После Достоевского

I.
Закрываясь ладонью от сумрака,
от пищащих комариков звезд,
я поднимаю руку –
вперёд.

Небосклон не пестрит, но пах-нет
зародившимся в вышине
Знаю одно: в тишине
смерти – нет.

Только звезды имеют твердый
взгляд: эхо далёких звёзд.
Знаю, сейчас потёмки,
и догорает мост.

Каторга, бог, человек, пропажа,
и, кажется, ты на века один.
Над головой не нимб,
но сажа.

Заслоняй же ладонью сумрак,
заслоняя, конечно, лёт
звезд, вытянув руку
вперёд.

II.
Я знаю, ты тоже боялся смерти,
не надо прятать лицо.
Я смотрю в эти стены, как ты в пробелы,
разорвавшие Всё
на «до» и «после» – вчерашний грех.
О, ты знаешь значенье греху.
Черные вороны меряют стороны,
они знают, что тебе по плечу.

О, как ты умирал, как ронял перо,
как курил в свой последний раз,
как испытывал жизнь, оступался и вниз
падал, упал, погас.
О, как ты ничего; о, как ты никогда
не попробуешь больше вообще.
Всё закончилось, и (!) на финальном «to be
not», содроганьем в руке.

Я ушёл от тебя, я покинул тебя,
мне не нравится этот дом.
Ветер бросает меня, кромсая –
вот, что чувствует Всё.
Я лежу на траве, выпуская дым
кольцами, как решето.
Я не видел тебя, я не слышал тебя,
Фёдь. Какого быть Ничто?

III.
Небытие сулит всегда отношение
к нулю, как бы ты там не чиркал пером.
Ты скажешь, что сущее – преодоление.
Конечно. Но что потом?

Сжимай руки, потирая в испуге свой лоб.
Какие-то люди, закуски на блюде, твой гроб.

Я промеж героев твоих бродил,
в твоем Петербурге мошоночным от солнца прятался. 
Хотя, что есть время, если я лишь б ы л,
а не являюсь частью пространства – как бы распался?

Играй костями, как облаками шалил и шалит наш Бог.
И вдруг чьи-то руки, и лбы в испуге несут на себе твой гроб.

Небытие. Полный нуль. Петербург.
Последняя осень, говорят, тлен.
Не хватает любви, а у смерти вообще нет губ.
И тень всегда догоняет всех.

Какие-то люди закуски на блюде кидают в свой рот.
Никакими костями, как и облаками не шевелит в земле твой гроб.

Немель, 2022
Кузнечный пер.