Отнятое кладбище

Этим глазам – едва одиннадцать:
немым глазам,
горским глазам,
изгнанным глазам,
отчаявшимся глазам.

Этим рукам – едва одиннадцать:
немым рукам,
горским рукам,
изгнанным рукам,
отчаявшимся рукам.

Смотрят из-за решётки
два больших глаза,
две маленькие ручонки.
Только два глаза
и две ручонки.
Но иногда будто слышен
стук костей.

Иссякли слёзы,
улетучились мечты,      
нет сил упрекать.
Два глаза,
две руки,
молчание из-за решётки.
Что рядом с этим молчанием
небесный гром?!

Два больших глаза
и две маленькие ручонки не  в о р о в а л и,
не опаздывали на р а б о т у,
не пытались б е ж а т ь,
не  р у г а л и  Сталина.

Но они за решеткой!
Почему?!
О, как их хозяйки вина тяжела!
А всего-то в день смерти вождя осмелилась
помечтать немного:
«Значит, мы вернёмся домой?»

Она тринадцать лет выживала в неволе:
отняли родной очаг,
вокруг которого
жило столько прекрасных сказок
И вкусных запахов.

А вчера попала
в Верхней Балкарии, в родном ауле,
на кладбище, отнятое у села*,
и то по разрешению
администрации республики.

Ей было одиннадцать
и ещё шестьдесят четыре.

А родина всё ещё под запретом.
И земля в плену.
------
*  В одном балкарском селе кладбище оказалась на межселенной территории, находящейся в республиканском ведении.

Перевод с балкарского А. Прокопьева