Perpetuum SM- mobile II. Альмирра и Альгос

               

За окном тяжёлые капли дождя меланхолично стучали о карниз, и плотная тьма прижимала к стеклу свои лоснящиеся влагой бока. Альмирра  лежала лицом вниз на изодранной шёлковой чёрной простыне. На чёрном не видны бурые пятна запёкшейся крови. Альмирра была обнажена. Недавно ей исполнилось шестьдесят. Её белое стареющее, склонное к полноте тело представляло собой пёстрый армагеддон SS (садистической сатурналии). Частоколы вертикальных кровавых полос пересекались горизонтальными, диагональными, кривыми, ломаными, шриховыми… созвездиями ссадин, синяков, порезов… В некоторых местах простынь тоже была разодрана беспощадными ударами. Разодрана в клочья и разбросана по комнате была и вся одежда Альмирры. Пол-лифчика болталось на роскошных белых розах в  китайской вазе. Тёмно-синий фарфор прекрасно контрастировал с белым. Белое также прекрасно контрастировало с алой тканью. Всем своим клиенткам Альгос рекомендовал одевать алое нижнее бельё. Брутально изуродованные трусики язвой багровели на рядах старинных фолиантов по демонологии. Амёбные остатки блузки, словно голубой снег, припорошили стол и мебель. В комнате был полумрак. Идеальная тишина. Женщина едва дышала. Она спала. Её глубочайший сон был без сновидений. Самый прекрасный, самый счастливый сон.

Едва первый луч солнца коснулся простыни (красное и чёрное), Альмирра открыла глаза. Зрачки медленно сомнамбулически вращались, и она постепенно припоминала вчерашний вечер.

«Добро пожаловать в наш садистерий!» От золотистых готических букв этой надписи у Альмирры между ног стало тепло и приятно, и на кончике клитора возник маленький ещё совсем неясный и туманный эмбрион будущего дикого сладострастия. Она вздрогнула, когда Альгос нежно поцеловал её в затылок.
- Добро пожаловать… - с этими словами он ударил женщину по лицу. В левую щёку. Она подставила правую. В правую пощечина была мощнее раза в два. Альмирра чуть не упала. Альгос подхватил её и стал разрывать одежду. Не только руками, но и зубами, урча и сопя, как кошачий хищник. Наконец Альмирра осталась голой. Как Ева-Лилит в босховском Эдеме. Она чувствовала себя ещё молодой и готова была отдать своё дряхлеющее тело на дикий разгул садистического Молоха.

Альгос расстегнул ширинку, и его алый торпедоидный тираннозавр выскочил, как чёрт из табакерки, и уставился своим пурпурно-кровавым глазом на Альмирру и на её лоно. Он и Альгос, словно два отдельных, независимых друг от друга существа, взирали на свою жертву. На этот кусок голой абсолютной плоти, на этот шмат смачного абсолютного мяса, который можно грызть до бесконечности, не уменьшив его ни на гран. Альмирра и её вагтна тоже были независимы друг от друга и тоже взирали (каждая по-своему) на объект своей похоти. О нет, даже больше! Сама вагтна раздваивалась на клитор и всё остальное. Этот маленький ненасытный гадёныш  жил совершенно автономно. Чего он хотел, не знал никто. Альмирра тоже не знала чего именно она хотела, но её взгляд не хотел отрываться от альгосовой палицы. Единственное определённое желание было только у вагины. Альгос только формировал свои желания, медленно осматривая Альмирру, оценивая её крупные белые ляжки с фиолетовыми и голубыми рисунками капилляров, её мягкие отвислые пуховые ягодицы, небольшой животик, груди палеолитической венеры, чуть подрагивающий, полуоткрытый, вожделеющий рот, родинку с левой стороны шеи, и другую на правой груди, растрёпанную прическу крашеных в баклажанный цвет волос и аккуратную прямоугольником причёску на лобке. И голубые красивые с длинными ресницами глаза, наполненные океанами похоти, с резвящимися в них монстрами беспредельного, безудержного и хаотического разврата. Последнего эсхатологического, хилиастического, апокалиптического разврата.

Она сделала движение вперёд к фаллосу.
- Нет! – Альгос отпрыгнул назад и указал на пол: - На четвереньки!
Альмирра повиновалась. Она ползала по комнате как кошка во время течки, извиваясь всем телом, припадая к полу и выпячивая зад.
  - Люблю старых шлюх, - приговаривал Альгос, поглаживая своего разъярённого огненного ихтиозавра, и уже представляя себе взвивающуюся в воздухе плеть-трёххвостку из воловьей кожи с медным переплётом.
И вот она уже опускается на молочные мягкие нежные ягодицы со звёздным небом родинок, на атласную спину с продолжением родинкового млечного пути, на сахарные ляжки… Рот Альмирры исторгает поначалу такие сладкие стоны, что мёд скисает, не выдержав конкуренции (несколько мгновений назад этот ротик исторгал грязные ругательства в адрес Альгоса и своей хозяйки, купался в копролалии, с чёрным вожделением лизал плеть, руки и ноги Альгоса). Когда интенсивность и сила ударов возрастают ротик исторгает уже не сладость, а гадость: скрежет зубовный, пекельный вопль, крик адовый… Лопается струна виолончели…