комнате разбрызгивается звонкий смех счастливой девушки.
 Всё кружится вокруг меня – я чувствую счастье – Господи, как я счастлива!
 Я продолжаю смеяться и не могу остановиться – сквозь этот накативший приступ собираю все свои силы – вдруг, быстро, как кузнечик, подпрыгиваю прямо с пола, встаю на ноги и – о да! - удерживаю равновесие.
 Со всех сторон – бешеное кружение – я не различаю никаких предметов – всё расплывается в ярком зелёном цвете.
 Внезапно, выйдя из-под контроля, из меня на волю вырывается громкий крик, смешивающийся со смехом:
- А-а-а-а-а-а-а-ха-ха-ха-ха-ха-а-а-а-а-а-а-а!!!
 Здесь силы оставляют меня, и я падаю.
 Зелёный цвет сменяется чёрным.